Goldenlib.com
Читать книги онлайн бесплатно!
  • Главная
  • Жанры
  • Авторы
  • ТОП книг
  • ТОП авторов
  • Контакты

Галина. История жизни

Часть 67 из 69 Информация о книге
— Ха! Разве я вас не знаю!

Чувство логики театра, творческая догадливость, энергия лидерства (умение брать сцену на себя) — важные черты для ведущей актрисы.

Вишневская сильна доверием к режиссеру, все, что он думает, — ее мысли, что предлагает сделать — ее желание.

Она свободна от сомнений и подозрительности, встречает каждое замечание, как дорогого гостя. Предложение режиссера — ее творческий импульс.

Свобода творчества актера включает веру в режиссера, его творческое воображение. Его право и мастерство в мгновение ока актеру надо присвоить себе; сделать своею собственностью все, что тот думает, чувствует, предпочитает.

«Режиссер дает задание — я его исполняю». Это — плохая актерская формула, источник фальши. Формула Вишневской иная: «Режиссер бросает мне кусок мяса — я его мгновенно глотаю, и он тут же становится частью моего организма».

Если хотите уничтожить искусство (большое, среднее, маленькое), попробуйте его объяснить!

— Откуда же выходит Тоска?

— Из середины, — отвечаю я, — вон из самой дальней точки, из темноты. Постепенно, долго, долго она идет на публику… с цветами и любовью… идет, идет…

— В красном платье! — вдруг вскрикивает Актриса. — Как факел или…

Откуда же она узнала, что я думал о красном платье, но не решался ей об этом сказать, так как еще вчера она мечтала о фасоне, в котором выходила знаменитая… на весь мир…

На репетиции говорю:

— В этом месте…

— Да-да, — перебивает Актриса меня, — надо вскочить и потом опять быстро сесть.

Правильно! Откуда она догадалась?

И еще.

— Комнатка, в которой вы сидите, начнет постепенно подниматься. Все выше, выше. Вы в ней на самом верху. — Жду нормальной для оперного театра фразы: «О нет, я боюсь». — Она сидит там и ждет, ждет… ежится от холода на диване… кутается в платок… только глаза, которые не мигают… она видит, как он гибнет…

Не знаю, говорю ли это я или она, может быть, вместе?

Во все время работы я ни разу не видел и не слышал хоть чуточку сомнений, недоумения, усилия понять, растерянности. О возражении не могло быть и речи! Что же, я не ошибался? Нет, в исполнении Вишневской ошибка превращалась в естество факта, явления, акта, все оказывалось к месту. Она была уверена, что я ошибиться не могу.

Одержимость в труде. Удовольствие. Энергия. Страсть. Однако все это может привести к анархии, неорганизованности, бессмыслице. Работа же Вишневской всегда была расчетлива и гармонична.

Расчет есть тоже художественное средство творческого процесса, материал в строительстве роли. Без гармоничной завязки всех факторов и дозировки их не состоится комплекс сценического самочувствия оперного актера.

Чему это все подчинено у Вишневской? Воображению.

В свое время в одной статье я назвал ее хамелеоном, актрисой-хамелеоном. Ей так нравится менять личину в соответствии с обстановкой, что она не пренебрегает этим удовольствием и в жизни. Чаще проявляется это бессознательно и мгновенно. Под влиянием обстановки меняется пластика движений, манера говорить, появляются новые характерные признаки поведения. Она остро воспринимает предлагаемые обстоятельства и быстро приспосабливается к ним.

По своей природе Галина Павловна — человек простой, общительный, компанейский. Но любительница напустить туману видимой недоступностью и внешним шиком. Она любит поразить воображение незнакомцев, нанести удар окружающим эффектной позой, костюмом, дорогим украшением. Это для нее увлекательная игра, не больше, но игра необходимая.

Мгновение — и надменный стиль звезды-примадонны летит в сторону, вверх тормашками. Только что долженствующие всех поражать дорогие меха, ожерелья, кружева отброшены, и перед нами смиренная, жалкая просительница. Через минуту она закричит на начальство, словно она из женотдела. Теперь она защищает какую-то скромную обывательскую идею. Тут же появляется и соответствующая стилистика языка. У Вишневской много дорогих вещей, но она держит их не для того, чтобы ими дорожить, а для того, чтоб их… презирать. Она берет их в свои партнеры для игры в шик. Она эти вещи не жалеет, как казенный реквизит! Вишневская всегда живет двумя параллельными жизнями, как полагается жить на сцене. Она, во-первых, простая, искренняя (может быть, чересчур искренняя) и откровенная (может быть, чересчур откровенная) женщина; она, во-вторых, воображаемый в это время образ. Это, так сказать, игра в свой собственный жизненный театр; это — своеобразный способ жить.

