Фотография из Люцерна

Он качает головой.

– Как только я пошел на сделку с адвокатом и прокурором, наш рэпер заговорил. Оказывается, он слышал на улице, как компания китайцев-головорезов хвасталась, что пару месяцев назад им приказали прийти сюда, забрать труп и спрятать его. Рамос сейчас их ищет. Когда найдет, они наверняка сдадут Кларенса.

И все это происходило, пока я разговаривала с Карлом Хьюзом!.. Я пересказываю наш разговор Скарпачи. Все же очень любопытно: мы вышли на преступника одновременно, но с разных сторон.

Я говорю:

– Вообще-то описание тех снимков еще больше убедило меня, что их послал Джош. Но в тот момент, когда я увидела Кларенса, сидящего в темноте у меня в лофте, я все поняла..

Скарпачи говорит, что я молодец: убедила Карла поделиться подробностями.

– Это следовало сделать мне. Шанталь была умницей и как только Карл описал снимки, она поняла, что кто-то имеет доступ к ее камерам. А у Кларенса были ключи от лофта. Понятно, что она заподозрила его.

Я внимательно слушаю. Он чего-то недоговаривает. Я проявляю настойчивость, и Скарпачи сдается.

– У Кларенса были видеозаписи с тобой тоже. Когда ты только переехала. Удачно, что Рысь рассказала тебе о тех камерах и что ты их заклеила.

От услышанного меня снова начинает трясти.

– Эй, мы ведь его поймали. – Он меня обнимает. – Ну, все, все.



Проходит четыре дня. Вчера в присутствии адвоката Кларенс дал показания. Скарпачи рассказывает:

– Он следил за Шанталь. Она это узнала, съехала. А затем через пару дней вернулась: забыла что-то, может, пришла за сейфом. Кларенс так же сидел в лофте в темноте. Она накинулась на него с обвинениями, он начал отпираться. Слово за слово; Шанталь ударила его, он отразил удар. Завязалась драка. И во время борьбы он ее задушил.

Его адвокат утверждает, что это бесспорный случай самообороны. А вот потом Кларенс запаниковал, позвонил знакомому китайцу, торговцу наркотиками, попросил помощи. Тот послал пару громил забрать тело. А у Кларенса в крови еще играл адреналин. Он увидел, что Шанталь припарковала у здания мотоцикл, поехал на нем к гавани, затопил, а потом отправился в отель, куда она переехала. Воспользовался ключом, который обнаружил у нее в кармане, вошел в номер. Навел там порядок, собрал все вещи, включая ноутбук, привез все это обратно в здание и засунул в чулан за своим кабинетом.

Это его версия. Может, правда, а может, вранье. Все-таки он скорее склонный к вуайеризму психопат, чем убийца с железными нервами. Но когда он ощутил под руками ее шею, то уже не смог остановиться. В том чулане мы нашли все вещи Шанталь. И вся стена была в ее фотографиях. Знаешь, как в сцене из полицейского сериала. Копы врываются в логово преступника и обнаруживают мавзолей. В кино такое сплошь и рядом. Детективы в изумлении замирают, а потом молодой поворачивается к старшему напарнику и говорит примерно так: «Да этот парень реально свихнулся!» Я, сколько работаю, и не думал, что такое на самом деле бывает. – Помолчав, он смотрит на меня. – Я знаю, что мучает тебя, Тесс.

– Он задушил ее здесь. А я столько времени прожила в месте, где ее убили. Я пока не могу это переварить.

– Справишься?

– Не уверена, – отвечаю я.





Глава 25




Сейчас март. С ареста Кларенса прошло восемь месяцев и четыре – с тех пор, как он признал себя виновным в умышленном убийстве и получил одиннадцать лет строгого режима.

Я завершила новую пьесу – «Фотография из Люцерна».

Я по-прежнему живу в том же месте. Мне довольно долго пришлось приучать себя к мысли, что Шанталь была убита именно тут.

Мне помогла справиться доктор Мод. Разумеется, она твердит, что не верит во всякую паранормальщину – и что возникавшее во время работы над проектом чувство, будто Шанталь ведет меня за руку, основано на предчувствии и интуиции. Не знаю, права ли она. Однако я и впрямь провела много времени, пытаясь представить, что происходило в лофте до моего появления. И еще – спрятанный Шанталь сейф… Такое ощущение, что она оставила его сознательно, предоставив мне возможность исследовать содержимое, поразмышлять над ним, – а потом сложить из отдельных элементов мозаики узор и поведать историю ее жизни.

