Хозяйка Дома Риверсов

– Любимая, ты же должна понимать: я ни за что не допущу, чтобы ты оказалась в осажденной крепости. В Кале теперь всякое может случиться, и лишь одному Богу известно, чем все это кончится.

– Когда же ты снова вернешься домой?

Он с каким-то покорным видом пожал плечами.

– Я вынужден осуществлять командование крепостью, пока меня от этого не освободят, а, судя по всему, ни король, ни Сомерсет не собираются этого делать. Если же власть захватит герцог Йоркский, то мне, наверное, придется удерживать Кале, сражаясь не только с французами, но и с ним, ведь я давал присягу Эдмунду Бофору и передать командование гарнизоном могу только лично ему. Так что я должен туда ехать. Но ты же знаешь, любимая: я непременно к тебе вернусь.

– Жаль, что мы не остались навсегда в Графтоне. Были бы сейчас простыми сквайрами и горя не знали, – жалобно промолвила я.

– Мне тоже хотелось бы навсегда там остаться, – согласился он. – Поцелуй детей и скажи, чтоб вели себя хорошо и не огорчали тебя. Скажи, что это их долг, и они должны исполнять его столь же исправно, как я исполняю свой.

– Лучше бы ты не был столь предан исполнению своего долга! – вырвалось у меня.

Он поцелуем закрыл мне рот и шепнул:

– А больше всего мне хотелось бы еще хоть одну ночь провести с тобой.

Затем, решительно меня отстранив, он взбежал по сходням на палубу.

Я продолжала стоять на причале, а когда он вновь появился у поручней, послала ему воздушный поцелуй и крикнула:

– Скорей возвращайся! Береги себя и скорей возвращайся!

– Я всегда к тебе возвращаюсь! – крикнул он в ответ. – И ты это знаешь. Я непременно скоро вернусь.

Уже и ночи стали совсем короткими, однако король не поправлялся. Алхимики, правда, обещали, что солнечный свет вернет его к жизни – словно он был зерном, лежащим в темной земле, – и каждое утро, подкатив кресло к восточному окну, поворачивали короля лицом к неяркому еще, сероватому и холодному солнцу ранней весны. Но и солнечный свет не мог разбудить Генриха.

А Эдмунд Бофор тем временем все сидел в Тауэре. Его поместили в те же покои, которые он обычно занимал, и пока что ни в чем не обвиняли. У герцога Йоркского хватило влияния убедить членов королевского совета арестовать Бофора, но убедить их в том, что его нужно судить как предателя, он не смог.

– Я хочу его навестить, – заявила королева.

– Ваша милость, не стоит возбуждать новые сплетни, – предупредила я. – Люди и так уже болтают о вас всякое. Иной раз эти слова и повторить невозможно.

Она приподняла бровь.

– Вот и не надо повторять. Мне и без того известно, что они говорят. Они говорят, что он мой любовник, что принц – его сын, что именно поэтому мой супруг король его и не признал.

– Что ж, причина достаточно веская, ваша милость, чтобы не навещать герцога.

– Но я должна его увидеть!

– Ваша милость…

– Жакетта, я должна!

Я сопровождала ее, прихватив с собой еще двух фрейлин, но их мы оставили ждать снаружи. У герцога в Тауэре была небольшая гостиная и рядом – спальня. Эти комнаты с каменными стенами и окнами-бойницами выглядели довольно приятно и были почти такими же просторными и уютными, как и королевские апартаменты в Белой башне. Во всяком случае, Бофор уж точно не в донжоне сидел. У него были и рабочий стол, и удобное кресло, и книги, однако он заметно побледнел из-за постоянного пребывания взаперти и казался похудевшим. Увидев королеву, он просиял и опустился перед ней на колени. Она наклонилась к нему, и он стал страстно целовать ее руки. У дверей находился констебль Тауэра, который, впрочем, тактично повернулся к королеве и герцогу спиной, и я сделала то же самое. Стоя у окна и глядя на холодные волны серой вздувшейся реки, я услышала, как герцог поднялся с колен и заставил себя немного отойти от Маргариты.

– Не желаете ли присесть, ваша милость? – с этими словами он придвинул для нее кресло поближе к огню.

– Вы тоже можете сесть вот здесь, рядом со мною, – предложила она.

Обернувшись, я обнаружила, что он приставил к ее креслу низенький пуф, и они сидят у камина совсем близко, рука в руке, и о чем-то шепчутся.

Они провели так с полчаса, и все это время лицо королевы было обернуто к Бофору, а он, что-то рассказывая ей, порой почти прижимался губами к ее уху. А когда часы пробили три, я решительно подошла к ним и, склонившись в реверансе, произнесла:

– Ваша милость, нам пора.