Эта способность быстро, предельно органично подчинять воображение обстоятельствам помогала на сцене сразу, без оглядки кидаться каждый раз в новую для нее жизнь персонажа, как в давно известную, родную стихию.

Отсюда и самоотверженная любовь к своей профессии, радость репетиционного труда, а о спектаклях и говорить нечего, каждый — праздник! Слияние таланта с любимым трудом делало карьеру Вишневской в театре искрометной и естественной.

У каждого таланта есть свои опасности. Творчеству Вишневской часто мешала легкая, быстро ударяющая подражательность, снова хамелеонство! Отсюда разное качество ролей: а) созданные роли, б) исполненные роли. Одни — ее открытия, часто уникальные для себя и для нас; другие — хорошо, мастерски исполненные, приносящие шумный успех у привыкших к определенному стандарту меломанов.

К первым принадлежит Купава, которую Актриса никогда раньше на сцене не видала. Здесь она участвовала в подготовке нового спектакля, а для настоящих артистов это намного предпочтительнее, чем ввод в уже готовый, давно идущий. Это было сжигающее всех любвеобилие. Фиделио — новое, совершенно непохожее на немецкую традицию создание. Катарина в опере В. Шебалина «Укрощение строптивой» была новостью, ибо она была не столько строптивая, сколько умная и честная! Полина (опера С. Прокофьева «Игрок») — мятущаяся гордячка, заблудившаяся в обстоятельствах любви и чести. Катерина Измайлова (в кино) — женская тайна, недоступная даже для нее самой. Наташа Ростова — неизведанный мир радостей и разочарований. Все заново!

Но вот Виолетта, Баттерфляй, Марфа, Маргарита были хорошими, но уже прочитанными книгами. Даже ее знаменитая Аида иногда грешила предрасположением к принятому штампу. В этих ролях она имела большой успех и с удовольствием хамелеонствовала в принятых «звездами» условиях. Здесь предлагаемые обстоятельства: «Я — знаменитая артистка!» — рождали неизменный восторг зрителей.

Г. П. Вишневская сполна ощущала разницу между созданием долгой и кропотливой работой своего образа и высокого сорта штампом в известном, проверенном, наверняка приносящем успех репертуаре. В первом случае проявилась ее театральность — свойство для певиц редкое, а значит, и драгоценное. (Вот Вишневская, которую я люблю.) Во втором — высокое мастерство приспособляемости. (Это любили поклонники.)

Г. П. Вишневская должна была сочетать «два пути». Это теперь в наших воспоминаниях мы объединяем ее Полину с Аидой, миссис Форд с Татьяной, Наташу Ростову с Баттерфляй, Измайлову с Виолеттой… В то время на «открытиях» прожить было опасно и трудно. Да и зачем терять право на взаимное с публикой наслаждение от освященных восторгами поколений традиционных ролей?

Галина Павловна, конечно, и сама умница, и сама имеет прекрасный вкус, но «взгляд вперед» ей, может быть, привил ее супруг? Во всяком случае, и я чувствовал на себе его влияние. Но надо определить для себя веру, тенденцию художественной жизни, за кем идти! Куда? Путь открытий требует концепционного мышления; другой путь хорошо протоптан, идти по нему неопасно, даже если осмелишься пересмотреть традицию. «Нечистый» лукав, он все время шепчет: хочешь успеха — ставь «Аиду», «Кармен»; с современными авторами пропадешь как бездомная собака, наплачешься со своими Шостаковичами, Бриттенами, Стравинскими. «Зачем Вишневской нужен был риск с этим Пуленком с телефоном, если вчера ее на „Аиде“ засыпали цветами, да и за рубежом тоже…»

Вишневская жадна, ей хочется быть всякой, Кармен в том числе. Хочется блистать во что бы то ни стало! Хорошо и в оперетте. Много перьев на голове, шикарный костюм — сенсация! (Этого хотелось и публике!) Но стоп! Иди по грязи в лохмотьях, рыдай над озером («Катерина Измайлова»), полезай в мрачную комнату Пуленка. Жертвенность, счастливая для талантливого актера жертвенность!

