Грехи волка

– Конечно, я скажу ей, – мягко проговорил юрист. – Но она все знает и так.

– Спасибо, – отозвалась Дэвьет.

Генри молча кивнул.



Утро в день суда было пронзительно-холодным и грозилось дождем. Оливер Рэтбоун быстро прошел от гостиницы, где он поселился, до Принсес-стрит, а затем, поднявшись к Замку и миновав Бэнк-стрит, резко свернул налево, к Хай-стрит. Почти тотчас он оказался перед огромным собором Святого Эгидия, отделявшим его от Парламентской площади, на противоположной стороне которой располагались здание Парламента, пустующее со времен заключения Унии, и Дворец юстиции.

Адвокат пересек площадь. Никто здесь не знал его в лицо. Рэтбоун прошел мимо продавцов газет, выкрикивавших не только сегодняшние новости, но оповещавших обо всех скандальных материалах ближайших выпусков: «Убийца Мэри Фэррелайн под судом! Все подробности этого дела! Спешите узнать то, что известно лишь немногим! Невероятные истории всего за один пенни!»

Оливер торопливо миновал их. Сколько раз прежде он слышал подобные выкрики! Но когда речь шла просто о его клиенте, это не было столь мучительно. Он всегда бывал готов к ним и пропускал мимо ушей. Когда же дело коснулось Эстер, оказалось, что они по-настоящему ранят.

Юрист поднялся по ступеням, и здесь, в толпе облаченных в черные мантии коллег, оставаясь незнакомцем. Ощущение было весьма необычным. Он привык к популярности, к проявлениям особого уважения, к вниманию со стороны молодежи, перешептывающейся о его прежних победах и мечтающей когда-нибудь сравняться с ним в известности.

Здесь же он был всего лишь одним из зрителей, пусть даже и тех, кому позволено сидеть в первых рядах и время от времени обмениваться замечаниями с защит-ником.

Оливер уже обратился с ходатайством и получил разрешение на краткое свидание с Эстер до начала заседания суда. Его продолжительность была точно оговорена. Он мог рассчитывать ровно на две минуты.

– Здравствуйте, мистер Рэтбоун, – чопорно поприветствовал его клерк. – Пройдите, пожалуйста, сюда, и я узнаю, можете ли вы переговорить с обвиняемой. – И, не дожидаясь согласия адвоката, он повернулся и направился по узкой крутой лестнице к камерам, где содержали узников до суда или сразу после его завершения, перед отправкой в места более длительного заключения.

В маленькой камере он увидел стоящую бледную мисс Лэттерли. На ней было все то же строгое серо-голубое платье, какое она обычно надевала для работы. Держалась девушка строго. Пережитое сказалось на ее здоровье. Полной она никогда не была, но теперь похудела еще больше. Плечи ее выглядели хрупкими и сгорбленными, а щеки и глаза запали. Рэтбоуну пришло в голову, что такой она, наверное, была в самые трудные дни войны: голодной, замерзшей, изнуренной работой, терзаемой страхом и жалостью…

На какую-то долю секунды в глазах обвиняемой вспыхнула надежда, и тут же ее лицо приняло прежнее выражение. Сейчас рассчитывать на избавление не приходилось, и ее огорчило, что посетитель мог заметить ее дурацкий порыв.

– Д-доброе утро, Оливер, – почти спокойно произнесла медсестра.

Сколько раз еще будет у него возможность разговаривать с ней наедине? А затем их могут разлучить навеки! Рэтбоуну так много нужно было сказать ей: как она дорога ему, как невыносимо для него потерять ее, какое место принадлежит ей в его жизни – место, которое никогда не займет никто другой. Он не мог бы дать своему чувству точного названия, но был уверен в его искренности и глубине.

– Доброе утро, – отозвался юрист. – Я виделся с мистером Аргайлом, и он произвел на меня прекрасное впечатление. Уверен, что он не посрамит своей репутации. Мы вполне можем положиться на него. – Как казенно это прозвучало и как далеко от того, что он в действительности чувствовал!

– Вы думаете? – спросила Эстер, глядя ему в глаза.

– Да. Полагаю, он дал вам все необходимые советы насчет вашего поведения и насчет того, как следует отвечать ему и мистеру Гильфетеру? – Пожалуй, лучше говорить только о делах. Это отвлечет ее от переживаний, решил адвокат.

Девушка с усилием улыбнулась:

– О да… Но я и так это знала, поскольку не раз видела ваши судебные процессы. Я должна отвечать только на вопросы, говорить четко и почтительно, не глядя ни на кого слишком пристально…

– Он так сказал?

– Нет… Но вы бы на его месте сказали, не правда ли?

