Их женщина

— Это ты мне? — Слышится звонкий голосок.

Он кажется мне очень знакомым. И не зря. Через пару секунд от стены отделяется тень — это Мэгги. Она как раз закончила смену и вышла, чтобы направиться к своему старенькому Шевроле, когда Бобби перегородил ей дорогу.

— Тебе, фигуристая! — Он подходит ближе и присвистывает. — Малышка, когда же ты успела так похорошеть?

— Слышала у тебя проблемы, Бобби? — Ее голос звучит решительно и с насмешкой.

У меня перехватывает дыхание.

— Это ты о чем, цыпа? — Бормочет он, затягиваясь сигаретой.

Выдыхает на нее облако серого дыма.

— Говорят, что ты вонючий насильник, это так?

Слышу, как Джимми напряженно сжимает кулаки. Так сильно, что хрустят костяшки его пальцев.

— Разве? — Довольно прихрюкивает Бобби. — Ты что-то перепутала, цыпа. Всё по взаимному согласию. И той суке было так хорошо, что она орала подо мной, как кошка!

— Ты бы не бахвалился так, Андерсон. — Мэгги косится на дверь, из которой к ее облегчению выходит двое парней крепкого вида. — Удивляюсь, что ты еще на свободе.

Бобби дожидается, когда незнакомцы отойдут в сторону, и делает шаг вперед:

— С тобой я буду нежнее, обещаю. — Смеется он. — Так как насчет трахнуться по-быстрому? Поедешь со мной?

Видно, как Мэгги вздрагивает, но назад не отходит.

— Только посмей тронуть меня своей грязной лапой, — громко говорит девушка.

Джимми весь подбирается, готовый выскочить из машины, но, похоже, трюк срабатывает — заметив интерес двух незнакомцев, Бобби останавливается.

— Не забывай, на чьей ты территории, Андерсон. — Предупреждает его Мэгги. — Распустишь руки, и мой отец с тебя шкуру сдерет.

Эти слова заставляют Бобби закашляться от смеха. Он делает глубокую затяжку и выдыхает дым ей в лицо:

— Тупая ты сука… Весь этот жалкий город — моя территория! Я могу делать, что захочу. С тобой или любой другой шлюхой в округе! — Проводит ей пальцами по лицу. — Лучше бы тебе быть посговорчивее…

Джимми распахивает дверцу, и я в последний момент успеваю удержать его:

— Стой. — Хватаю за локоть и втягиваю обратно в машину. — Успокойся. Смотри.

И друг, тяжело дыша, наблюдает вместе со мной через лобовое стекло, как Мэгги, сбежав по деревянным ступеням, направляется к своей машине, припаркованной через дорогу у мусорных баков, а Бобби, толкаясь с одним из крепких незнакомцев, орет ей вслед:

— Все вы одинаковые! Суки! Только цену себе набиваете! — Сбрасывает с себя чужие руки. — Отвали, чувак, ты вообще знаешь, кто я? Нет?! — Разворачивается, чтобы отойти, избежав стычки. Отряхивает свою куртку от чужих прикосновений, как от грязи, и, доставая новую сигарету, добавляет: — Я тебя запомнил, маленькая жопастая сучка! Теперь ходи и оглядывайся, все равно я до тебя доберусь!

Машина Мэгги срывается с места, плюясь песком и гравием из-под колес и оставляя после себя клубы темной пыли в свете фонарей.

— И тебя я тоже запомнил, ты, хрен! — Затягиваясь, бросает он в сторону мужчин, которые уже теряют к нему интерес и скрываются за дверью бара. — Педики! — Громко добавляет он, убедившись, что они уже не услышат.

И облокачивается на деревянные перила. Дымит, продолжая что-то бухтеть себе под нос. Его голова покачивается из стороны в сторону и кажется чересчур тяжелой — видимо, жирдяй хорошенько перебрал, празднуя свой побег от ответственности перед законом, который ему обеспечил заботливый папочка.

Джимми тоже закуривает и выпускает дым через ноздри. Его трясет от злобы и ненависти, а внутри меня опять все замерло. Кровь превратилась в текущий по венам ледяной сироп, шестеренки в мозгу крутятся так быстро, что из ушей, кажется, вот-вот повалит сизый пар.

— Я пошел. — Цедит сквозь зубы друг.

— Нет. — Качаю головой. — Еще не время. Да и здесь полно народа.

Джимми взрывается:

— Да мне плевать, понимаешь?! Пусть все видят нас, но этот ублюдок ответит за то, что сделал с Элли. Ты слышал, как он с ней сейчас разговаривал? С Мэг. Видел, что он хотел с ней сделать?! — Его лицо искажается гримасой гнева. — Кто-то должен его остановить. Мне насрать, пусть я сяду за то, что сделаю, но я это сделаю!