Чтобы объективно оценить художественного деятеля, надо узнать, что он создал нового, оригинального и самобытного. Ф. И. Шаляпин — пример создателя, его последователи — исполнители — копиисты. Традиционный репертуар большой оперы — тиски, из которых удается вырваться в новый мир ценой больших усилий, смелости, воли. И то это лишь на время. Чтобы укрепить свои способности, быть современной, Галине Павловне надо было выйти на концертную эстраду с произведениями выдающихся композиторов. Сегодня вздохи бедной Лизы, влюбленной в картежника, завтра — стихи Саши Черного; сегодня — трагический мир Мусоргского, завтра — сентиментальные фиоритуры несчастной куртизанки. Жадность? Да, но и профессиональное любопытство, непрерывное протискивание вперед, как бы это трудно ни было.

Г. П. Вишневской в работе над новой ролью надо увидеть свой персонаж. (Как увидел в поезде своего Базилио Ф. И. Шаляпин.) Не услышать, а, слушая, увидеть, ибо музыка — искусство абстрактное и не занимается деталями конкретной жизни на бренной земле; слышат ее по-разному, кому как дано. А вот видят все равно, ищи только к этому отношение. Часто все начинается с костюма (ничего не поделаешь, женщина!) — цвет, покрой, стиль. Она любит и может «прыгать» в роль смело и рискованно, но для этого нужна катапульта или хотя бы трамплин. Ими могут служить эффектная ария, скромная словесная фраза, сценическая ситуация или простой зрелищный трюк.

В «Тоске» этому служил выход, он определил зерно образа — актриса! Она остается ею, когда любит Марио, ненавидит или обманывает Скарпио. Даже после убийства негодяя она подсознательно устраивает спектакль ужаса и страха.


В «Игроке» она металась. Метания — весь первый акт. А когда оказалась в тесной каморке, где двигаться ей физически было невозможно, она сидела или стояла, но все равно… металась.

От костюма — к пластике; пластика связана с темпоритмом, данным музыкой. Отсюда вокальная манера и музицирование. Возникает элемент интонационной выразительности. Целая цепь взаимосвязанных звеньев из арсенала оперного артиста — словно клавиатура у пианиста. Однако здесь все решается не последовательно, а разом, одновременно, аккордом.

Я как-то разобиделся, услышав в середине серьезного, как мне казалось, разговора об образе героини быстрый и отвлеченный вопрос:

— А в чем она одета?

— Баба! — вздохнул я разочарованно.

— Конечно! — согласилась Галина Павловна. — Костюм — вывеска!

После я домекнулся, что костюм не только вывеска, но и своеобразная аннотация роли, данная актером. И отвлеченность артистки понятна — она не признак безразличия к образу, его сути, а свидетель одновременных поисков и сочетаний черточек; на периферии установок воображение искало конкретные ощутимые видения моих теоретических раскладок. Так рождается конкретный, зримый, действующий тип человека.

Комплексное прощупывание персонажа в начале работы над ролью очень важно для оперного артиста, но все решается в тесной взаимосвязи, перманентно корректируемой изложенными в партитуре чувствами. В самом деле, что толку, если актер сочинит в своем воображении действующее лицо, которое, как окажется, живет в музыкальном потоке совершенно иначе. Такие огорчительные сюрпризы бывают, увы, даже у солидных, но неопытных в оперном искусстве режиссеров.

Вишневской очень помогало гармоничное владение сразу всеми выразительными средствами. Каждое, естественно, находило свое место, получало свое право и назначение в актерском синтезе.

Тут была важна и трудовая дисциплина в спектакле. Вот пример. В опере «Война и мир» эпизоды идут подряд. В первых сплошь занята Наташа Ростова. Ситуации, места действия, атмосфера — разные. Остановки между эпизодами для необходимых переодеваний артистки неизбежны и… крайне нежелательны для течения спектакля. Даю задание: на переодевание имеется от сорока секунд до одной минуты. Никак нельзя? А где же актерский азарт? Задание выполнено! Сложность и эффект костюмов не нарушены. Быстрота появлений Наташи в разных жизненных ситуациях — важный фактор в развитии образа. Артистка это поняла. Дальше с этой проблемой я не возился. Ставил оперу много раз с разными исполнительницами — все успевали, всех подгонял прецедент Вишневской. (Актер может сделать абсолютно все, что не сможет сделать нормальный человек, лишь бы захотел!) Отставать от Вишневской, хотя бы в этом, уже никто себе не позволял.

Актерский азарт питается все тем же — стремлением к успеху, здесь рождается энергия, убить которую может лишь равнодушие.

Уход Вишневской из театра лишил труппу лидера. Нет, конечно, в то время были и другие достойные и знаменитые певцы в Большом театре. Но в плане влияния, в плане примера высокоорганизованного творческого труда Вишневская была уникальна. А потому уход ее сразу сказался на общем уровне профессионализма, во всяком случае, следующего поколения молодых актеров. Очень заметно стало его понижение. Энергия дилетантствующего разгула победила вкус и чувство меры в выборе художественных средств воздействия.

