Дурная кровь

– Ясное дело. Не скрою, я бы предпочел, чтобы машину вела ты. Люси за рулем – это что-то с чем-то.

– Не подлизывайся. Я тебя уже простила.

– Нет, кроме шуток, – сказал Страйк, глядя на безжалостный дождь. – Зря, что ли, ты ходила на курсы экстремального вождения? Только когда за рулем сидишь ты, я могу не психовать до усрачки.

– Думаешь, туда можно проехать?

– Наверное, не до конечного пункта. Но Полворт начеку – готов к спасательной операции. Раздобудет резиновую лодку. Нам непременно надо добраться до места. Джоан… ей, похоже, остались считаные дни.

– Буду о вас думать, – сказала Робин, – держа крестиком все, что только можно.

– Счастливо, Робин. Остаемся на связи.

Когда Страйк повесил трубку, Робин некоторое время сидела без движения, наслаждаясь внезапно снизошедшей на нее легкостью. Потом она придвинула к себе ноутбук, чтобы закрыть его перед тем, как сесть в «лендровер» и отправиться на ночное дежурство. Между делом, словно напоследок бросая кубики на стол для игры в кости, она напечатала в строке поиска: «Пол Сетчуэлл художник».

…художник Пол Сетчуэлл проводит бо´льшую часть своей творческой жизни на греческом острове…



– Что?! – вырвалось у Робин, как будто ноутбук с ней заговорил.

Она кликнула по результату и зашла – впервые за всю историю поисков Сетчуэлла – на сайт музея и художественной галереи города Лемингтон-Спа. Эту страницу либо только что создали, либо изменили.

С 3 по 7 марта 2014 года

Временная выставка из цикла «Местные художники»

Музей и художественная галерея Лемингтон-Спа проводят выставку художников графства Уорикшир. Вход свободный.



Робин проскролила страницу вниз, игнорируя прочих живописцев, до тех пор, пока не увидела его фотографию.

Вне всякого сомнения, это был он. Пусть его жесткое лицо прорезали морщины, а зубы пожелтели, но пышные кудри, даром что седые и поредевшие, по-прежнему ниспадали до плеч, а в вырезе расстегнутой рубашки виднелись густые белые волосы.

Уроженец Лемингтон-Спа, художник Пол Сетчуэлл, чье детство прошло в Уорике, проводит бо´льшую часть своей творческой жизни на греческом острове Кос. Работающий преимущественно в технике масляной живописи Пол Сетчуэлл под влиянием эллинской культуры исследует мифы и за счет использования чувственных линий и оттенков цвета побуждает зрителя смотреть в лицо первобытным страхам и предрассудкам…





44




Огромно море скорби и печали,

Где треплет исстари мой утлый барк волна,

И никогда валы покой не обещали.

Вдали есть гавань, но отселе не видна,

Внизу – пучины неохватной глубина.

Терзает страхом жизнь что нынче, что в начале.





Эдмунд Спенсер. Королева фей



Принесенные штормом воды, ливни и шквалистые ветры на всем пути были вполне реальными, и все же путешествие Страйка и Люси к Сент-Мозу происходило словно во сне. Оба знали, что смерть близко; оба твердо решили быть рядом с Джоан до конца, если, конечно, застанут ее в живых.

Когда они неслись по шоссе, деревья раскачивались и скрипели. Автомобиль объезжал широкие озера там, где совсем недавно были поля, и на мили отклонялся от маршрута. Дважды их останавливали на блокпостах, где сердитые полицейские разворачивали транспорт назад. Страйк и Люси не отступались: в одном месте, чтобы продвинуться на пятнадцать миль, поневоле проехали пятьдесят, прислушиваясь к каждому выпуску прогноза погоды и все более убеждаясь, что в какой-то момент им придется бросить джип. Дождь хлестал по машине, сильный ветер приподнимал дворники над стеклом, а брат с сестрой, связанные единой целью и на время отбросившие все остальные заботы, вели машину по очереди.

