Ермак. Начало

– Хороший купец должен обладать достоверной информацией о многом, если не хочет разориться. Там шепнули, здесь намекнули… Дмитрий Михайлович кое-что рассказал, когда реализовал мне десять фунтов золота да шесть серебряными лянами. А умный человек может сделать из этого правильные выводы.

– Вы, безусловно, правы, – выдавил я из себя, не зная, как себя вести и что сказать. А в голове еще и мысль летала: «А нехило на наших трофеях атаман и иже с ним поднялись! Побольше двух тысяч рублей себе оставили только на драгметаллах. Об остальных трофеях вообще молчу».

– Итак, прошу к столу. Сейчас завтрак подадут, – Касьянов сделал приглашающий жест к столу персон на двадцать, покрытому белоснежной скатертью. – Заодно и обсудим проблему, которая привела ко мне столь достойного молодого человека.

Шохирев и я стали отнекиваться, говоря, что мы уже поели в харчевне, но Касьянов лично проводил и меня, и Митяя к столу, усадил за него и сам уселся во главе стола.

– Господа, не знаю, как вы, а я привык в это время плотно кушать, можно сказать, обедать перед продолжительным рабочим днем. И как вы можете себе представить такую картину: я завтракаю, а мой спаситель и его друг стоят и смотрят на меня?! Увольте от этого. Мы хоть и многого в этой жизни достигли, но я еще помню, как в юности брюхо от голода сводило. Поэтому никаких стеснений.

Касьянов поднял со стола звонок-колокольчик и потряс им. В дверях показался слуга.

– Никифор, попроси накрывать. – Александр Васильевич поставил колокольчик на стол.

Как будто ожидая этой команды, в гостиную вошли две молодые женщины в длинных, почти до пола платьях темно-коричневого цвета, белоснежных фартуках и чепчиках, похожих на белый бант на голове. Их униформа настолько напомнила мне школьную форму для девчонок из моего времени, что я непроизвольно улыбнулся. Только платья мои одноклассницы носили тогда гораздо выше колен. Стиль мини был в моде, с минимумом мануфактуры на теле.

Пока разглядывал горничных, на столе появились приборы, глядя на которые, я испытал невольный трепет. Ложка, вилка, столовый нож и чайная ложка мне, конечно, были знакомы, не совсем дикарь. В какой руке держать вилку, а в какой нож и как с ними управляться, я знал. Только вот за этим столом было три вилки слева от двух тарелок, стоящих одна в другой, а с правой стороны лежали два ножа и большая ложка. Сверху над вилками стояла еще одна небольшая тарелка с еще одним ножом, а над тарелками лежали еще вилка и ложка. Рюмка, два фужера, бокал в ряд. Здесь, по-моему, и основное правило столового этикета «от центральной тарелки в стороны» не сработает. «Будем смотреть на Касьянова и действовать как он, – подумал я. – Гвардия и за столом умирает, но не сдается».

Второй волной горничные-официантки внесли хлебницу и с десяток замысловатых вазочек с грибами, квашеной капустой, огурчиками, горчицей, хреном, мочеными яблоками, тарелки с фаршированными блинчиками, мясной, рыбной и сырной нарезками и еще чем-то, мне неведомым. Постепенно на столе места перед нами оставалось все меньше и меньше. Из принесенной парящей супницы доносился умопомрачительный запах.

Митяй с вожделением уставился на два привлекательных графинчика: один с коричневой маслянистой жидкостью, а второй, на глазах покрывающийся каплями, с жидкостью чистой, как слеза младенца.

– Как говорится, аристократов здесь нет, поэтому дальше, господа, сами! – проговорил Касьянов, заправив развернутую салфетку одним концом за ворот рубашки, и потянулся за графинчиком с коньяком.

Митяй аккуратно отодвинул салфетку в сторону и, взяв в руки графин с водкой, набулькал себе почти полный фужер, в отличие от купца, налившего в фужер коньяка на палец.

– А ты что, Тимофей, ничего себе не наливаешь? – спросил меня Касьянов, делая небольшой глоток коньяка.