По лицу Оливера пробежала слабая, почти страдальческая улыбка:

– Вам – сказал бы. Мужчины не любят, когда женщина держится чересчур уверенно.

– Знаю.

– Да… – Адвокат ощутил комок в горле. – Конечно, знаете.

– Не беспокойтесь. Я буду вести себя очень кротко, – заверила его Эстер. – Он еще объяснил мне, каких показаний можно ждать от свидетелей и что толпа будет настроена враждебно. – Она судорожно вздохнула. – Я к этому готова, но думать, что они уже признали меня виновной, очень неприятно.

– Они изменят свое мнение! – воскликнул Рэтбоун. – Они еще не слышали ваших показаний, не знают позиции обвинителя…

– Я… – начала было Лэттерли, но договорить ей не удалось. Раздался стук, дверь распахнулась, и появился надзиратель:

– Простите, сэр, но вам нужно уходить. Меня послали за заключенной.

Время их свидания истекло. Оливер бросил последний взгляд на Эстер, с усилием улыбнулся и, подчиняясь приказу, вышел.



Эдинбургский Дворец юстиции был совсем не похож на лондонский Олд Бейли, и Монк в который раз со всей остротой ощутил, что находится в другой стране. Связанные многими нитями, управляемые одной королевой и единым парламентом, Англия и Шотландия имели при этом различные законы, несхожую историю и наследие и с давних пор вплоть до сего дня попеременно оказывались то врагами, то друзьями. Граница между ними была обильно полита кровью обоих народов, а Древний Альянс был некогда заключен не с Англией, а с Францией, ее противником на протяжении столетий.

Здесь иначе звучали названия, несколько по-иному одевались люди, и коллегия присяжных включала не двенадцать, а пятнадцать человек. Такой же, как в Англии, была лишь непререкаемая власть закона. Был утвержден состав присяжных, привели заключенную, и процесс начался.

Обвинение представлял громадный неуклюжий человек с мягким голосом и развевающимися седыми волосами. У него было добродушное лицо и блестящая лысая макушка. Но интуиция подсказывала Уильяму, что его доброжелательность и приветливый вид – не более чем маска. За этой улыбкой скрывался острый, как скальпель, ум.

На противоположной скамье поместился столь же учтивый, но совершенно не похожий на обвинителя по повадкам Джеймс Аргайл. Он напоминал старого опасного медведя, взгляд его темных глаз из-под крутых бровей выражал глубокую сосредоточенность, и весь его вид свидетельствовал, что он ничего не боится и никому не позволит ввести себя в заблуждение.

В какой мере сражение, где ставкой была жизнь Эстер, превратится в поединок этой пары? Без сомнения, это не первая их схватка: они знают друг друга так, как знаешь только многократно испытанного противника и как никогда не узнаешь друзей.

Монк обернулся к скамье подсудимых и посмотрел на обвиняемую. Она была очень бледна и глядела куда-то вдаль, словно чем-то изумленная. Впрочем, возможно, так оно и было. Восприятие происходящего требовало такого напряжения, что окружающее могло и в самом деле показаться ей нереальным. Время от времени одно из чувств Лэттерли так обострялось, что она замечала каждую царапину на досках барьера, ограждавшего скамью подсудимых, и одновременно не слышала того, что говорилось рядом. А порой она улавливала даже дыхание сидевшего впереди нее клерка и стоявшей за спиной надзирательницы или потрескивание дров в каминах по обеим сторонам зала суда, но при этом не видела толпы зрителей на галерее, даже когда та приходила в движение и люди начинали толкаться, чтобы получше рассмотреть обвиняемую.


На возвышении сидел судья, пожилой человек с узким умным лицом, кривозубый и длинноносый. Возможно, в молодости этот мужчина был привлекательным, но сейчас его внешность слишком явно отражала особенности его неуравновешенной натуры.

Первым свидетелем обвинения был Элестер Фэррелайн. При упоминании его имени по залу пробежал шумок и легкий вздох. Все знали, что он – казначей-прокуратор, а эта должность вызывала одновременно и страх, и уважение к закону. Когда он взошел на свидетельское место, какая-то женщина на галерее приглушенно вскрикнула. Взглянув на нее, судья сурово предупредил:

– Следите за собой, мадам, или я прикажу вас вывести.

Зрительница зажала себе рот обеими руками.

– Приступайте, – распорядился судья.

Поблагодарив его, обвинитель Гильфетер с улыбкой обернулся к Элестеру:

– Прежде всего, мистер Фэррелайн, мне хотелось бы выразить вам сочувствие суда в связи с кончиной вашей матери. Все мы питали к леди глубочайшее уважение.

Старший сын Мэри стоял, выпрямившись, бледный, с отблесками света на волосах, безуспешно пытаясь улыбнуться в ответ.

– Благодарю, – просто ответил он.