Свое влияние Вишневская чувствовала, этому радовалась, этому способствовала. Большой театр становился ее домом. Она была не гастролерша, добывающая на сцене Большого театра права на международную арену и подчиняющая собственным интересам свою деятельность в нем; специфика репертуарных традиций Большого театра была превыше всего. Ей не приходило в голову петь «Травиату» или «Аиду» на итальянском языке среди партнеров, поющих по-русски; ей не приходило в голову требовать постановок второстепенных для принципов Большого театра авторов на том основании, что это расхожий гастрольный репертуар, идущий на западноевропейских сценах. Она — Артистка Большого театра! Такой чувствовала себя на многочисленных гастролях за рубежом. Каково же было терять ей духовные связи со своим, священным для нее домом?

Да, за рубежом — спектакли, концерты, успех, награды… Но насильственный разрыв с Большим театром невозместим!

Актриса с большой буквы, она вынуждена была расстаться с Большим театром в пору своей творческой зрелости, успеха, известности. Почему? Почему театр должен был лишиться одной из своих главных художественных сил? Потому что нравственная ответственность Актрисы перед судьбой мужа, великого музыканта, победила даже любовь к Большому театру.





III




Книге верят, потому что в ней все правда..





Из бесед с Галиной Вишневской


— …Эту книгу я должна была написать. В ней было мое спасение. Когда нас выбросили из нашей страны, во мне была такая ярость, что я готова была взорвать весь мир. Она мешала мне жить. Она душила меня. Мне нужно было рассказать людям, что случилось с нами. И почему.

Через неделю после указа о лишении гражданства, в марте 78-го, мы с Ростроповичем начали записывать в Лондоне «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича — первый вариант оперы. Потом критики наперебой писали, что эта опера — возможно, лучшее, что мы сделали до тех пор в грамзаписи, что драматизм моего исполнения потрясает. Наверное, правда. Я вложила в Катерину столько своей боли, гнева, сочувствия к русскому человеку, к русской женщине, что порой исчезала грань: где она, где я. И отправляла я на тот свет не купца Бориса Тимофеевича или проститутку Сонетку, а всех этих Брежневых-Андроповых-Сусловых-Фурцевых, всю их подлую партийно-полицейскую власть, что сидела на горбу у народа и помыкала им, как скотом.

Катерина Измайлова была для меня как «скорая помощь», помогла справиться с шоком. Но боли было слишком много. Тысячи людей сочувствовали нам — от королей и президентов разных государств, от знаменитых коллег — до булочника, у которого мы покупали хлеб. Нам присылали письма, звонили, подходили на улице. Но я видела, что эти добрые, отзывчивые люди до конца не понимают, что же произошло. Они пытались найти какие-то причины и объяснения. Люди слушали прекрасную русскую музыку, и музыка заслоняла в их сознании реальную картину жизни в нашей стране. Для многих не было большой разницы между Россией и тем коммунистическим режимом, который десятилетиями душил ее.

Они не понимали: как возможно такое, чтобы двух музыкантов за то, что в их доме живет писатель, который пишет правду, абсолютную правду, но неугодную Советской власти, — навсегда лишили их дома, самого права жить на родине? Ни в одной стране мира, кроме нашей, этого не могло произойти. Только когда-то в фашистской Германии. Но ведь наши правители от шеи до коленок увешали себя звездами и орденами именно за борьбу с фашизмом!.. И взахлеб кричали о небывалых правах и свободах советских граждан. Это было посильней крысиной отравы — орудия несчастной Катерины Измайловой.

Я давала множество интервью, но объяснить того, что случилось с нами, и почему это вообще могло случиться, и именно в России, — я была не состоянии: не знала языков, мне не хватало слов. Да и рассказывать это надо было месяцами с утра до вечера и с вечера до утра!

И тогда я решила написать книгу.