Я наконец-то заправил угол салфетки за тугой ворот своей теплой рубахи, сшитой теткой Ольгой Селеверстовой из армейского сукна, и ответил:

– Извините, Александр Васильевич, но я только брагу да пиво пробовал. Крепких вин еще не пил.

– Давай я тебе водочки немного налью. – Шохирев быстро налил мне в рюмку водки. – У нас в станице такой не попробуешь. У Александра Васильевича она уж больно вкусна.

– Я думаю, от одной рюмки водки тебе худо не будет, – улыбнулся Касьянов. – Хунхузов вон сколько на тот свет отправил, несмотря на молодые годы. Поэтому немного водочки или коньяка, да под холодное с горячим вреда здоровью не принесут.

«Это точно, – подумал я, опрокидывая следом за вахмистром рюмку в рот. – А то в мое постсоветское время, когда еще действовали нормативные акты сухого закона, пацанам в восемнадцать лет государство дало в руки оружие и официально разрешило убивать, а вот водку и другие спиртные напитки пить можно было только с двадцати одного года. Помню, как ржал, услышав, что в Ханкале во время первой чеченской кампании менты оштрафовали хозяина магазина, продавшего водку солдатам-срочникам, которые только что вернулись с боевого выхода и в полной боевой выкладке подвалили к прилавку. Ага! Попробуй им не продай! Хотел бы я тогда посмотреть, что осталось бы от этого магазина!»

Эх, хорошо пошла! Взяв крайнюю вилку, потянулся за пытавшимся спрятаться в сметане с луком рыжиком. По пищеводу потекла волна тепла, гриб хрустнул на зубах. Все как я любил в прошлой жизни. Потом закусил квашеной капустой и, увидев, что Касьянов начал с рыбы, а не с овощей, положил в тарелку кусок свежей, посыпанной специями белорыбицы.

– Попробуйте, Тимофей, это нельма. В Амуре не водится, привезли с реки Лена. Очень вкусная рыба. Особенно только что посоленная. – Купец отрезал кусок белорыбицы и отправил его в рот.

Я попробовал. Такого нежнейшего мяса рыбы я в той жизни не пробовал, да и здесь не с чем было сравнивать. Осетр – рыба отличная, но в жареном и пареном виде, в соленом и копченом суховат. А здесь ломтик рыбы просто растаял на языке. Бесподобно! Буженина и сыр со слезой. Блинчики с икрой, слой черной и слой красной. Малосольные хрустящие корнишончики, которые в станице называли «детками». Митяй их после фужера водки отправлял в рот большой суповой ложкой и с азартом хрустел.

Пока я наслаждался невероятно вкусной закуской, купец и вахмистр опрокинули еще по пару емкостей горячительных напитков. Я от этих возлияний отказался, но под горячую рыбную солянку не стерпел и попросил Митяя налить рюмку водки и мне.

Лепота! Супернасыщенный горячий бульон, приготовленный, как выяснилось, из головы осетра, плюс большие куски тайменя, семги, копченого сома, еще какой-то рыбы, соленые огурчики, маслины, полукольца лука… Все это сутки настаивалось. И сверху горка желтоватой настоящей сметаны. Какая вкуснотища! М-м-мы!..

Осетр с грибами в сливочном соусе в меня уже еле влез, поэтому от десерта, пирожков, печенья и чего там засахаренного я просто отказался. Живот раздулся, как барабан, казалось, еще чуть-чуть, и поясной ремень лопнет. И это завтрак! Какой же обед у купцов первой гильдии подают?

Из кулинарных возвышенных мечтаний меня на землю вернул вопрос Касьянова:

– Так что же, Тимофей, вас привело в мой дом?

Я посмотрел на Шохирева, который успокаивающе мне кивнул.

– Александр Васильевич, я хочу предложить вам приобрести у меня золотого песка где-то два пуда и десять фунтов.

– Получается, Тимофей, ты не только Золотого Лю убил, но и его золото нашел?

