Эммануэль

– Вовсе нет! Мы только хотим найти в ней смысл.

Эммануэль пожала плечами. Смерть была для нее в высшей степени очевидным абсурдом, непонятной несправедливостью, болезнью, от которой не найдено лекарства. В смерти не могло быть никакого смысла. Ей был неприятен интерес Анны-Марии к тому, что однажды Эммануэль погаснет, превратится в не-Эммануэль, еще хуже, в анти-Эммануэль, в противоположность всему тому, чем она была. Она почувствовала, как что-то сдавило ей горло, как выступили на ее глазах слезы, и голос, который произносил слова ответа, был почти не ее голос.

– Думайте лучше о моей жизни. Когда случится нечто, после чего не останется ничего; когда я буду больше не в состоянии видеть этот полный цветов и звезд мир; когда я больше не смогу узнать, что делают на этой Земле люди, жившие рядом со мной; когда все, что было для меня прекрасным, перестанет радовать меня, тогда вы не сможете больше расспрашивать меня, не сможете больше любить меня, узнавать обо мне все больше и больше. И я перестану жить, перестану что-то знать, ничего больше не увижу, ничего не услышу, ни к чему не прикоснусь. Умоляю вас, не ждите так долго, до тех пор, пока я не умру! Я не хотела бы слишком поздно открыть, что я родилась на этот свет, чтобы прожить жизнь, чтобы жить вовсю, не хотела бы, чтобы из меня сделали легенду, миф! Мне невероятно тяжко представить себе, сколько дней, чудесных дней, гораздо лучших, чем нынешний, наступит потом, после меня, как поплывут столетья за столетьями, и люди так же будут просыпаться навстречу солнцу, как мы просыпаемся сейчас, а я умру. Умру, прежде чем состарюсь. Вот почему я плачу сейчас. Ведь та жизнь, на которую я надеюсь, настоящая жизнь, может прийти после того, как уйду я… А я чувствую себя так уверенно. Я так хочу разделить со всеми все чудеса этого мира! Но решено: я умру. Все останется существовать без меня. И меня ничто не утешит: даже если некий Бог предложит мне другой мир, я откажусь от него. Я не хочу ни на что менять мою Землю и мою жизнь. Я потеряю все – это мне известно. Но я никак не уступлю, ни за что! Я не спрячусь от этой жизни ни в какое, самое уютное, убежище, ни в какой рай. Не надо мне безопасного, надежного приюта. И когда у меня похитят мою жизнь, я буду плакать, я завою от тоски на весь белый свет. Не от тоски, что нет больше жизни. Не от раскаяния за прожитое, не из угрызений совести, а только от любви к моей Земле, с которой пришла пора расставаться… Моя Земля, к которой я хотела бы вечно прикасаться. На которой я хотела бы остаться вечно. Только здесь. С людьми, а не с Богом!

Эммануэль смотрела мимо Анны-Марии, словно она видела какую-то точку среди листвы деревьев, в далекой дали. Внезапно она вновь повернулась к своей гостье, вгляделась в нее и произнесла с неожиданной для себя горечью:

– Смерть? Ваш Бог ничего не знает о ней, он-то ведь не умирает! Только мы, живущие, можем знать, что такое смерть.





* * *


– Изрядную скуку навела на меня ваша кузина, – с этой жалобы начала Эммануэль вечерний разговор с Марио по телефону. – Хорошее дело она мне предложила: тратить время в теологических спорах.

– На самом деле она может заняться и чем-нибудь поинтереснее.

– Да ее интересует только потустороннее.

– Вы что же, забыли, что ваше дело спасти Анну-Марию?

– Я даже не знаю, с чего мне начать. Мне еще не приходилось соблазнять монахинь.

– Тем большую награду получит ваша душа, – утешил ее Марио.

– …Ее имя… – Эммануэль словно продолжила вслух свои потаенные размышления.

– Разве я не назвал его?

– Как же, назвали. Но мне интересно… Оно звучит как славянская форма вашего имени. Она не итальянка?

– Итальянка, но мои предки наслаждались жизнью, не признавая никаких границ. И этот цветок расцвел на тосканской ветке с великорусским привоем, взятым из александровских кустарников. А их корни вообще уходят в почву Византии.

– Ага. Я это учту.

– Занесите в историю еще и садовницу.

– Мне что-то неохота снова влюбляться.

– Тогда развлекайтесь сами. Сходите куда-нибудь.

– Да я вчера вечером попробовала это.

– Так расскажите же.

Эммануэль описала танец с игральными картами в китайском театрике.

– …Потом был исполнен довольно безобразный образец гимнастического искусства. Она всунула крутое яйцо во влагалище, а потом вытащила его оттуда разрезанным на ломтики. То же самое она проделала с бананом. Затем укрепила между ног зажженную сигарету и стала пускать дым кольцами. Напоследок в дело пошла китайская кисточка для туши, и она написала ею на полотнище шелка целое стихотворение очень красивыми безупречными иероглифами.

