Иди и жди морозов

* * *


После магической ночи русалии прошло несколько дней. Некоторые молодые люди были полны сладости растущей любви, а другие – горьким привкусом разбившихся надежд.

Семья Люса имела одно из самых больших хозяйств в деревне и владела парой лучших волов в долине. Эта пара – и то, что можно было благодаря ей обработать, – составляла главное богатство семьи. Люс, энергичный и находчивый старший сын, унаследовал от отца любовь к животным и трудолюбие. С ранней весны он ходил за плугом, поэтому его кожа была загоревшей, а волосы выгорели на солнце. И мало кто из парней в деревне так нравился девушкам, и не было родителей, которые бы не хотели отдать за него свою дочь.

В этом плане Яда не отличалась от своих сверстниц и, как и многие из них, ночами предавалась нереальным мечтаниям, которые в этом году, на русалью ночь, неожиданно сбылись.

А через три дня все закончилось.

– Не плачь, – Люс ее обнял и гладил по спине.

– Я не плачу, – отвечала она упавшим голосом. – Мне только грустно.

Еще утром Люсу казалось, что его грудь разорвется от огромной радости и переполнявшего его счастья. А сейчас сердце было разбито, но не от веселья, а от отчаяния.

– Я правда все понимаю, – Яда кивнула головой. – Я ведь только дочь мельника, и к тому же не старшая. Мельница достанется Отро. Атра же – единственная дочь в семье и получит все.

– Мне это не нужно! – заверил ее парень, сильнее прижимая девушку. – Если бы только от меня зависело…

– Знаю, – Яда крепко зажмурилась. Она решила принять новость с достоинством. – Твои родители заботятся о тебе, и это зависит от них.

Люсу было больно смотреть на ее горе. Она была единственным, о ком он думал с праздника зимнего солнцестояния, когда пригласил ее на танец, а она растерянно и недоверчиво взглянула на него. И пахла так сладко… Как созревшая малина. Больше ни один запах не был ему так дорог. И с этой минуты она перестала быть одной из тех, кого он встречал в деревне и кто его интересовал. Она стала той самой. Единственной. Поэтому он так ждал русалии, при каждой встрече украдкой наблюдая за ней и часто под разными предлогами заглядывая на мельницу. Потом настал день праздника, а после него три дня, наполненные такими чувствами, каких в свои девятнадцать парень еще не испытывал.

А сейчас он должен был смотреть, как его прекрасная, нежная, любимая избранница борется со слезами и дрожит, словно в летний полдень ворвался мороз.

– Я не женюсь на ней, – с отчаянием произнес он. – Пусть отец говорит, что хочет.

Яда подняла светловолосую голову.

– Нет, нельзя перечить их воле.

– Но я ее не люблю! – он схватил ее за плечи. – Я тебя люблю. Тебя хочу взять в жены. И твой венок я выловил из озера. У нас право русалии. Боги так пожелали.

Она подняла на него голубые глаза, в которых на миг зажглась искра надежды.

– Но ты говорил, что они посватали Атру до ночи русалии.

Парень поджал губы.

– Да, это так. Но она тоже этого не хочет. Я видел, как она на меня смотрит.

– Как? – спросила Яда с крупицей зависти в голосе.

– Она не хочет меня, – ответил он. – Это очевидно. Она никого не хочет.

– Но все хотят ее, – прошептала девушка. – Она красивая. И единственная дочь.

Люс застонал от отчаяния.

– Ты намного красивее, Ядушка! Только ты!

Она едва заметно улыбнулась. Яда уже знала, что нравится ему, но это не меняло ситуации, а наоборот, делало ее еще более трудной.

– Ох, я предпочла бы восхищаться тобой всю жизнь издалека, чем получить только для того, чтобы потерять, – она закрыла лицо ладонями и всхлипнула. – Почему боги дали нам эти три дня? Хотела бы я, чтобы ты никогда не выловил мой венок… – Она зарыдала, но сразу же бросилась в объятья Люса. – Нет, это неправда! Это были самые прекрасные три дня, и я не буду жалеть.

Она горько расплакалась, а Люс крепко прижимал ее к груди, в которой колотилось терзающееся сердце. Горечь и сожаление саваном повисли над ними.

– Не плачь, любимая, – шептал он девушке, целуя ее волосы и вдыхая запах свежей малины. – Я придумаю что-нибудь, обещаю. Поговорю с Атрой, с родителями. А если нужно будет, убежим отсюда на самый конец света.

Яда тихонько всхлипывала, боясь поверить в любое совместное будущее с ним.

И это правильно, поскольку даже если бы они захотели, им некуда бежать. Ведь они на самом конце света.





* * *



По мере приближения вечера Венда все чаще поглядывала в окно, высматривая, не идет ли кто по тропинке со стороны деревни. Однако к сумеркам, когда из леса потянуло холодом, девушка измучилась ожиданием и сейчас охотнее смотрела на сундук, на котором весь день лежала овечья шкура.

