Другое лицо

Он сжал руку дочери в попытке утешить ее и перевести мысли девочки в другом направлении. У нее возникло ощущение, словно отец хотел сгладить сообщенную им новость. Не осмеливался сказать всю правду. Сесилия попыталась придумать подходящий ответ, но в голову ничего не пришло. Она механически шагала рядом с отцом, ставила одну ногу впереди другой. Таращилась на свои кроссовки. Сосредоточила все внимание на ходьбе по неровной поверхности. Один-два, один-два. Он по-прежнему держал ее за руку и находился совсем близко, но все равно, казалось, огромное расстояние, десятки километров разделяли их.

– Жизнь может измениться, – продолжил он. – В детстве мне тоже не нравились перемены. Это обычное дело у детей. Постепенно я понял, что даже вещи, которые изначально считаешь мерзкими, в конце концов могут оказаться просто фантастическими. Если новое тебе непривычно, это вовсе не означает, что оно должно быть плохим.

Солнце исчезло за облаками. Гора стала серой. Ветер усилился, и гулявшие по морю волны словно надели белые пенные чепцы. Капли дождя упали ей на нос, во всяком случае, такое у нее создалось ощущение. Погода в этих краях могла поменяться быстро, при полном штиле и чистом синем небе внезапно налетал сильный ветер и менял все за несколько минут.

– Пожалуй, пора идти домой, – сказал отец и посмотрел в сторону темневшего горизонта.

Его рука была столь же теплой, как и всегда.

Ледяной холод, однако, все равно прокрался в ее сердце.

Что-то изменилось безвозвратно, и она сомневалась, хотелось ли ей знать, о чем шла речь.

Кнутас сидел на своем старом дубовом стуле с сиденьем из мягкой кожи и потихоньку раскачивался вперед и назад. Ввиду отсутствия другого разумного занятия он потратил несколько часов на сортировку бумаг. За прошедшие выходные ничего интересного не случилось. Все ограничилось дракой, затеянной пьяницами около Сёдерпорта, кражей из автомобиля на автобусной станции и несколькими разбитыми окнами в продовольственном магазине в Виббле, да еще у кого-то сбежала корова и, болтаясь по городу, устроила переполох. Да, какой только ерундой порой не приходилось заниматься.

Последнее значительное событие криминального свойства произошло достаточно давно, и сейчас его работа напоминала бег на месте. А результатом стала апатия и тоскливое настроение. Единственным светлым пятном на этом фоне выглядел приближавшийся перерыв на кофе. Кнутас достал трубку и принялся набивать ее, поглядывая в окно. Березы наконец покрылись листвой, море пенилось на ветру по ту сторону окружавшей город стены. На парковке перед торговым центром сети «Кооп» хватало свободных мест, через пару недель, как только туристский сезон обрушится на остров, все здесь будет выглядеть совсем иначе. После долгой суровой зимы и холодной дождливой весны теплый воздух, который ласкал его щеки, долетая из открытого окна, казался чуть ли не волшебным даром природы. Обычно он только возился с трубкой, набивал ее табаком, втягивая носом приятные запахи, чтобы потом вытряхнуть ее и отправить все до последней крошки в мусор. Но сейчас сделал затяжку. Понял, что безделье просто измучило его. Обычно он курил, только если страдал от скуки или если что-то его беспокоило.

Лето наступало, и это вызвало у него приступ меланхолии. Раньше, когда он состоял в браке с Лине и дети находились дома, все было очень просто. Семейная жизнь плавно текла год за годом, следуя давно установившимся традициям, с празднованиями Рождества, дней рождений, Пасхи и Янова дня, и мыслей о чем-то другом не возникало. С наступлением лета он всегда знал, что будет делать, они с Лине выбирали, в какие недели пойдут в отпуск, когда поедут на материк и в Данию и куда отправятся с детьми. Сейчас же уже шел июнь, а он не имел представления, чем будет заниматься. Они с Карин подумывали осенью прокатиться за границу, и, пожалуй, это была неплохая идея. Впрочем, с какой стороны посмотреть.

 
Кнутас тяжело вздохнул и сделал новую затяжку. Что за чертовщина творилась с ним? Он чувствовал себя усталым, потерял интерес к жизни. Казалось, ничто уже не могло принести ему настоящую радость. Стук в дверь оторвал его от этих мыслей.

– Да, – сказал он, – войдите.