Поначалу думала поступить, как все музыканты и артисты, надиктовать ее опытному литератору. Диктовала я долго. А когда прочла несколько пробных страниц, не узнала себя — не мой голос, не мои интонации, не мой характер. И я села писать сама. Писала с 80-го по 84-й. В те годы я много пела, ездила, давала мастер-классы, наконец, устраивала новую жизнь семьи. А мысленно все время возвращалась к той, прежней жизни, снова и снова проживала все ее этапы. Я писала книгу для западного читателя — и даже подумать не могла, что она когда-нибудь дойдет до моих земляков. А западному читателю, чтобы он понял, надо было рассказать не только то, что и как было с нами, но и почему. Значит, требовался исторический экскурс. Получилась огромная книга. И я стала ее сокращать. Жалко было многого, но выбрасывала страницу за страницей. В нашей жизни столько нелепого, фантастического, несовместимого с обычным здоровым человеческим сознанием, что если бы я напечатала все, что знала и пережила, — мне никто бы не поверил. Читатель не смог бы поставить себя на мое место, даже просто вообразить.

— Что, например?

— Многое. Скажем, то, что за нами на протяжении нескольких лет велась неусыпная слежка. Представляете, за двумя артистами — певицей и виолончелистом — как за шпионами или мафиози какими-то. Здоровые мужики вместо того, чтобы пахать, делом заниматься, сменяя друг друга, следили: куда мы поехали, на какой машине, с кем встречались, кому что говорили, что купили и т. д.

Не все рассказала и про советский быт, про порядки наши коммунистические — психически нормальный человек решил бы: она сочиняет. Я проверяла. И про жизнь Большого театра — меньше, чем могла бы. Но и того, что я сохранила в книге, хватило для внятной картины.

Книгу напечатали в США в 1984 году по-английски, затем она была переведена на более чем двадцать языков, продавалась по всему миру. По-русски ее издал в Париже Владимир Максимов. Она долго была в списке бестселлеров, я получила за нее несколько литературных наград: премию критиков, премию французской Академии искусств, другие…

Когда книга вышла на французском языке, к нам пришел композитор Марсель Ландовски и сказал, что настолько потрясен книгой, описанными в ней событиями, что хочет писать по ней оперу. Я, конечно, с радостью согласилась; я знала Марселя уже много лет, он написал два сочинения для голоса с оркестром — «Ребенок зовет» и «В тюрьме», — специально для меня и Славы и нам их посвятил. Но приняла я его идею как-то отстраненно, будто он собирается писать оперу о ком-то вообще. В течение четырех лет он приносил и проигрывал мне отдельные сцены, советовался по вопросам либретто, он писал его сам, — и все равно я не принимала оперу как свое личное и думала, что еще много лет пройдет, может, я никогда и не услышу ее на сцене.

И вот в марте 96-го я приехала во французский город Лион, где в оперном театре ставили оперу «Галина». Я вошла в темный зал, одна, никто меня не видел. На сцене певица репетировала «Прощание с Большим театром». Когда я услышала мои слова, увидела себя в той ситуации, мне показалось, что я умерла и из другой жизни смотрю на то, что было со мной здесь, на земле. Как у Тютчева: «Так души смотрят с высоты на ими брошенное тело…» Я зажала рот рукой, чтобы не закричать.

…Интересно Ландовски решил роль Ростроповича — его присутствие выражено только в звуках виолончели, визуально его на сцене нет. Мне кажется, только француз мог найти такой тонкий и элегантный прием. В либретто введен персонаж, как бы олицетворяющий Советскую власть. Когда Ландовски проигрывал мне его сцены, я ему сказала, что получилась фигура, похожая на Скарпиа в «Тоске». Так появился в опере «Галина» Скарпиев.
Перейти к странице:
Предыдущая страница
Следующая страница
Жанры
  • Военное дело 5
  • Деловая литература 97
  • Детективы и триллеры 958
  • Детские 32
  • Детские книги 242
  • Документальная литература 191
  • Дом и дача 58
  • Дом и Семья 94
  • Жанр не определен 14
  • Зарубежная литература 282
  • Знания и навыки 178
  • История 138
  • Компьютеры и Интернет 8
  • Легкое чтение 453
  • Любовные романы 4602
  • Научно-образовательная 139
  • Образование 209
  • Поэзия и драматургия 39
  • Приключения 251
  • Проза 648
  • Прочее 237
  • Психология и мотивация 40
  • Публицистика и периодические издания 36
  • Религия и духовность 83
  • Родителям 5
  • Серьезное чтение 64
  • Спорт, здоровье и красота 24
  • Справочная литература 11
  • Старинная литература 28
  • Техника 5
  • Фантастика и фентези 4618
  • Фольклор 4
  • Хобби и досуг 5
  • Юмор 41
Goldenlib.com

Бесплатная онлайн библиотека для чтения книг без регистрации с телефона или компьютера. У нас собраны последние новинки, мировые бестселлеры книжного мира.

Контакты
  • m-k.com.ua@yandex.ru
Информация
  • Карта сайта
© goldenlib.com, 2025. | Вход