– Банально, – сказал Марио. – Это мне приходилось видеть в Риме.

– Потом появился индус в тюрбане. Он выволок из своего дхоти колоссальный пенис и стал на нем развешивать всякие тяжелые предметы, причем копье ни капельки не гнулось.

– Это может любой крепкий мужчина. И как же был вознагражден этот несгибаемый воин?

– Не знаю. Но ушел он в таком состоянии, в каком вышел на сцену.

– Странно. Наверное, это протез. Ну, а дальше?

– Дальше была совершенно прелестная девица под прозрачным покрывалом. Она вытащила из корзины бело-голубую змею метра в два длиной и такую же красивую, как она сама. Наверняка такие экземпляры попадаются в Индии раз в сто лет. Она начала танцевать со змеей, обвивая ее вокруг шеи, рук, талии. Потом она сбросила покрывало: мы увидели, что змея плотно обхватила кольцом ее грудь и как будто покусывает соски. Потом принялась лизать ее рот и глаза. Девушка была так захвачена этим, так, казалось, влюблена в змею, что я чуть ли не заревновала. А потом она начала медленно втягивать змеиную головку себе в рот, и все время, пока она там была, как бы посасывала ее. Глаза закрылись, и мне почудилось, что она словно выпивает змею. И вот сброшен широкий золотой пояс, и она предстала перед нами совершенно обнаженной. И питон тотчас же скользнул по ее животу вниз, стал извиваться между ногами, потом пополз по ягодицам вверх, добрался до талии, обвил ее и вдруг ринулся снова вниз, прямо к жемчужно-розовой раковине Венеры. Своим раздвоенным языком он так проворно стал лизать жемчужину вверху полураскрытых створок раковины, словно заводил пропеллер, ей-богу. Девушка стонала от наслаждения. На сцену принесли подушки, и она легла на спину, раскинула ноги прямо перед нами. И вся она раскрылась передо мной, как большая розовая раковина.

– А что же питон?

– А он был в ней. Девица использовала его голову как фаллос, пока она совсем не исчезла внутри. Я даже удивилась – там же можно задохнуться.

– Она ввела в себя только голову?

– Нет, и часть туловища тоже. Видно было, как вздрагивает чешуя, просто ходила волнами. Наверное, тварь еще и лизала ее там.

– А какой толщины была змея?


– Потолще, чем фаллос. С мой локоть. А вот голова была заостренной и легко проникала.

– А что же делала девушка?

– Она вытаскивала белого питона, а потом снова пускала его в себя. И так много раз, я сбилась со счета. И она сама извивалась на подушках, как змея, стонала и вскрикивала.

– А вы-то получили удовольствие?

– Еще бы! Если бы у меня была такая змея!

– Я подарю вам такую.

– А когда все кончилось, Жан рассказал мне, что у этой девицы каждый вечер множество мужчин.

– Вы тоже могли бы попытать у нее счастья.

– С удовольствием. Но как только подумаю о толпе мужчин у ее дверей, меня тошнит.

– Но какой важный опыт вы бы приобрели!

– Что делать, вместо реальности я предалась воображению.

– Что же вы воображали?

– Обычное: будто я ее люблю, а она меня. Но у меня были только мои пальцы и никакой змеи.

– И сейчас вам ее больше не хочется?

– Что вы! Еще больше!

– Из-за ее чешуйчатого друга?

– Нет, суть совсем в другом. Мне хочется хотя бы раз переспать с женщиной, которую я куплю.

– А к кому вас больше тянет: к Анне-Марии или к девушке с питоном?

– К девушке с питоном. – Она подумала немного и добавила:

– Я даже не могу себе представить Анну-Марию со змеей.

На том конце провода наступило молчание. Марио задумался. Эммануэль напомнила ему:

– Вы в самом деле подарите мне змею?

– Я же обещал.

– Такую, которая бы умела любить?

– Я сам займусь ее просвещением.

Эммануэль весело засмеялась. Но допрос не окончился.

– Что же было дальше?

– Снова появились танцовщицы. Мы ушли.

– Вам хватило впечатлений?

– А там больше нечего было смотреть, – вздохнула Эммануэль.

– А вы сами разве не могли что-нибудь показать?

– Могла, да не получилось.

– Ну-ка, расскажите!

И Эммануэль доложила, как внезапно ее потянуло к Кристоферу и как ее супруг великодушно откликнулся на ее просьбу разрешить ей переспать с гостем.

– Надеюсь, вы мной довольны?

Марио был доволен и сказал ей об этом. Этот шаг, заметил он, имел бы для духовного развития Эммануэль такое же значение, как первый шаг в вертикальном положении для гуманоида на пути превращения его в человека. И он поинтересовался, как же прошла любовная ночь с гостем.

– Да не было никакой любовной ночи, – призналась Эммануэль, и в ее голосе слышалось неподдельное сожаление.