Дурная кровь

Он очертил в воздухе соблазнительные формы. Моррис заржал.

– Ах, бросьте, о вкусах не спорят, – сказал Барклай. – Мой армейский приятель даже не смотрел на тех, в ком меньше сотни кило. У него кликуха была – Свинопас.

Мужчины рассмеялись. Робин улыбнулась – в основном потому, что на нее смотрел Барклай, а Барклай ей нравился, но от усталости она была совершенно деморализована и не склонна к веселью. Пат сидела с обреченно-скучающим видом, словно говоря: «Мальчишки – что с них взять?»

– К сожалению, мне надо в воскресенье вернуться в Корнуолл, – заявил Страйк, – что, как я понимаю…

– Угробишься на хрен: как туда добираться? – спросил Барклай.

Конторские окна дрожали под напором ветра.

– На джипе, – ответил Страйк. – У меня тетка умирает. Похоже, остались считаные дни.

Робин, потрясенная, смотрела на Страйка.

– Я понимаю, это создает определенный напряг, но ничего не могу поделать. Думаю, имеет смысл последить за самим БЖ. Моррис копнет этого парня из спортзала, а остальные распределят между собой смены и понаблюдают за Элинор Дин. Если других предложений нет… – Страйк выдержал паузу для возможных замечаний.

Мужчины помотали головами, а Робин, у которой уже не было сил напоминать о коробках с «Амазона», просто застыла.

– Тогда посмотрим, что у нас с Открыточницей.

– Есть новости, – лаконично заявил Барклай. – Она вышла на работу. Разговорился с ней. С твоей подопечной, – уточнил он, обращаясь к Робин. – Смотрю – росточку небольшого. В больших круглых очках. Кобелиной походочкой подвалил, начал вопросы задавать.

– Стесняюсь спросить: о чем же? – ухмыляясь, полюбопытствовал Моррис.

– О световых эффектах в пейзажной живописи Джеймса Даффилда Хардинга, – отчеканил Барклай. – А что, по-твоему, я должен был спросить: кого бы она хотела видеть в Лиге чемпионов?

Страйк рассмеялся, и в этот раз вместе с ним засмеялась Робин, радуясь, что Морриса поставили на место.

– Да, фамилию прочел под его портретом, зашел за угол и погуглил в телефоне, – объяснил Барклай. – А как иначе переключиться на прогноз погоды? Короче, – продолжил шотландец, – через две минуты обсуждения световых эффектов, свинцовых небес и прочей фигни она сама завела разговор про нашего друга-синоптика. Аж зарделась вся. На той неделе, грит, объявил какой-то пейзаж «совершенно тёрнеровским». Она, зуб даю, она самая. – Барклай обращался к Робин. – Прям смаковала его имя. Она и есть – Открыточница.

– Ловко обставился, чертяка, – похвалил его Страйк.

– Это заслуга Робин, – сказал Барклай. – Она дала голевой пас, а мне оставалось только забить.

– Спасибо, Сэм, – выговорила Робин, намеренно не глядя на Страйка, который отметил для себя как ее тон, так и выражение лица.

– Принимается, – одобрил Страйк, – вы оба отлично поработали.

Памятуя о своей недавней резкости, Страйк постарался искупить вину и спросил у Робин совета: кого из клиентов, ожидающих своей очереди, целесообразно вызвать именно сейчас, когда дело Открыточницы можно считать закрытым, и Робин указала на товарную брокершу, которая подозревала, что муж изменяет ей с нянькой их детей.

– Резонно, – согласился Страйк. – Пат, я попрошу вас с ней связаться и сказать, что мы готовы, если она не передумала, взяться за ее дело. Если ни у кого больше ничего нет…

– У меня есть, – сказал Хатчинс, обычно самый неразговорчивый из всех сотрудников агентства. – Насчет бобины с пленкой, которую ты просил передать в столичную полицию.

– Неужели? – встрепенулся Страйк. – Есть подвижки?

– Мне позвонили только вчера вечером. От этой пленки никакого проку не будет. И привлечь к суду никого не удастся.

– Это почему же? – спросила Робин.

В ее голосе прозвучало больше злости, чем ей хотелось. Все трое мужчин повернулись в ее сторону.

– Лица всех злодеев скрыты, – объяснил Хатчинс. – А рука появляется буквально на секунду, изображение кольца нечеткое, обвинение на нем не выстроить.