В лофте многое изменилось. Клетки и креста святого Андрея больше нет, все оштукатурено и покрашено заново. Домовладелица, миссис Чен, назначила нового управляющего. Порой, когда мы сталкиваемся, он бормочет невнятные угрозы поднять мне аренду до рыночного уровня. Затем мы оба улыбаемся: что поделать, я вместе со старой ценой досталась ему по наследству.

Я нашла новый зал для занятий тайским боксом. Меня теперь тренирует Деб Доусон, которая прежде служила в морской пехоте. Она специализируется как раз на женских боях. Деб гораздо более открыта, чем Курт, и не так сурова. По ее мнению, я должна сама разобраться, как далеко хочу зайти.

– А мое дело помочь тебе с достижением выбранного уровня, – говорит она.

Джош переехал в Лос-Анджелес, ближе к детям, и продолжает писать имитации для кафе и ресторанов. Порой, поднимаясь к себе в пустом лифте, я скучаю по парню в черной вязаной шапочке с надписью «Долой халтуру» на комбинезоне – надписью, которая вспыхивает и гаснет по мере того, как лифт тащится вверх.

В оклендской полиции сокращение, и поэтому у Скарпачи работы даже больше, чем раньше. Пока я была поглощена написанием пьесы, мы встречались всего трижды в неделю, и каждая встреча была от этого только острее.

Мы занимаемся любовью, затем отдыхаем, болтаем, смеемся, рассказываем друг другу о своей жизни.

Сегодня, разомлев от близости, я спрашиваю:

– Помнишь, ты переживал, что слишком сильно рвешься разгадать убийство Шанталь?

– Я тогда чуть с ума не сошел. Не мог больше ни о чем думать.

Я признаюсь, что то же самое испытываю в отношении своей пьесы.


– Это как азартная игра. Я все поставила на кон. Чтобы собрать денег на постановку, могут понадобиться месяцы, возможно, годы. Публика увидит пьесу – или все кончится интересным сценарием? Я не знаю.

Скарпачи не в восторге от моего сравнения с картами.

– Все на кон, высокие ставки – в твоем голосе звучит отчаяние. Ты отдавалась творчеству без остатка. Может, пора сделать перерыв?

Он предлагает слетать на Гавайи, недельку отдохнуть. У него есть приятель, который сдает отличные бунгало. Будем нырять с аквалангом, загорать, жарить рыбу – и ни о чем не тревожиться.

Совершенная идиллия. Только, боюсь, если я сейчас расслаблюсь, то потеряю темп.

– Мне нужно еще немного поработать, довести пьесу до ума. Чтобы и персонажи, и мотивы их действий выглядели абсолютно достоверными. Я сознательно писала художественное произведение, а не документальный репортаж. Теперь не уверена, что сделала правильно.

– А я уверен, – говорит Скарпачи. Наклоняется и целует меня. – Твои друзья не сомневаются в успехе, и я тоже. Тебе просто нужно в себя поверить.



Рекс приглашает на кофе. Мы встречаемся в его любимом «Тартин». Занимаем столик в углу, делаем заказ и смотрим друг на друга с серьезными минами. Потом я не выдерживаю и начинаю смеяться.

– Блестяще, Тесс, – говорит Рекс. – Да, тут еще надо поработать. Никогда не видел пьесу, которая этого не требовала бы. Такая масштабная постановка – дело долгое, трудное и дорогое. Несколько площадок, каждая со своими декорациями, куча телемониторов, зрители, перемещающиеся от площадки к площадке. И ты. Сначала на одной сцене, потом – раз! – и на другой. Настоящая иммерсивная театральная пьеса с полным эффектом присутствия у зрителей. Тебе удалось, поздравляю.

– Во сколько обойдется постановка?

– Думаю, порядка трехсот тысяч. Декорации, костюмы, работа актеров… И это только в процессе подготовки. Чтобы хотя бы отбить расходы, тебе надо каждую неделю получать прибыль в семьдесят пять. Спектакль может окупиться только года через два-три. – Он делает паузу, вздыхает. – Я не хочу сказать, что тебе это не по силам. Можно открыть запрос на площадке краудфандинга и попытаться собрать деньги там. Или поискать соинвестора, кого-нибудь состоятельного, например, Грейс Ви. Продолжать?