Монк взглянул на Эстер, но та не сводила глаз с Элестера.

Оливер Рэтбоун, поместившийся непосредственно позади Аргайла, застыл столь неподвижно, что Уильям мог с противоположной стороны зала разглядеть ткань его сюртука.

– Итак, мистер Фэррелайн, – продолжал Гильфетер, – когда ваша мать отправлялась на юг, в Англию, вы всегда старались послать вместе с ней кого-то, кто бы о ней заботился?

– Да…

– А почему, сэр? Почему не кого-либо из ее собственных слуг? Ведь у вас достаточно прислуги, не так ли?

– Конечно. – Элестер выглядел сбитым с толку и несчастным. – Но горничная матери никогда не путешествовала и очень не хотела никуда ездить. Мы боялись, что из-за собственных переживаний она окажется неподходящим и совершенно бесполезным спутником, особенно в случае возникновения каких-нибудь затруднений или непредвиденных обстоятельств.

– Естественно, – согласился обвинитель, глубокомысленно кивнув. – Вам требовался человек, способный проявить заботу при любой случайности, а значит – человек, уже путешествовавший прежде.

– И к тому же имеющий навыки сиделки, – добавил Фэррелайн. – На случай, если… – Он запнулся. – На случай, если из-за дорожных тягот мать плохо себя почувствует.

Лицо судьи напряглось. По галерее пробежал шум. Оливер вздрогнул. Аргайл же оставался безучастным.

– И вы поместили объявление, что ищете подходящего человека? – подсказал свидетелю Гильфетер.

– Да. Мы получили два или три предложения, но мисс Лэттерли показалась нам самой квалифицированной и наиболее подходящей.

– Она, разумеется, представила рекомендации?

– Конечно. И притом прекрасные.

– Возникали ли у вас какие-нибудь сомнения в правильности вашего выбора до того, как вы расстались с мисс Лэттерли на эдинбургском вокзале, проводив ее в Лондон?

– Нет. Она производила весьма приятное впечатление, – ответил Элестер. На Эстер он ни разу не посмотрел, старательно отводя взгляд в сторону.

Гильфетер задал ему еще несколько вполне обычных вопросов. Монк отвлекся, ища глазами прекрасное лицо Уны, но не обнаружил ее, зато сразу заметил Айлиш и Дейрдру. К его удивлению, молодая миссис Фэррелайн смотрела на него чуть ли не взглядом заговорщика, в котором читалось и сочувствие. Впрочем, возможно, это просто была игра света.

Обвинитель сел, сопровождаемый гулом возбуждения на галерее. Поднялся Джеймс Аргайл:

– Мистер Фэррелайн…

Элестер взглянул на него с неприязнью, прикрытой маской вежливости.

– Мистер Фэррелайн, – без улыбки произнес адвокат. – Почему вы искали кого-нибудь из Лондона, а не из Эдинбурга? Разве в Шотландии нет подходящих сиделок?

Свидетель заметно напрягся:

– Вероятно, нет, сэр. Ни одна из них не откликнулась на наше объявление. Нам хотелось найти самую лучшую, и женщина, служившая с Флоренс Найтингейл, показалась нам безупречной.

По толпе прошел шум, выражавший смешанные чувства: патриотическую поддержку мисс Найтингейл и ее репутацию в умах публики, негодование на то, что эта репутация оказалась кем-то замаранной, удивление, сомнение и напряженное ожидание…

– Вы в самом деле полагаете, что такая квалификация необходима для столь простого дела – подать уже приготовленное лекарство умной, вполне здравомыслящей даме? – поинтересовался Аргайл. – У присяжных может возникнуть вопрос: разве местная женщина с хорошей репутацией не справилась бы с этим так же успешно и без расходов на железнодорожный билет, что вам понадобилась иностранка из Лондона?

На этот раз в гуле толпы послышалось одобрение.

Уильям нетерпеливо заерзал на месте. Все это – не стоящие внимания мелочи, тонкости, которых присяжные даже не поймут и тем более не вспомнят в нужный момент!

– Нам требовался человек, привычный к путешествиям, – упрямо повторил Элестер, и лицо его вспыхнуло, хотя трудно было понять, отражением каких чувств являются эти пылающие щеки и несчастные глаза. Это могло быть всего лишь огорчение и раздражение от необходимости стоять под любопытными взглядами многих людей. Казначей привык к почету, уважению, даже благоговению. Теперь же его частная жизнь и его семья со всеми своими переживаниями оказались выставленными напоказ, и он был не в силах защититься от этого.

– Благодарю вас, – вежливо проговорил Джеймс, не выражая ни доверия, ни сомнения. – Показалась ли вам мисс Лэттерли, пока она находилась в вашем доме, вполне подходящим человеком?