Их женщина

Нас отвлекает стук в дверь. Мужчина встает, подходит к вошедшему офицеру, внимательно слушает, что говорят ему на ухо, затем с недовольным видом оборачивается ко мне:

— Вам повезло, мистер МакКиннон, вы можете быть свободны.

Встаю и виновато улыбаюсь:

— Приятно слышать!

— Помните: мы с вами еще не закончили.

— А мне кажется, что как раз наоборот.

Он провожает меня ненавидящим взглядом, а я прохожу мимо с замирающим сердцем. Затекшие конечности ноют, от меня воняет потом, пустой желудок громко урчит, но я не могу отказать себе удовольствии, чтобы не отдать ему под козырек и улыбнуться.

— Счастливо оставаться.

В ответ детектив только цокает языком.



— Держи. — Встречает меня на улице Майки, передавая сигарету.

Обнимаю его, отпускаю и прислоняюсь к кирпичной стене участка. С удовольствием закуриваю.

— Ну, как ты? — Спрашиваю.

— Нормально. — Его зеленые глаза полны усталости и тревоги. — Папа поднял всех на уши, чтобы освободить нас. Позвонил адвокату, но копы тянули до последнего, чтобы не пускать его к нам.

— У них ничего не было на нас.

Майки смотрит на кончик своей дымящейся сигареты и качает головой:

— Они сказали мне, что ты раскололся.

— А ты? — Усмехаюсь.

Он переходит на шепот:

— Подумал, что ты бы лучше сдох, чем что-то сказал им.

Толкаю его в плечо, и мы сдавленно смеемся.

— Валим отсюда? — Киваю в сторону пешеходной дорожки.

— Да. — Вздыхает Майки. — Только скажу мамочке, чтобы не волновалась. Они с отцом ждут меня где-то здесь, в машине.

— Ей не надоело бегать за тобой? — Ржу.

— В этом вся она. — Друг бросает окурок в урну. — Сейчас, наверняка, планирует привезти меня домой, запереть в комнате и прочесть сотни нотаций о том, как опасно водить дружбу с такими нехорошими мальчиками, как ты.

— Это… — Развожу руками.

— Это диагноз, знаю. — Улыбается он.

— Будь с ней ласковее. — Советую.

— Непременно. — Обещает. — Тем более, что они обыскивали мою машину и нашли там ножницы. Мать сказала, что не уверена, но они вполне могут принадлежать и ей.

— Ножницы… — Закашливаюсь дымом. — Я про них и забыл.

— Они забрали их на экспертизу. Меня о них спрашивали. Сказал, что не помню, зачем их брал. Да и какая разница? Эту железяку к делу не пришьешь.

Приближаюсь вплотную к его лицу и спрашиваю о том, от чего все это время кровь стынет в жилах:

— Так ты слышал, где он? Что с ним?

Майкл оглядывается по сторонам и бледнеет:

— Отец сказал, что Бобби в коме.

— Ясно. — Отбрасываю окурок. — Какие прогнозы?

Он пожимает плечами.

— Без понятия.


— Если он очнется, нам хана. — Говорю ему на ухо.

— И… что ты предлагаешь?

— Не знаю. — Развожу руками, хотя знаю ответ. Просто его не так легко произнести.

— Нам остается только ждать.

— Или завершить начатое. — Прикусываю губу.

Майки меняется в лице:

— Ты в своем уме? — Он хватает меня за руку и тянет за собой по улице, подальше от участка. Едва поворачиваем за угол, останавливает, хватая за плечи, и тихо произносит: — Дружище, я не убийца, понимаешь? Это… это все вышло случайно. Я когда узнал, что он жив, знаешь что, испытал? Облегчение!

Сбрасываю с себя его руки.

— Ты просто напуган, Майки. — Говорю твердо. — Не смеши меня. Ты, правда, думаешь, что мы шли туда поговорить с ним? Или побить? Он — зверь. Биологический мусор. Таким не место среди нормальных людей. Среди живых. Мы шли убивать его, признайся уже себе в этом. И ты все сделал правильно. А моя вина в том, что я не убедился, что эта скотина сдохла.