– Мне казалось, твой контакт говорил, что бобину изъяли при полицейской облаве в одном из борделей Мутного Риччи, так? – спросила Робин.

– Он думает, что это так, – поправил ее Хатчинс. – Но жестянка сто лет валялась в сарае да на чердаке, и лапали ее все кому не лень: на ДНК-анализ там отправлять нечего. Жаль, конечно, но без шансов, – равнодушно сказал он. – Такие дела.

В этот миг Страйк услышал звонок своего мобильного, оставленного на рабочем столе. Забеспокоившись, что это может быть Тед, он извинился перед собравшимися и скрылся в кабинете, затворив за собой дверь.

Номер, с которого прошел звонок, не определился.

– Корморан Страйк слушает.

– Привет, Корморан, – отозвался незнакомый голос с хрипотцой. – Это Джонни.

Последовала короткая пауза.

– Твой отец, – пояснил Рокби.

Страйк, чей усталый рассудок был занят мыслями о Джоан, и тремя незакрытыми делами агентства, и угрызениями совести за обиду, нанесенную партнеру, и поручениями, которыми из-за предстоящего отъезда пришлось загрузить сотрудников, даже не ответил.


Молчание нарушил Рокби.

– Просто захотелось потрепаться, – начал он. – Есть минутка?

Страйк вдруг почувствовал себя бестелесным; совершенно обособленным от всего: от конторы, от своей усталости, от забот, которые несколько секунд назад были крайне важными. Как будто, кроме него самого и отцовского голоса, не существовало более ничего по-настоящему реального, кроме разве что бьющегося в крови адреналина и желания оставить след, который Рокби забудет не скоро.

– Слушаю, – сказал он.

Опять молчание.

– Знаешь, – заговорил Рокби с оттенком смущения, – по телефону не клеится разговор. Надо бы увидеться. Черт-те сколько лет прошло. Сколько воды утекло. Давай встретимся, а? Мне хотелось… так не может продолжаться. Эта… голимая вражда… или как там ее назвать…

Страйк не отвечал.

– Приезжай ко мне домой, – продолжил Рокби. – Поговорим хотя бы, в конце-то концов… ты уже не ребенок. У любой истории есть две стороны. Ничто не бывает сплошь черным или сплошь белым.

Он сделал паузу. Страйк по-прежнему не произносил ни слова.

– Я тобой горжусь, понимаешь? – сказал Рокби. – Честное слово, я чертовски тобой горжусь. Твоими достижениями и…

Окончание фразы повисло в воздухе. Страйк неподвижно вперился в голую стену напротив. За разделяющей офис перегородкой Пат смеялась какой-то шутке Морриса.

– Послушай… – В голосе Рокби появился едва уловимый намек на раздражение: как-никак этот человек привык добиваться своего. – Я все понимаю, но что, блин, я могу поделать? Мне не дано путешествовать во времени. Ал передал мне твои слова, но есть до хера такого, чего ты не знаешь про свою мать и ее кобелей… подъезжай ко мне – сядем, выпьем и все проясним. А кроме того, – тихо и вкрадчиво добавил Рокби, – я смог бы тебя чем-нибудь выручить: исполнить какое-нибудь твое желание, принести искупительную жертву. Я открыт для предложений.

В приемной Хатчинс и Барклай уже собрались уходить – каждого ждала своя работа. Робин думала только о том, чтобы поскорее вернуться домой. В свой законный выходной день ей хотелось отдохнуть, но рядом крутился Моррис, и она опасалась, что он увяжется за ней до метро. Делая вид, что ей необходимо поработать с документами, она рылась в конторском шкафу, пока Моррис и Пат болтали, и дожидалась, когда же он уйдет. Робин как раз открыла старую папку с делом о гулявшем направо и налево неверном муже, когда из кабинета в приемную ворвался голос Страйка. Она, Пат и Моррис как по команде повернули головы. Несколько страниц из папки, которую Робин удерживала в равновесии поверх выдвижного ящика, соскользнули на пол.

– …ДА ИДИ ТЫ В ЖОПУ, МАТЬ ТВОЮ!

Прежде чем Робин успела переглянуться с Моррисом или Пат, дверь из кабинета в приемную распахнулась. Одним своим видом Страйк, бледный, задыхающийся от ярости, внушал ужас. Ринувшись через приемную, он схватил пальто и с лязгом затопал по металлической лестнице.