В дверном проеме появилась Карин, и у него сразу потеплело на сердце. Обычно ему достаточно было лишь посмотреть на это хрупкое создание со спадающими на лоб волосами, щелью между передними зубами, обнажавшейся, когда она улыбалась, чтобы его настроение изменилось в лучшую сторону. Но сейчас, судя по мрачной мине, у нее самой кошки скребли на душе. Вдобавок красные пятна на шее показывали, что она нервничала.

– Ты знаешь Хенрика Дальмана, художника? – Прежде чем Кнутас успел ответить или даже подумать над ее вопросом, она продолжила: – Мы получили сообщение, что он убит в своем летнем доме в Льюгарне. Найден голым, задушенным петлей, со скованными наручниками руками в собственной кровати. Если верить соседу, обнаружившему его, все выглядит как убийство на сексуальной почве.

– Когда это случилось? – спросил Кнутас, затушивая трубку и закрывая окно.

– Совсем недавно. Виттберг и Сольман уже в пути.

Кнутас взял свой пиджак, и они поспешили к расположенной у здания полиции парковке. Карин включила сирену и быстро погнала машину через остров в южном направлении к прибрежному поселку Льюгарн. К счастью, дорога была почти пустой. Они проносились мимо крестьянских дворов с пасшимися на зеленых лугах коровами, каменных оград, сложенных из известняка домов. По обочинам росли синие, красные и лиловые цветы.

«Какая идиллия, – подумал Кнутас. – И вдруг среди всей этой красоты случается нечто ужасное».

Он прекрасно знал, кто такой Хенрик Дальман. Сей господин был хорошо известен многим островитянам как художник и скульптор, прежде всего благодаря творениям из бетона, но также самым разным предметам быта вроде сосудов, горшков и подсвечников. У него тоже было несколько штук дома, но Лине забрала все с собой, уезжая. Она ведь сама и покупала их. Ей нравились изделия Хенрика Дальмана. А сейчас он был мертв. И скорее всего, речь шла о сексуальном убийстве. Просто не укладывалось в голове, что подобное могло произойти в тихом и спокойном Льюгарне. Насколько Кнутас знал, Хенрик Дальман жил в Висбю с женой и детьми. Чем, черт возьми, этот парень занимался в загородном особняке?

Дом Дальмана находился у самой воды. Несколько полицейских автомобилей уже стояли по соседству, когда они подъехали. Кнутас направил туда кинологов с собаками, чтобы попытаться найти преступника, который еще мог оставаться поблизости. Но тех нигде не было видно, вероятно, они еще не успели прибыть. Виллу и участок, однако, уже огородили, и снаружи ограждения собралась толпа зевак.

Они прошли через газон, быстро поздоровались с занятыми поисками улик экспертами и вошли в дом. Судя по звукам, долетавшим со второго этажа, Эрик Сольман уже развернул там бурную деятельность.

Заглянув в спальню, Кнутас и Карин невольно вздохнули. Посередине комнаты стояла большая старинная железная кровать. Лежавший на ней на спине нагой окровавленный мужчина средних лет в наручниках, с ошейником и петлей на шее производил крайне неприятное впечатление. Веревка, уходившая вверх к потолочной балке, потом опускалась к лодыжкам, связанным вместе. Сольман стоял, наклонившись над телом, но выпрямился, когда заметил прибывших коллег.

– Привет. Не самое красивое зрелище, как по-вашему?

– Да уж точно, – буркнул Кнутас.

Его взгляд скользнул по жертве. Лицо было бордово-красным, а глаза, казалось, вот-вот вылезут из глазниц. Язык немного свисал изо рта. Карин быстро покинула комнату. Несмотря на многие годы работы в полиции, она так и не научилась спокойно смотреть на покойников, особенно когда они выглядели столь омерзительно. Кнутас сам чувствовал себя не лучшим образом от представшего перед ними зрелища. Особенно принимая в расчет то, что в обычной жизни Хенрик Дальман считался чуть ли не образцом галантности и элегантности.

– Что, по-твоему, здесь произошло? – спросил Кнутас и повернулся к эксперту, занимавшемуся ртом и носом мертвеца.

Сольман тряхнул головой, чтобы убрать рыжие непослушные локоны, упавшие ему на глаза.