— И что ты сделаешь?! — Повышаю на него голос, заставляя осесть. — Отчекрыжишь ему хер по самые яйца? А дальше? Будешь гнить за это в тюрьме? За то, что поступил по справедливости? Что тогда будет с Элли? С твоей мамой? Со мной? — Завожу мотор, видя, что Бобби нетвердой походкой направляется к стоянке. — Мы сделаем это так, что он не увидит наших лиц. Будет знать, кто это сотворил, но ничего не сможет доказать.

— Что предлагаешь? Опять следить за ним? — Джимми бесится с моего, кажущегося таким возмутительным, спокойствия.

— Помолчи пока, я думаю.

— Ну, уж нет.

— Помолчи! — Прошу тоном, не терпящим возражений.

Он ударяет ладонью по приборной панели и откидывается на сидении. А я дожидаюсь, когда Бобби сядет в свой джип, и медленно направляюсь за ним. Его машина виляет, и, набирая приличную скорость, выезжает на шоссе. Стараюсь не отставать. Продумываю, как бы его обогнать и подрезать, когда джип вдруг притормаживает и останавливается на обочине.


Неужели, заметил слежку?

Но Бобби покидает автомобиль, даже не заглушив двигатель. Зажав в зубах сигарету, спрыгивает на асфальт и направляется к кустам. Музыка, доносящаяся из его машины, разрывает ночную тишину этих мест. Я вырубаю свет и останавливаю свой автомобиль на некотором расстоянии позади.

— Вот теперь пора, — произношу тихо, когда в темноте замечаю копошение.

Андерсон остановился, чтобы отлить. Он накидывает капюшон, расстегивает ширинку и покачивается в такт ревущей из салона джипа музыке.

Джимми выскакивает из машины, идет к багажнику и берет биту. Я тоже выхожу и медленно направляюсь к автомобилю подонка. Дождь усиливается, над головой гремит. Силуэт друга маячит в темноте серым пятном, и в мое сознание прокрадывается мысль об ужасе происходящего. В воздухе пахнет сыростью, болотом и смертью. Мы идем вершить «правосудие», и я стараюсь протолкнуть в пересохшее горло слюну, запечатлевая в памяти этот миг навсегда.

Три, два, один — считаю про себя, когда Джимми подкрадывается к ничего не подозревающему Бобби сзади. Натягиваю рукав на руку, чтобы не оставлять отпечатков, и вырубаю музыку в джипе. Затем глушу мотор. Мне хватает пары секунд, чтобы отойти от автомобиля и увидеть, как Андерсон оборачивается в темноте:

— Какого хрена?

И с этими словами получает пинок в грудь и улетает в небольшой овраг, проваливаясь в темноту.

Мои ноги разъезжаются по хлюпающей на обочине грязи, но я спешу в темноту, туда, где скрылся Бобби, а за ним и мой друг. Глина жадно цепляется за рубчатую подошву ботинок, дождь бьет наотмашь прямо по щекам и глазам. Чавкающая жижа беспощадно разит гнилью и смрадом, трава скользит, и я падаю, перемазываясь грязью. Встаю и иду дальше — на звуки шагов и ругательств.

Смотрю не перед собой, а на небо, искромсанное тучами. Оно затянуто серостью и чернотой, точно плесенью. Небо… В шуме дождя оно все равно кажется тихим и мертвым. Смотрит на меня выжженным глазом одинокой луны, проглядывающей из-за дымных грозовых сгустков, и пронзает насквозь молчаливым холодом.

Я чувствую, как внутри все переворачивается. Как внутри меня рождается зверь, требующий мести. И ленивые капли, стекающие по моему лицу, видятся мне не водой, а густой горячей кровью врага. Я приближаюсь к тому месту, где Бобби стоит на четвереньках, с перекошенным от злости лицом и руками, почерневшими от грязи, и пытается подняться. И вижу, как смеются в лунных отблесках его глаза.

Джимми застывает, не в силах ударить того, кто не держится перед ним на ногах. Мои пальцы проникают в толстые металлические кольца кастета и напрягаются в нерешительности. Мы стоим, придумывая слова, которые в этой ситуации по большому счету и не нужны, но не можем сдвинуться с места. А Бобби матерится. Сплевывает сигарету в грязь и выпрямляется.

В эту секунду небо разрезает напополам яркая молния, и нас оглушает раскатом грома. Мы замираем, видя лица друг друга в этом коротком огненном всполохе. В наших взглядах всё, кроме страха — ярость, боль, решимость идти до конца. И на мгновение наш враг пошатывается, едва не валясь с ног обратно в склизкую жижу. А потом начинает ржать.

— Надо было сразу догадаться. — Оскаливается Бобби, опасно щуря глаза. — От тебя же воняет помойкой за милю, ты, нищее дерьмо! — Бросает он в сторону Джимми и переводит взгляд на меня. — И твоя рыжая подружка здесь? Думаешь, что возмужал? Да ни хрена подобного!