На секунду я испугалась, что Маргарита сейчас прильнет к нему, но она спрятала руки в широкие ниспадающие рукава, погладила опушку из горностая, словно успокаивая себя, и послушно встала.

– Я непременно приду еще навестить вас, – промолвила она. – И обещаю, что сделаю именно так, как вы посоветовали. Да у нас и нет иного выбора.

Герцог кивнул.

– Вы знаете имена тех, кто будет верно служить вам. Но сделать это необходимо.

Она тоже кивнула и посмотрела на него – с такой затаенной страстью, что сразу становилось ясно: больше всего на свете она жаждет его ласк, его прикосновений, ей невыносимо тяжело с ним расставаться. Однако же она, склонив голову, быстро покинула комнату.

– Что именно сделать необходимо? – почти сразу спросила я.

Мы с королевой спустились по каменной лестнице к затвору шлюза и поднялись на борт барка, лишенного штандартов и каких бы то ни было опознавательных знаков; мне хотелось, чтобы как можно меньше людей узнали, что Маргарита тайком навещает того, кто не только обвинен в измене, но и почти всеми воспринимается как ее любовник.

Светясь от возбуждения, она ответила:


– Ах, Жакетта, я намерена объявить парламенту, что меня следует назначить регентшей. Эдмунд считает, что лорды меня поддержат.

– Регентшей? Разве в Англии женщина может быть регентом? Ваша милость, это ведь не Анжу! Я сильно сомневаюсь, что здесь такое возможно. Что Англией может править женщина.

– А Эдмунд заверил меня, что закон этого не запрещает, – возразила она. – Это всего лишь традиция. Если лорды меня поддержат, мы созовем парламент и сообщим, что я стану служить своей стране в качестве регентши, пока не выздоровеет наш король – если ему вообще суждено выздороветь и проснуться! – или пока мой сын не подрастет и не сможет сам занять трон.

– Как вы можете говорить, что королю, возможно, не суждено проснуться! – в ужасе воскликнула я. – Или, может, герцог намерен сделать так, чтобы наш король спал вечно?

– Откуда же нам знать, когда Генрих вздумает проснуться? – раздраженно заметила Маргарита. – Мы же ничего не можем сделать! Во всяком случае, Ричард Йоркский для пробуждения короля и палец о палец не ударит.

– И все же говорить, что ему, возможно, не суждено проснуться…

Она уселась на корме барка, нетерпеливо перебирая рукой занавеску.

– Успокойтесь, Жакетта. Вернувшись, я изложу лордам свои условия в письменном виде.

Я поспешила сесть с нею рядом, и гребцы взмахнули веслами, выводя барк на середину реки. Весь обратный путь во дворец я, прищурившись, смотрела на небо, то и дело ловя себя на том, что пытаюсь снова разглядеть там сразу три солнца и понять наконец, что же могло означать то мое видение.

Однако регентство Маргариты на время болезни ее супруга и ее правление Англией с использованием всевозможных прав и средств отнюдь не решало главной проблемы, как полагали они с Бофором. И эта идея была встречена ревом возмущения. Теперь народу стало известно, что король тяжко болен, что недуг его имеет, судя по всему, мистическое происхождение и сам Генрих совершенно недееспособен. Слухи варьировались – от применения черной магии до простой отравы, которую, по мнению многих, вполне могли подсунуть Генриху его жена и ее любовник. Все знатные лорды постарались вооружить своих людей и теперь, прибывая в Лондон, в целях безопасности размещали в своем доме целый отряд, так что столицу буквально наводнили эти маленькие частные армии, и лорд-мэр даже назначил комендантский час, а также потребовал, чтобы оружие эти воины оставляли у городских ворот, хотя никто его требованию не подчинялся. Каждая гильдия и почти каждый богатый особняк старались обеспечить себе какую-то защиту на тот случай, если разразится настоящая война. В городе царила атмосфера постоянного напряжения и с трудом сдерживаемого гнева, однако к оружию пока никто вслух не призывал. До сих пор никто не мог толком разобраться, кто из высшей знати на чьей стороне, и никто толком не знал истинных причин этого противостояния. Зато все знали, что королева Маргарита желает сама править Англией, что только герцог Йоркский может спасти страну от этой вздорной особы, что герцога Сомерсета заперли в лондонском Тауэре, спасая столицу от разрушительных раздоров, что английский король по-прежнему спит, как Артур на острове Авалон[60], и, возможно, проснется лишь тогда, когда на его земле будет царствовать разруха.