– На первый взгляд мы имеем делом с сексуальной игрой, которая зашла слишком далеко. Он погиб, пока лежал связанный, и, судя по точечным кровоизлияниям в белках глаз, причиной его смерти стало удушение, вероятно, петлей, находящейся на шее.

– А как же тогда собачий ошейник?

– Ну, у людей хватает странных привычек, – пожал плечами Сольман. – Скорее всего, в данном случае забава вышла за рамки сценария. Он получил несколько ударов, вероятно, хлыстом, который лежит на полу рядом с кроватью.

На лестнице послышались шаги. Карин вернулась, она прижимала ко рту бумажное полотенце.

– Как ты? – спросил Кнутас и быстро погладил ее по бледной щеке.

– Все нормально, – ответила Карин, отстранившись от него. Она стыдилась собственной впечатлительности, но ничего не могла с собой поделать и осторожно посмотрела на жертву, вызывавшую самые негативные эмоции.

– Как долго он мертв? – спросила она.

Сольман поднялся и со стоном распрямил спину.

– Эта работа убьет меня, – сказал он с гримасой боли, массируя поясницу одной рукой.

– Трудно сказать, но, пожалуй, более двенадцати часов, – добавил он, повернувшись к обоим коллегам. – Посмотри сама, трупное окоченение уже полностью развилось.


Он приподнял голые ноги, которые, не сгибаясь, упали на кровать.

Все трое какое-то время стояли молча и смотрели на красные отметины от хлыста на теле уважаемого художника и отца малолетних детей.

– Вряд ли его жена стоит за всем этим, – пробормотал Кнутас.

– Никогда не знаешь наверняка, – возразил Сольман. – Но поскольку это случилось здесь, в летнем домике, он, скорее всего, позволил себе небольшую шалость. Встречался с кем-то тайно.

Кнутас достал телефон с целью найти судмедэксперта, который сможет подъехать и осмотреть жертву на месте. Он знал, что будет трудно вытащить сюда кого-то из Стокгольма, но надеялся на лучшее. В особенности при столь неординарных обстоятельствах. Жену и родственников требовалось допросить как можно быстрее, а также связаться с прокурором, чтобы получить разрешение на обыск. И в первую очередь следовало разобраться с сексуальными привычками Хенрика Дальмана. Вероятно, он знал преступника, иначе они ведь не стали бы договариваться о встрече здесь, подальше от посторонних глаз.

– Кинологам нужно дать отбой, коль скоро он мертв так долго, – констатировал Кнутас, закончив разговор. – Но обход соседей следует начать сразу же. Где мужчина, который нашел его?

– В доме напротив, с другой стороны газона у автобусной остановки, то есть ниже по Страндвеген, – ответил Сольман. – Сосед явно его хороший друг, они планировали пообедать вместе.

– Но с этим так ничего и не получилось, – констатировал Кнутас, одарив жертву печальным взглядом.

Юхан сидел перед компьютером в здании местного радио и телевидения на Эстра-Хансегатан, снаружи городской стены Висбю, но недалеко от нее. Когда-то здесь находился военный объект, а постройка, где они ныне размещались, служила конюшней для полковых лошадей. Сейчас ее занимала большая редакция радио, а на втором этаже в нескольких небольших комнатах с видом на море расположились региональные новости. Юхан потратил большую часть дня, приводя в порядок дела после своего долгого пребывания в Стокгольме. Само по себе это не составило ему большого труда. Он и после отъезда интересовался всем происходящим на Готланде, поэтому находился в курсе событий, а общие правила с тех пор не претерпели значительных изменений. Пока он отсутствовал, на его месте трудились несколько временных сотрудников, и они прилично выполняли свою работу. Его взгляд упал на фотографию в рамке, висевшую на стене. На ней были запечатлены Пия Лилья и одна из тех, кто временно трудился здесь вместо него, его стокгольмская коллега Маделейн Хага. Приятная, с короткой стрижкой и большими карими глазами, она улыбалась в объектив, обнажив белые зубы. Судя по снимку, она в два раза уступала ростом Пие, стоявшей рядом с ней на высоких каблуках. Празднично одетые женщины обнимались на красной ковровой дорожке во время церемонии вручения ежегодных телевизионных премий в Стокгольме. Разница в росте придавала картинке комичный оттенок. На Маделейн было облегающее черное платье.

«Она действительно красива», – подумал Юхан, и у него немного защемило в груди. Они встречались когда-то. Их обоих еще влекло друг к другу, и несколько лет назад, когда его отношения с Эммой переживали кризис, они сблизились вновь.