– Нашел. Все или часть, не знаю. Искать в лагере было некогда. Ноги бы унести.

– А что с деньгами делать будешь?

– Какой-то процент за посредничество Дмитрию Михайловичу, – я кивнул в сторону Шихирева. – А остальное поровну на одиннадцать долей, то есть на меня и десять казачат нашего учебного отряда.

– Они об этом знают? – Касьянов усмехнулся. – Я просто удивлен, что сведения о таком количестве золота за полгода после разгрома банды Лю нигде не всплыли.

– Нет, Александр Васильевич, не знают. Как я нашел золото, никто не видел. А не сказал им, чтобы в искушение не вводить. Такое количество золота кому хочешь способность нормально мыслить отобьет. Могли глупостей натворить. А так получат свои деньги и пусть делают с ними что хотят.

– Расскажи, Тимофей, как вы с хунхузами Лю Ханьцзы воевали, как золото нашли. Хочется узнать все из первых уст, а не анализировать множество слухов, – попросил Касьянов, прикуривая сигару.

Слушая мой рассказ о наших приключениях на реке Ольгакан, купец изредка кивал головой, будто соглашался со своими мыслями. Особенно внимательно выслушал эпизод о смерти бандитского шеф-повара, который вылез из шалаша Золотого Лю с мешком золота. Поинтересовался, что я видел в шалаше главаря бандитов. После этого до конца моего рассказа Касьянов молчал. Когда я закончил, купец затушил в серебряной пепельнице сигару и произнес:


– Тимофей, я куплю у тебя золото по три рубля тридцать копеек за золотник. Если у вас действительно девяносто фунтов золота, то этого хватит на одиннадцать долей по две тысячи пятьсот рублей и Дмитрию Михайловичу на премию в тысячу рублей. Что скажете?

Митяй замахал руками, показывая, что ему вообще ничего не надо, но было видно, что такой премией он очень доволен.

– Я согласен, Александр Васильевич, – произнес я. – Хотелось большего, но и эти суммы для нас просто заоблачные, тем более трофеи, которые нам оставили, уже были очень богатыми.

– По делам и награда, – улыбнулся мне Касьянов. – И еще один вопрос, Тимофей. Почему ты не оставил золото себе?

– С братами так не поступают. Бой с бандитами делили на всех, награды тоже на всех делить надо, – ответил я.

Моя совесть что-то вякнула о мешке самородков, который я заныкал для себя, но тут же получила пару ударов по почкам и отправилась в свой угол, стеная о несправедливой доле. Я ее успокоил тем, что эти самородки пойдут на развитие войск спецназа в Российской империи.

– Достойная жизненная позиция, рад за тебя. – Касьянов чуть наклонился в мою сторону, сцепив руки на столешнице. – Чтобы не привлекать внимания, через час приносите с Дмитрием Михайловичем золото сюда. К этому времени здесь уже будет ювелир нашего дома, который взвесит и оценит золото. Полный расчет сегодня вечером. В кассе торгового дома, надеюсь, необходимая сумма наберется.

Вечером получили от Касьянова оговоренные суммы денег. Золота оказалось чуть больше девяноста фунтов, но мешок с красноватым золотым песком был оценен за меньшую сумму. Александр Васильевич внимательно рассмотрел золото во всех мешках, поинтересовался у меня, не было ли в мешках самородков, на что я честно ответил, что только заглядывал в мешки с золотом и не высыпал золото из них. На это купец сделал совершенно правильный вывод, что Лю, вернее всего, собирал самородки из добычи золота отдельно.

– Понимаешь, Тимофей, больше тридцати лет наш дом занимается поставками всего необходимого для старателей. В песке, добытом ручным способом, всегда есть самородки. Не бывает их, если добычу сортируют. Значит, не все золото ты нашел. А точнее, повар бандитов не нашел… – Купец был задумчивым.

– Скорее всего, вы правы, – я опять мысленно пнул по почкам свою совесть.

– Тимофей, ты можешь на карте показать, где был лагерь хунхузов? – обратился ко мне Касьянов, расстилая передо мной лист с картой Приамурья и Дальнего Востока.