— Можешь шутить сколько угодно, — холодно отвечает мой друг, крепче сжимая в руках биту, — но тебе придется ответить за то, что ты сделал.

— О чем это ты, милашка? — Слышится голос Андерсона.

Овраг снова погружается в непроглядную тьму, и от этого наша задача становится только сложнее и опаснее. Никто не знает, вдруг у Бобби есть нож за пазухой или даже ствол.

— Ты изнасиловал Элли. — Силуэт Джимми наклоняется вперед.

— Кого? — Еще одна усмешка и хлюпающий звук. Андерсон переступает с ноги на ногу, готовясь отразить атаку. — Ту тощую суку? Попробуй, докажи.

— Ты это сделал. — Говорит друг, делая к нему шаг. — И поплатишься.

— Не смеши!

Еще шаг. Снова молния, и я вижу, как Джимми падает, поскальзываясь. Андерсон, утирая локтем лицо, довольно переводит взгляд на меня. Шмыгает носом и угрожающе дергается вперед, чтобы проверить, не испугаюсь ли вступить с ним в схватку. И я стойко выдерживаю и его взгляд, и усмешки.

— О, я знатно отодрал вашу деваху. — Новая вспышка обнажает поблескивание его хитрых глаз, выставляет напоказ бойцовскую позу и сжатые кулаки. Бобби не обращает внимания на барахтающегося в грязи Джимми, он готовится ударить меня. — Она стонала подо мной и просила: «Еще, Бобби, да, да, еще, мне так хорошо!». Жаль, нас быстро прервали, не успел ее удавить.

И я ударяю первым. Врезаюсь в него, как в скалу, понимая, что наши силы заведомо не равны, и бью, вкладывая в удар все свои боль, страх и ненависть. Сбиваю его с ног, и мы падаем оба. Получаю ответный удар в голову, но, сжав челюсти, бью его снова. Кастет рассекает воздух со свистом и обрушивается прямо на его нос. Слышен хруст, меня забрызгивает вязкой кровью.

Но Бобби не сдается, оглушенный ударом, он мотает головой. Пытается сбросить меня с себя, молотит руками, заставляя уворачиваться. Мое левое ухо пылает, из глаз текут слезы, но страх, который еще пару секунд назад отдавался дрожью в коленках, уходит далеко на задний план, уступая место неистовой ярости. Я бью снова и снова: в разбитые в кашу губы Бобби, в осколки его зубов, в рассеченную бровь и в разодранные ткани его мерзкого лица.

Сквозь пелену гнева, находящего выход в жестоких ударах кулаков, чувствую слабеющие попытки ответить: он пинает мне в живот, и под моими ребрами жжет, как от выстрела. Но я уже ничего не чувствую — бросаюсь, чтобы стереть с его морды эту поганую улыбку, чтобы заткнуть гнилой рот. Стискиваю зубы и молочу руками уже без разбора.

Бью даже тогда, когда Андерсон перестает отвечать и безвольно обмякает. Даже тогда, когда перестаю узнавать в кровавом месиве его гадкую харю. Бью, бью, бью, слыша только собственное дыхание и рваные всхлипы. Слыша только удары своего сердца, гулко колотящиеся в висках. Впечатываю в него жесткие грани металла даже через белые, полыхнувшие перед глазами, вспышки боли и полное бессилие.

Даже тогда, когда Джимми буквально сдирает меня с его бездыханного тела, распластанного в неглубокой луже на дне оврага. И только тогда разом становится горячо, потому что по коже, перемешиваясь с холодным дождем, стекает чужая, густая и теплая кровь. С новой вспышкой молнии ледяную морось и темноту сменяет яркий свет, под которым ко мне внезапно приходят осознание и нервная дрожь.

Рука, все еще сжимающая кастет, взрывается фейерверком боли всех оттенков. Стискивая зубы, падаю на колени и всматриваюсь в сереющую черноту. Вижу, как Джимми подходит к Бобби, опускается на корточки, наклоняется и долго, внимательно смотрит. Вижу, как он толкает его рукой, пытается поднять голову, но та безвольно падает обратно.

И оседаю в грязь от понимания произошедшего. Изо рта с шумом вырывается пар. Сердце в груди испуганно толкает ребра. Сплевываю на землю и хочу отвернуться, но ничего не выходит, ведь Бобби уже не двигается. Не двигается…

На меня накатывает странное оцепенение, липкий и холодный страх вертится волчком внизу живота и стягивается в тугой, крепкий узел.

Шумно дышу, когда Джимми медленно оборачивается ко мне. Не знаю, что он скажет, и станет ли мне от этого легче или страшнее. Но друг молчит, и от этого мне холодит кожу только сильнее.

— Что с ним? — Выдавливаю, переводя взгляд на перемазанные кровью и грязью руки.

Джимми встает, переступает через валяющуюся в луже, так и не пригодившуюся, биту и обхватывает ладонями свою голову:

— Кажется, всё…





Джеймс