«Но сейчас с этим покончено раз и навсегда», – попробовал убедить себя Юхан. Он любил Эмму и его абсолютно не интересовали другие женщины. Во всяком случае, в этом месте.

Юхан оторвал взгляд от фотографии и продолжил листать газеты и проверять новостные сайты в охоте хоть за чем-нибудь стоящим и годным для того, чтобы сделать из этого сюжет. Его первый рабочий понедельник перевалил на вторую половину, и он уже сам чувствовал, что по мере продолжения поисков его внимание все более рассеивалось. Редакция в Висбю лелеяла надежду ежедневно по крайней мере одним материалом участвовать в региональном выпуске, касавшемся Восточной Швеции, но как раз сейчас ничего достойного не попадалось. Ничегошеньки не произошло, и лучшее, что он мог представить как новость, была кража из автомобиля предыдущим вечером, в результате которой кто-то лишился компьютера. Вряд ли из этой истории мог получиться достойный сюжет. Он уже почти потерял надежду, когда позвонила его коллега оператор Пия. Она уехала готовить репортаж с художественной выставки и сейчас находилась на обратном пути в редакцию.

– Слышал, что случилось? – взволнованно пропыхтела Пия в трубку.

– Нет.

Судя по ее тону, произошло нечто особенное.

– Некоего господина нашли мертвым в его летнем домике в Льюгарне. Чуть ли не вся полиция сейчас там. У меня подруга живет в поселке по соседству с мужчиной, обнаружившим жертву. Его зовут Хенрик Дальман. Жертву, я имею в виду.

– Вот черт. Подбери меня.

Юхан бросил взгляд на часы – половина третьего. Если повезет, они могли успеть к первому вечернему выпуску. При всей омерзительности самого события адреналин уже дал ему знать о себе. Надо же, в первый его день на работе происходит столь неординарное преступление. Он позвонил редактору Максу Гренфорсу, сидевшему в главном офисе в Стокгольме, и предупредил, что ему понадобятся по меньшей мере две минуты в вечерних новостях. Как обычно, редактор оживился, услышав об убийстве.

– Здорово, Юхан. Ты притягиваешь новости как магнит. Это, черт побери, просто невероятно!

Юхан наморщил лоб. Он не знал толком, как ему реагировать на комплимент. Его не переставал удивлять цинизм редактора.

– Что еще тебе известно? – напористо продолжил Гренфорс. – Как все произошло? Кто жертва?

– Я знаю только, что его зовут Хенрик Дальман. Он известный художник. По крайней мере, на острове.

– Знаменитость! – воскликнул редактор с энтузиазмом. – Это уже будет новость государственного значения.

– Узнайте все о нем, – сказал Юхан, стараясь держаться спокойно. – Соберите все факты, какие сможете, и пришлите мне. Я еще позвоню.

Некоторое время спустя он сидел рядом с Пией в телевизионном автобусе, державшем курс на юг. Коллега вела его быстро и уверенно, не сводя взгляда с дороги, и попутно делилась с Юханом новостями:

– По словам моей подруги, тело нашел сосед.

– И кто он? – поинтересовался Юхан.

Он сжимал зубами ручку и пытался выловить записную книжку из своей сумки.

– Его зовут Клаес Хольм, и он большой друг Хенрика. Оба семейства много общаются, по крайней мере летом. У них дети одного возраста.

– Этот Хенрик находился дома один?

– Не знаю.

– Тебе известно, как произошло убийство?

– Нет, но, насколько я поняла мою подругу Юханну, Клаес реально был в шоке. И относительно того, что Хенрика Дальмана убили, явно нет никак сомнений.

Юхан попробовал позвонить комиссару Кнутасу, но тот не ответил. Тем же результатом закончилась его попытка пообщаться по телефону с Карин Якобссон. В конце концов ему удалось связаться с пресс-атташе полиции Ларсом Норрбю.

– Ты можешь что-нибудь рассказать об убийстве в Льюгарне? – начал Юхан.

Он мог слышать, как полицейский тяжело вздохнул.

– Откуда, черт побери?.. – Последовала короткая пауза. Потом Норрбю продолжил: – Некоего мужчину нашли мертвым в летнем домике в Льюгарне, вот и все, что я могу сказать на данный момент.