Страйк с благодарностью и удивлением увидел, что кризис приоткрыл другую Люси, точно так же, как болезнь показала другую Джоан. Его сестра полностью сосредоточилась на первоочередных задачах. Даже ее стиль вождения изменился, когда на заднем сиденье не было трех шумных сыновей, обычно затевавших грызню и толкотню, если поездка длилась больше двадцати минут. Страйк забыл, какой деятельной и практичной может быть Люси, какой терпеливой. Но ее выдержка дала трещину, когда за тридцать миль до Сент-Моза дорогу преградили разлив и упавшие деревья. Пока Люси сидела, уткнувшись в руль и всхлипывая, Страйк вышел из джипа, чтобы постоять на воздухе под деревом, перекурить и позвонить Дейву Полворту, готовому по первому зову примчаться им на помощь.

– Да, мы так и думали, что вы там и застрянете, – сказал Полворт, когда Страйк обозначил ему их местоположение.


– Кто это «мы»?

– Ну, Диди, я ж не охерел еще – браться за такое дело в одиночку. Будем у вас где-то через час. Из машины не вылезайте.

Через час, верный своему слову, Дейв появился из сгущающихся сумерек с пятеркой крепких ребят: двое оказались членами местной спасательной команды, а трое – школьными приятелями Страйка. Одетые в водонепроницаемые костюмы, они на крайний случай прихватили болотные сапоги и взвалили на себя багаж Страйка и Люси. Джип припарковали в каком-то переулке, и небольшой отряд отправился в пеший поход.

Менее чем за два часа пути по болотистой почве и скользкому асфальту Страйк сильно натер культю. Вскоре ему пришлось отбросить гордыню и позволить двум старинным приятелям поддерживать его с обеих сторон. Уже затемно они добрались до пары лодок, которые Полворт оснастил для перемещения по залитым водой полям. То налегая на весла, то отталкиваясь лопастями от дна, они ориентировались с помощью фонарей и компаса.

Полворт мобилизовал всех друзей и знакомых для переброски Страйка и Люси через истерзанный штормами Корнуолл. Несколько миль преодолели на тракторе с прицепом, но в паре мест пришлось идти вброд по ледяной воде; миниатюрную Люси, испросив ее согласие, нес на закорках самый дюжий из спасателей.

На дорогу до Сент-Моза ушло четыре часа. У ворот дома Теда и Джоан брат с сестрой обняли каждого из спасателей.

– Вот только не начинай, – сказал Полворт, когда уставший, измученный болью Страйк попытался выразить словами свои чувства, которые сам считал невыразимыми. – Физдуй в дом, хрена ли мы тут с вами валандались?

Тед, с которым маленький отряд поддерживал связь на протяжении всего пути, встретил их в пижаме у двери черного хода. По его щекам, изборожденным глубокими морщинами, текли слезы.

– Я уж не надеялся, что вы доберетесь, – повторял он, заваривая чай. – Уж и не надеялся, что пробьетесь.

– Как она? – спросила дрожащая от озноба Люси, когда они втроем уселись на кухне, грея руки о чайные кружки и подкрепляясь горячими тостами.

– Сегодня чуток супа съела, – ответил Тед. – Она еще… она теперь много спит. А когда просыпается, ее тянет поговорить. Ой, она будет на седьмом небе, когда вас увидит.

Так и началось для них странное безвременье, подобное тому, что накрыло их в поездке. На первых порах Страйк, который до крови стер культю, вынужден был отказаться от протеза и передвигался по небольшому дому прыжками, придерживаясь за спинки стульев и стены. Он читал электронные сообщения Робин о делах агентства и отправлял ответы, но впечатление было такое, будто новости приходят не из Лондона, а из каких-то неведомых далей.

Тщедушная Джоан стала похожа на птичку; сквозь тонкую кожу просвечивали косточки. Она совершенно ясно дала понять, что хочет умереть дома и не поедет в больницу в Труро, а потому лежала, крошечная, сморщенная, в занимавшей чуть ли не всю спальню большой двуспальной кровати, купленной в ту пору, когда того требовали габариты Теда, высоченного, здорового и накачанного, который только что демобилизовался из Королевской военной полиции, а потом стал доблестным членом местной команды спасателей.