«Да… Не пачка “Беломора”, по которой летчики в анекдоте летают, но где-то рядом», – подумал я, рассматривая карту и пытаясь найти реку Ольгакан. В течение минуты и с помощью вахмистра Шохирева определил на карте примерное место расположения лагеря хунхузов.

– Тимофей, а ты хорошо читаешь карту, – похвалил меня Касьянов.

– Готовился по географии, для сдачи экстерном экзаменов за шесть классов мужской гимназии, – ответил я.

После этого пришлось рассказывать купцу свою прошлогоднюю эпопею о предварительных экзаменах Бекетову, моей мечте и наказе деда поступить в Иркутское юнкерское училище, о предстоящем экстернате за шесть классов Благовещенской мужской гимназии. Также прошел мини-экзамен на знание немецкого и французского, а заодно и английским похвастал. В результате получил предложение от Касьянова устроиться на работу в торговый дом «Чурин и Ко».

– С твоими знаниями и умениями, Тимофей, я думаю, ты быстро свой первый миллион заработаешь, – начал убеждать меня Касьянов, озвучив свое предложение. – Впереди у дома большая работа по развитию торговли в Китае, Корее и Манчьжурии. Твое знание языков, умение обращаться с оружием и храбрость помогут тебе в продвижении по служебной лестнице в нашем доме.

– Огромное спасибо, Александр Васильевич, но я слово дал деду. Да и не прельщает меня торговая стезя. А вот подработать на проводке ваших караванов и я, и мой десяток всегда готовы. Снаряжены мы для этого очень хорошо. И родители казачат, я думаю, не будут против.

Касьянов обещал подумать, и, обсудив с ним кое-какие моменты нашего возможного сотрудничества, мы вместе с Шохиревым наконец покинули этот гостеприимный дом. Еще бы не гостеприимный, если я оставил до своего отъезда в личном домашнем сейфе купца большой мешок с одиннадцатью упаковками кредитных билетов, в основном в двадцатипятирублевых «фунтовках» и «алексеевках», на общую сумму двадцать семь тысяч пятьсот рублей. Шохирев, получивший свой процент в тысячу рублей, еле запихнул пачку ассигнаций во внутренний карман своей бекеши.

На следующий день я с утра нашел Бекетова, который очень обрадовался моему приезду. После обеда и окончания занятий в женской гимназии Петр Иванович отвел меня на угол улиц Большой и Графской, где располагалось двухэтажное здание Благовещенской мужской гимназии. В новом каменном пристрое нас в своем кабинете встретил директор мужской гимназии надворный советник Соловьев Константин Николаевич.

– Вот, Константин Николаевич, прошу любить и жаловать, – Бекетов выставил меня перед собой. – Тот самый уникум – Тимофей Аленин.

– Здравствуй, добрый молодец, – кряжистый и коренастый Соловьев с силой пожал мне руку. – Значит, хочешь экстерном экзамены за 6 классов гимназии сдать.

– Так точно, ваше высокоблагородие.

– Молодец, казак. В середине марта принесешь ко мне документы, а именно: прошение, метрику, послужной список отца, собственноручное жизнеописание. Оплатишь десять рублей в кассу гимназии, так сказать, в пользу экзаменаторов. После этого в середине апреля пройдешь предварительные испытания, а в мае добро пожаловать на выпускные испытания.

«Вот это ни хрена себе, – подумал я про себя, – сдал экстерном экзамены за два-три дня».

– Константин Николаевич, но мы же договаривались по Тимофею, – вступил в разговор Бекетов.

– Я все помню, Петр Иванович, но ситуация изменилась. Во-первых, специальный циркуляр министра образования Делянова от 1887 года, дошедший до нас, можно сказать, запретил прием в гимназию детей низшего сословия, за исключением «одаренных необычными способностями». – Соловьев сделал паузу. – Во-вторых, данный же циркуляр определил, чтобы испытания зрелости проводились только один раз: в конце учебного года. Сдача экзаменов до или после сроков теперь не допускается. Поэтому рад бы помочь, но пойти против вновь установленных правил не могу. Прошу правильно понять меня.