— Джимми…

Встряхиваю его хлопком по спине и улыбаюсь.

— Не говори мне, что ты сомневаешься, ладно? — Смягчаю тон, понимая, что для обретения уверенности другу всегда не хватало лишь моей поддержки. — А если начнешь сомневаться, вспомни, что он сделал с ней. Этого должно быть достаточно.

— Так ты… — Запинается он.

— Да. — Киваю. — Не знаю, как, но я планирую доделать работу.

Майкл закрывает лицо ладонями и тяжело дышит. Оглядываю шумную улицу, опасаясь, что за нами кто-то может наблюдать со стороны.

— Если он очнется… — Шепчу ему на ухо. — Черт, лучше бы ему не очнуться вовсе.

— Но как мы узнаем? Как проникнем…

— Не волнуйся. — Ободряюще обнимаю его и крепче сжимаю. — Предоставь всё мне, брат. Нужно только разузнать все получше: где он лежит, что с ним, выставлена ли охрана…

Слышу, как громко Майки сглатывает, глядя на меня тревожно и словно не узнавая. Он отстраняется:

— Ты точно решил? Точно думаешь, что это необходимо?

— Двое суток в клетке мне было достаточно, чтобы понять, что обратно я не хочу.

— Хорошо…

— Майкл, сынок! — Доносится из припаркованной на противоположной стороне улицы машины. — Мы здесь!

— Поехали с нами, — друг кивает на дорогу. — Пообедаем у меня, а потом решим, что делать.

Смотрю в сторону автомобиля и вижу недовольное лицо его матушки, во все глаза смотрящей на нас.

— Хм… Она будет недовольна. — Предупреждаю.

— А когда тебе было не насрать на это? — Удивляется Майки.

Мы садимся в машину, слушаем беспокойное кудахтанье мамаши Салливан, и я пытаюсь отрешиться, растягиваясь на заднем сидении и открывая окно. Прохладный утренний воздух ласкает мою кожу, ветерок забирается в волосы, отвлекая от тревожных мыслей. И я тихонько выдыхаю, а потом вдруг вижу темную фигуру возле входа в участок и выпрямляюсь.

Силуэт очень напоминает Бобби. Кто-то такой же рыхлый и тучный стоит на ступенях, спрятав руки в карманы, и внимательно наблюдает за нами. Смотрит прямо в сторону машины. У меня от неприятного ощущения все внутренности связываются узлом, а сердце прыгает в рваном ритме. А когда мы проезжаем совсем близко с участком, я, наконец, вижу, что это не Бобби.

Это Чарли, его старший брат.

Он смотрит на меня, стиснув зубы и грозно прищурившись. Его лицо и плечи напряжены, брови сведены к переносице, рот искривлен в злобной гримасе. Он не двигается, но я угадываю в его позе угрозу, а во взгляде вызов. Чарли не может знать, что это мы избили его брата, но он явно догадывается. А, значит, еще на одного врага у нас теперь становится больше.





Майкл




Спустя несколько дней мы стоим с Джимми вдвоем возле выхода из госпиталя под увесистым каменным козырьком, прохладной тенью нависающим над крыльцом и ступенями. В зеркальном отражении стеклянных дверей видим себя: исхудавшие от переживаний, лохматые, одетые не по погоде и с букетами в руках. В моей руке восемнадцать роз, обернутых в бумагу и кажущихся слишком изысканными для подобного случая, у него — две ветки какого-то полевого безобразия. Но я уверен, что Элли их обязательно оценит, потому что эти крохотные сиреневатые цветочки, обвившие собой весь стебелек, также нежны и хрупки, как и она сама.

Входная дверь открывается и закрывается, раскачивается туда-сюда, как качели на игровой площадке, а мы ждем, неловко переминаясь с ноги на ногу. Смотрим периодически друг на друга, понимая, что думаем сейчас об одном и том же. О том, что находимся в одинаковом положении, и каждый хочет быть с ней, с Элли. Стать для нее опорой, стать тем, кто снова вдохнет жизнь в ее израненное тело. И каждый мечтает быть только единственным, но понимает, что с этим у нас как раз все очень сложно.