– Давай, – прошу я, стараясь не впасть в панику.

– Тогда пойдем дальше. Допустим, ты нашла пустующий склад и за полгода сделала там нечто наподобие необходимого для замысла пьесы лабиринта. А дальше? Начнутся проблемы, связанные с производством. До сих пор ты ставила только моноспектакли. Большая разница. Потребуется персонал.

Я смотрю на него.

– А у тебя есть другая мысль?

Рекс кивает.

– Я пришла, чтобы тебя выслушать. И готова обсуждать любое предложение.

Рекс садится прямее. Смотрит пристально, опускает глаза.

– Попробуй посмотреть на сценарий под другим углом, не как на масштабное зрелище. Если отказаться от идеи поставить спектакль с полным эффектом присутствия и с перемещением зрителей от сцены к сцене, то можно здорово сэкономить. Скажем, ты и еще пять актеров. Простые костюмы. Декорации и реквизит – только самое концептуальное. Затемненная сцена, филигранная работа со светом. Великолепное звуковое сопровождение: Луис и его виолончель. На заднем плане – проекция люцернской фотографии во всех ее версиях. Зрители сидят с трех сторон от сцены. Никаких сложных постановочных трюков: несколько столов, стулья, пара платформ.

Он достает блокнот и начинает делать пометки.

– Переписывать почти ничего не надо. Просто поменять концепцию постановки и оставить только самое значимое. Если ты решишь действовать в этом направлении, мы можем начать сразу, как только найдем площадку. Обойдется недорого. За неделю набрать актеров и начать репетировать. Повезет со стоимостью аренды, – можно будет запуститься через два месяца. Если мы справимся, а мы справимся, информация разойдется повсюду, и сюда поедут люди со всех концов страны. Из Лос-Анджелеса, Чикаго, Нью-Йорка. И, возможно, к тебе кто-нибудь подойдет и скажет: «Привет, это грандиозно. А вы не хотите поставить спектакль на большой сцене?» И вот тогда можно будет вернуться к твоей первоначальной идее – или послать всех подальше, потому что ты уже всей душой прикипела к тому, что у нас получилось.

Голова идет кругом. Почему я обо всем этом не подумала? Я была так захвачена идеей создать масштабное зрелище, что позабыла, какие постановки нравятся мне самой?

– Думаешь, выйдет?

– Отлично выйдет. Мне нравится твой подход: чем больше узнаешь о человеке, тем меньше знаешь. И нравится, что ты начала с фотографии из Люцерна и по ходу пьесы постоянно к ней возвращаешься. Три снимка и поиск связи между ними предполагает трехактную структуру: оригинал тысяча восемьсот восемьдесят второго года, рисунок Гитлера и новая интерпретация Шанталь. И все три истории – о наваждениях. Финал пьесы сводит линии воедино. Ты хорошо придумала. Сначала мне показалось, что сюжет идет по кругу, а потом я понял, что это не круг, а лента Мёбиуса. Вряд ли масштабная постановка – удачное решение. Скорее, стоит сосредоточить силы на последовательности коротких мощных эпизодов: чтобы энергия накапливалась и обрушивалась на зрителя лавиной. Ты знаешь мои работы, Тесс, а я знаю твои. Мы оба минималисты. Будешь спорить? Так что давай делать то, что получается у нас обоих лучше всего.

Я слушаю, киваю, продолжая обдумывать пьесу.

– …для сцен с Шанталь нужны крест, клетка, колесница. Никаких стен. Смонтировать клетку, а крест пусть стоит сам по себе.

– Так. А для эпизода между Лу и Молодым Художником нужен только столик, как в кафе, пара венских стульев и софиты.

– Актеры переходят из одного светового пятна в другое.

– Все на контрасте. Включается софит, с разных сторон из темноты появляются персонажи, играют эпизод, потом свет гаснет. Они уходят, пауза, а потом…

– Прожектор освещает уже другой участок сцены. В него снова входят актеры. И никакой смены костюмов.

– Может, только для женщин пару раз.

– Ладно. А потом…

Через час, взбудораженные, мы обсуждаем последние детали.

– Я твоя с потрохами, – говорю я Рексу. – Обойдемся малым.



Доктору Мод моя пьеса нравится.