На ней по центру спал кот, свернувшись калачиком. Знахарка уселась рядом и стала рассеянно играться концом серо-голубого пояса, которым подвязала оливковое платье. Она уже давно перестала переживать о том, выглядит она красиво или нет. Ее каждодневная одежда не была расшита ни вышивкой, ни лентами, как у других девушек. У нее было много одежды, которую она украшала зимними вечерами, но чаще всего она пылилась в сундуке. Сегодня утром Венда вытащила оттуда один из своих самых красивых и широких поясов. Но сейчас пора было его снимать и ложиться спать, хотя за весь день так никто и не появился, чтобы оценить новый элемент ее одежды.

Она ощутила разочарование.

После смерти хранителя ее сердце окутала какая-то мрачная пелена, но она все же встречалась с людьми и пыталась жить, не оглядываясь и не обращая внимания на эту тьму. Но лишь минувшим вечером в ней что-то дрогнуло.

Она несмело улыбнулась своим мыслям, играя хвостиком косы. Лучина на столике замерцала, показывая, что недолго ей осталось гореть. Венда погрустнела.

Тогда и раздался осторожный стук в двери.

Она открыла, стараясь не обращать внимания на странное ощущение в животе.

– Войдешь? – спросила она несмело.

– А может, тут останемся? – предложил Имир. – Тут так красиво.

Она вышла, как и вчера, оставляя за собой слегка приоткрытую дверь.

Вечер действительно был чудесный. От озера доносилось кваканье жаб, а воздух был наполнен ароматом мокрых от росы сосновых иголок. Венда уже знала, что это будет еще одна волшебная ночь.

Парень снова показался ей повзрослевшим и привлекательным.

– Венда, – начал он спокойно, – не буду сегодня медлить, потому что не хочу говорить о глупостях и ждать, пока ты сама поднимешь эту тему.

Она кивнула, словно он мог это заметить. Однако он заметил, потому что когда начал говорить, в его голосе появилась нервозность.

– У меня есть надежда? Может, не сейчас, но когда-нибудь…

Он не закончил. Венда усмехнулась во мраке теплой ночи. Сделала шаг вперед и осторожно положила руки ему на плечи.

А потом поцеловала.





* * *


Это была самая длинная сказка, какую только придумывал Костьян.

Огонек лежала закутанная в одеяло, а он рассказывал про принцесс, золотые замки, хрустальные горы и ужасного волка, подстерегающего Красную Шапочку. Постепенно он понижал голос и старался говорить все неспешнее, а прикрытая по самый нос девочка с огненными волосами медленно закрывала глаза. Одним ухом Костьян прислушивался к тому, как Вильо кружит по кухне, и думал, почему Огонек сегодня засыпает дольше обычного. Он так надеялся, что она заснет быстро.

– … Красная Шапочка выбежала из дома бабушки и бросилась в лес, хотя знала, что ее там никто не услышит, – шептал он, готовый закончить сказку. – И кричала: «Помогите! Помогите!», но никто не отозвался. Поэтому девочка бежала дальше. Бежала, бежала, бежала… и бежала… – Он осторожно поднялся и закончил бормотать.

Довольный и сам уже сонный, он забрал фонарь, что стоял возле кроватки, и на носочках направился на кухню. Желание любви как-то пропало, и единственное, о чем он сейчас мечтал – это о долгом и крепком сне.

Он был уже в дверях, когда внезапно у него закружилась голова, а виски прошила невыносимая боль. Костьян застонал и зашатался, ему показалось, что изба затряслась, а земля уходит из-под ног.

Мир наполнила неестественная тишина.

– Она их найдет, – неожиданно услышал он со стороны кроватки.

Он обернулся, чувствуя боль. Огонек лежала так, как он ее оставил, прикрытая одеялом аж до подбородка и повернувшись лицом в его сторону.

Но она не спала.

Во всяком случае, ее глаза были открыты. Что бы ни лежало сейчас на кровати в теле его дочери, это была не она. Черные, как ночное небо, глаза пронзали мужчину всевидящим взором.

– Отдай их и выживешь, – произнесло существо взрослым, мудрым голосом, совершенно равнодушным и спокойным, как и ее взгляд.

– Злой дух, убирайся! – крикнул перепуганный Костьян, хотя его горло что-то сжимало.

Огонек, то есть черноглазое существо, говорящее ее губами, не пошевелилось. Ее рыжая головка все еще лежала на соломенном матрасе, и в призрачной тишине сияющими глазами она смотрела на мужчину.

– Убирайся! – крикнул он снова, вытягивая руку с фонарем в сторону этого существа.

– За все нужно платить, – злорадно произнесло оно.

Голос зазвенел в тишине, а затем Огонек закрыла глаза. Земля перестала дрожать под ногами Костьяна, а головная боль прошла, словно и не было. Из кухни донесся звук шагов Вильо.

– Ты что-то говорил? – нежно спросила она, положив ему руку на плечо.