– Костя, ну что-то можно придумать? – Бекетов взял Соловьева под руку. – У этого казака действительно необычные способности, поверь мне! Он легко решает задания по алгебре, геометрии и физике за восьмой класс гимназии!

– Петя, да я бы рад. Знаю, что ты не стал бы просить за какого-нибудь балбеса. Но пойми меня, не могу я теперь обойти этот циркуляр. Доброжелатели враз наверх доложат. Аннулируют выданное свидетельство об испытаниях, и больше его твой протеже не получит никогда!

– Ваше высокоблагородие, разрешите обратиться? – Оба надворных советника повернулись ко мне. – Константин Николаевич, а можно документы в апреле перед испытаниями сдать? А то больше двух месяцев в Благовещенске жить для меня накладно будет, да и негде пока.

– На это нарушение я смогу пойти. – Соловьев опустил голову под укоризненным взглядом Бекетова. – Но большего от меня не требуйте!

– Спасибо, ваше высокоблагородие. Тогда я прибуду в середине апреля, напишу прошение и сдам необходимые документы и оплату. И еще один вопрос, а в какой одежде мне экзамены сдавать?

Соловьев задумался, внимательно оглядел мою одежду и произнес:

– Я думаю, новой формы казака Амурского казачьего полка без погон будет достаточно. Не мундир же гимназиста тебе шить.

На этом и закончилась моя первая попытка сдать экстерном экзамены за шесть классов Благовещенской мужской гимназии. Свидетельство о данном испытании зрелости давало мне право поступать в семнадцать лет на службу и сдавать экзамены в юнкерское училище.

Расстроенный Бекетов предложил мне проживать у него, пока буду сдавать испытания экстерном, но я данное предложение с благодарностью отклонил, объяснив, что в это время буду, вернее всего, состоять на службе в торговом доме «Чурин и Ко». После этого заявления пришлось рассказывать о договоренностях с купцом Касьяновым, чем я в очередной раз удивил Бекетова. По его словам, дом Чурина не всяких взрослых казаков брал в сопровождение своих караванов и обозов. А тут в охрану берут даже не казаков-малолеток, а казачат!

Расстались с Бекетовым по-доброму, так же как и с Касьяновым. Получил от последнего оставленные на сохранность деньги и первый контракт на проводку с конца февраля по начало апреля его санного обоза от станицы Черняева до Шилкинского завода и обратно. Нанимал он меня с моим десятком казачат на сорок дней с очень хорошей оплатой и довольствием на время службы. С этим же обозом я планировал вернуться в Благовещенск для сдачи экзаменов.

Свои деньги в сумме три с половиной тысячи рублей (к двум с половиной за золото добавилась тысяча, которая хранилась у Селеверстова) я вложил в деятельность торгового дома. По стандартному договору дома, мне шло пять процентов годовых, если я не забирал из оборота деньги раньше условленного срока. Это было на процент с небольшим больше, чем по билетам Государственного казначейства 1887 года выпуска. По ним можно было получить свои проценты через четыре года, начиная с 1891, а у Чурина и Касьянова ежегодно. Вложение в торговый дом мне показалось более выгодным, чем если бы деньги просто лежали у Селеверстовых. Поэтому я свою тысячу, к неудовольствию Петра Никодимыча, забрал перед поездкой в Благовещенск.

Первоначально хотел купить билеты Государственного казначейства, но предложение Касьянова оказалось более выгодным и удобным. До поступления в училище оставалось еще два с лишним года. Около двухсот рублей у меня оставалось, плюс заработок за проводку, шкуры и меха. Для жизни, на форму и на сдачу экстерном экзаменов этих денег хватит, а получить через два года дополнительно триста пятьдесят рублей ничего не делая, было заманчиво. Это же годовой заработок высокооплачиваемого рабочего или денежное содержание хорунжего в Амурском полку за пять месяцев. Халява, то есть «дадом», как говорила мудрая Сова!