Робин подняла упавшие страницы.

– Тьфу ты черт, – ухмыльнулся Моррис. – Не хотел бы я оказаться на другом конце провода.

– Кошмарный тип, – с необъяснимым удовольствием изрекла Пат. – Раскусила его с первого взгляда.





40




Там, где без меры сыплются слова,

Плодами вслед посыплются удары.





Эдмунд Спенсер. Королева фей



Робин не нашла вежливого способа отшить Морриса, чтобы избежать совместной прогулки до метро; так что ей пришлось выслушать два сальных анекдота и соврать о своих планах на Валентинов день – просто потому, что она хорошо представляла, как отреагирует Моррис на сообщение о предстоящем домашнем ужине со Страйком. Прикинувшись не то глухой, не то рассеянной, она пропустила мимо ушей предложение Морриса пересечься как-нибудь вечерком, чтобы обменяться мнениями об адвокатах, и с облегчением пошла своей дорогой, как только ступила с эскалатора на платформу. Когда поезд метро стремительно уносил ее к станции «Эрлз-Корт», она, усталая и слегка подавленная, возвращалась мыслями к Моррису. Неужели он, в силу своей несомненной внешней привлекательности, настолько избалован женским вниманием, что всегда ждет только согласия? А может, она сама виновата: из вежливости и ради сплоченности команды, да еще в такую горячую пору, не стала устраивать разборки, но продолжала улыбаться шуткам ниже пояса, хотя нужно было сказать громко и внятно: «Ты мне не нравишься. Мы никогда не будем встречаться».

В квартире ее встретили восхитительные запахи томящейся на медленном огне говядины и красного вина. Как оказалось, Макс вышел, оставив жаркое в духовке, а Вольфганг, чудом избегая ожога, залег почти вплотную к горячей дверце, чем напомнил Робин фанатов, которые ночуют в палатках, надеясь хоть одним глазком увидеть своего кумира.

Вместо того чтобы до ужина вздремнуть, Робин, уязвленная напоминаниями Страйка о ее недоработках – не додавила Аманду Лоуз, не нашла Пола Сетчуэлла, – сделала себе кофе, открыла ноутбук и устроилась за небольшим обеденным столом. Отправив еще одно электронное сообщение Аманде Лоуз, она загрузила «Гугл». Все буквы из логотипа одна за другой превратились в нежных цветов конфеты в форме сердечек со слоганом на каждой: «УДАЧНАЯ ПАРТИЯ», «ЛЮБОВЬ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА», «СВИДАНИЕ ВСЛЕПУЮ», – и по непонятной причине мысли ее устремились к Шарлотте Кэмпбелл. Замужней женщине, конечно, было бы затруднительно в такой вечер пойти на свидание к любовнику. Тогда кого же, подумала Робин, Страйк по телефону послал куда подальше?

Робин занялась Сетчуэллом, решив превзойти успех Страйка в поиске К. Б. Оукдена. Она потасовала имена Сетчуэлла, меняя местами «Пол» и «Леонард», попробовала ограничиться инициалами, исказила написание, но результаты поиска заводили в тупик.

Быть может, художник с волосатой грудью и в обтягивающих джинсах, которого некогда любила Марго, за четыре десятилетия превратился в коллекционера классических авто Лео Сетчуэлла, пухлого дядьку с эспаньолкой и в тонированных очках? Вряд ли, решила Робин, потратив на Лео десять минут: судя по фотографиям в «Фейсбуке», на которых он стоял рядом с единомышленниками, росточку в нем было едва ли пять футов. В Ньюпорте нашелся Брайан Сетчуэлл, но на пять лет моложе, чем надо, да еще с синдромом ленивого глаза, а в Истборне – Колин Сетчуэлл, преуспевающий антиквар. Пытаясь найти фото этого Колина, Робин услышала, как открылась входная дверь. Через пару минут в кухню вошел Макс, несущий пакет с покупками.

– Как там жаркое поживает? – спросил он.

– Отлично, – ответила Робин, хотя даже не удосужилась заглянуть в духовку.

– Катись отсюда, Вольфганг, пока шкуру не опалил, – приказал Макс, открывая дверцу духовки.

К облегчению Робин, жаркое было в полном порядке.