Днем Страйк, Тед и Люси по очереди сидели у кровати Джоан, потому что, бодрствовала она или спала, ей приятно было знать, что кто-нибудь из родных всегда рядом. Утром и днем ее посещала Керенца, и только в это время члены семьи выходили из комнаты. У Джоан отказал глотательный рефлекс, она больше не могла принимать таблетки, поэтому Керенца вводила ей морфин внутривенно. Страйк знал, что она, помимо всего прочего, моет его тетю и выполняет еще более интимные процедуры: его собственное длительное восстановление после ампутации не оставило у него иллюзий по поводу обязанностей медсестер. Добрая, умелая и человечная, Керенца была одной из немногих, кого Страйк был рад видеть в продуваемой сквозняками кухне.

И все-таки Джоан держалась. Три дня после их приезда, четыре: она почти все время спала, но при этом цепко держалась за жизнь.

– Это благодаря вам обоим, – сказал Тед. – Она не хочет уходить, пока вы здесь.

Страйк погружался в омуты ужасающей тишины, слишком огромной, чтобы ее могли заполнить человеческие голоса. Нервы его были натянуты – и от постоянного звяканья чайных ложек в кружках с горячими напитками, которые подавались просто от нечего делать, и от слез, проливаемых Тедом, когда он думал, что никто не смотрит, и от приглушенных вопросов благожелательных соседей.

На пятый день приехал Грег, муж Люси, с тремя детьми. В Лондоне супруги заспорили, насколько правильно срывать мальчишек из школы и тащить в тяжелую, все еще рискованную, невзирая на утихшие шторма, поездку, но Люси не могла больше выносить разлуку. Когда Грег привез детей, они выскочили из машины, тут же бросились к матери, и вся их семья сбилась в тесный кружок, а за ними наблюдали объединенные своим одиночеством Страйк и Тед: один – холостяк, второй – без пяти минут вдовец. Мальчиков отвели повидаться с Джоан, и ей удалось каждого одарить улыбкой. После этого даже Люк притих, а Джек заплакал.

Теперь, чтобы разместить вновь прибывших, потребовались обе гостевые комнаты, и Страйк безропотно вернулся в проходную гостиную, чтобы устроиться на диване.

– Видок у тебя хреновый, – без затей сообщил ему Полворт на шестой день, и Страйк, каждый час просыпавшийся на буграх набитого конским волосом дивана, осознал, что и самочувствие у него такое же. – Давай-ка по пиву дернем.

– Можно мне с вами? – с надеждой спросил Джек.

Пока его мать сидела у постели Джоан, он явно больше тянулся к Страйку, чем к отцу.

– Можно, если папа разрешит, – сказал Страйк.

Грег, который в данный момент прогуливался по саду, прижав к уху мобильный телефон и пытаясь поучаствовать в конференц-совещании с лондонским офисом, пока Люк и Адам гоняли вокруг него футбольный мяч, сообщил о своем согласии поднятым вверх большим пальцем.

Так что Страйк, Полворт и Джек втроем вышли в город. Хотя небо было темное, а дорога все еще в лужах, ветер наконец утих. Когда они дошли до набережной, у Страйка зазвонил мобильник. Не останавливаясь, детектив ответил:

– Страйк.

– Это Штырь. Получил твое сообщение.

– Отправленное десять дней назад, – заметил Страйк.

– У меня дел по горло, ты, неблагодарный кусок дерьма.

– Пардон, – извинился Страйк.

Он знаком предложил Полворту с Джеком идти дальше и опять остановился у портовой стены, глядя на серо-зеленое море и туманный горизонт.

– Я тут слегка копнул, – сказал Штырь, – так вот: ты, Бунзен, никогда не узнаешь, кто она такая. Та баба на пленке. И никто этого не узнает. Но она, видать, наворотила дел, если с ней такое сотворили.

– То есть ты считаешь, поделом ей. – Страйк разглядывал гладкое море: кто бы мог подумать, что оно способно на разрушения, которые нанесло городу.

– Никто не говорит «поделом». Я другое говорю: даже у Мутного Риччи такое не часто случалось, – нетерпеливо сказал Штырь. – Ты в одиночке, что ли?

– Чего?

– Куда тебя, блин, занесло? Глухо как в танке.

– Я в Корнуолле.