Люди часто спрашивали меня, где мой муж и что он думает по поводу творящегося в стране. Я мрачно отвечала, что он далеко, за морем, служит своему королю в Кале, но ни мнения Ричарда о текущих событиях, ни своего собственного я, разумеется, им не сообщала. Мнения мужа я попросту и не знала, а мое состояло в том, что наш мир сошел с ума, и, когда все будет кончено, в небесах над Англией загорятся сразу три солнца. Я часто писала Ричарду и передавала письма с торговыми судами, направлявшимися в Кале, однако он, по-моему, их почти не получал. В начале марта я кратко известила его, что у меня опять будет ребенок, но он не ответил, и мне окончательно стало ясно: либо ему вообще не передают мои послания, либо он не имеет ни малейшей возможности написать мне.

Герцог Сомерсет назначил его командиром крепости Кале, а теперь и сам герцог сидел в крепости – его заперли в Тауэре, обвиняя в измене. Как должен был поступить в данном случае командир, присягнувший ему? И как должен был действовать весь гарнизон Кале?

Члены королевского совета и члены парламента вновь направились в Виндзор, желая повидаться с королем. Вернувшиеся из Виндзора суда причалили к дворцовой лестнице, и знатные лорды в подбитых мехом одеждах высадились на берег с помощью слуг, одетых в ливреи. По лестнице они поднимались медленно, как люди, утратившие почти всякую надежду. Наблюдая за этим, королева спросила меня:

– Зачем они ездят туда? Они же должны понимать, что он не проснется. Сколько раз я ходила к нему, даже кричала на него, но он и глаз не открыл. С чего же вдруг он станет просыпаться ради этих лордов? Неужели им не ясно, что просто необходимо назначить меня регентшей? Только я смогу удержать в узде герцога Йоркского и его союзников и восстановить в Англии мир.

– Они все еще надеются, – ответила я, глядя, как эта печальная процессия движется по направлению к главному залу дворца. – Но я думаю, теперь они все же вынуждены будут назначить регента. Страна не может и дальше жить без правителя.

– Им придется назначить меня! – настаивала Маргарита.

Она была исполнена решимости – стиснула зубы, выпятила подбородок и даже как будто стала выше ростом. Выглядела она в эту минуту настоящей королевой и явно была уверена, что Богом призвана сыграть в жизни Англии значительную роль.

– Я хочу служить своей стране, – продолжала она. – Я обеспечу ее безопасность, а потом вручу бразды правления своему сыну, когда он станет мужчиной. Я готова исполнить свой священный долг как королева Англии. И если они сделают меня регентшей, я обещаю принести в Англию мир.

Но регентом был назначен герцог Йоркский. И его стали называть «лордом-протектором».

Маргарита была вне себя. Она металась взад-вперед по гостиной и с такой яростью пнула скамеечку для ног, что та отлетела к противоположной стене. Одна из фрейлин не выдержала и разрыдалась, сгорбившись в оконном проеме, остальные дамы тоже застыли от ужаса.

– Что? Как они теперь его называют? – кричала она.

Злополучный рыцарь, принесший эту весть с заседания совета, стоял перед ней весь бледный.

– Лордом-протектором, ваша милость.

– А мне-то теперь как быть? – обратилась она к дрожащему вестнику; она, разумеется, задавала риторический вопрос, однако рыцарь явно стал обдумывать ответ. – Что, по их мнению, должна делать я, королева, когда этот герцог, какой-то жалкий родственник, какой-то деревенский кузен короля, намерен править моим государством? Неужели они полагают, что я, французская принцесса и королева Англии, буду сидеть сложа руки, когда какой-то безвестный выскочка устанавливает в моей стране свои законы?

– По-моему, вам следует отправиться в Виндзор и позаботиться о муже, ваша милость, – посоветовал ей рыцарь.

Бедный глупец! Он-то полагал, что отвечает на вопрос, заданный именно ему. К счастью, он довольно быстро догадался, что лучше держать рот на замке.

Пламя, бушевавшее в душе Маргариты, моментально превратилось в лед. Она даже застыла на мгновение, а когда снова посмотрела на несчастного рыцаря, глаза ее так и сверкали от гнева.

– Кажется, я плохо вас расслышала. Что вы сказали? Что вы осмелились мне сказать?

Он судорожно сглотнул.

– Ваша милость, я лишь пытался сказать, что лорд-протектор…

– Кто-кто?

– …что лорд-протектор приказал…

– Что?!!

– …приказал…

В два прыжка она очутилась прямо перед ним; ее высоченный головной убор чуть не стукнул его по носу, а глаза так и впились в его лицо.

– Приказал мне? – с тихой угрозой уточнила она.

Рыцарь покачал головой, упал на колени и, уставившись в пол, произнес:

– Он приказал, чтобы весь ваш двор перебрался в Виндзорский замок. И чтобы вы оставались там вместе с вашим мужем и сыном и не пытались играть какую-то роль в управлении страной; этим будет заниматься он сам в качестве лорда-протектора всей Англии, а также королевские советники и парламент.