Исчезновение Стефани Мейлер

Он пожал плечами:

– Пффф! Я теперь полоумный старик. Тебе хочется снова выйти на подмостки?

– Кажется, да.

– Ты принята, – просто сказал он. И записал ее имя.





* * *


Тот факт, что Кирк Харви раздул всю эту историю с “Черной ночью” на ровном месте, только укрепил нас во мнении, что он полоумный. Пускай сыграет свою пьесу, выставит себя на посмешище, а заодно и Брауна.

Браун нас очень занимал. Почему Стефани прилепила у себя на складе фото, где он произносит речь на открытии фестиваля 1994 года?

Сидя в кабинете Анны, мы еще раз пересмотрели этот фрагмент видеозаписи. Речь у Брауна была неинтересная. Что там могло быть еще? Дерек предложил отправить кассету на экспертизу, пусть попытаются изучить этот эпизод. Потом он встал и оглядел магнитную доску. Стер с нее надпись “Черная ночь”: тайна раскрыта, никакого интереса для расследования она не представляет.

– Подумать только, это всего лишь название пьесы, которую хотел показать Харви, – вздохнула Анна. – А мы-то гипотез нагромоздили!

– Иногда ответ лежит прямо перед глазами, – произнес Дерек, повторив пророческую фразу Стефани, не выходившую у нас троих из головы.

Он вдруг задумался.

– Ты чего? – спросил я.

Он повернулся к Анне:

– Анна, помнишь, когда мы в прошлый четверг ездили к Баззу Ленарду, он сказал, что Кирк Харви читал монолог под названием “Я, Кирк Харви”?

– Да, конечно.

– А почему он читал монолог, а не “Черную ночь”?

Хороший вопрос. В этот момент у меня зазвонил телефон. Говорил Марти Коннорс, заправщик.

– Я его нашел, – произнес его голос в динамике.

– Кого его? – спросил я.

– Того типа, который вел свое расследование после убийств. Только что увидел его фото в сегодняшней “Орфеа кроникл”. Он будет играть в спектакле. Его зовут Мита Островски.





* * *


В Большом театре после недолгого разброда и пары истерик Кирка Харви на сцену поднялись Джерри и Дакота Райс: пришла их очередь прослушиваться.

Харви смерил взглядом Джерри и ледяным тоном отчеканил:

– Как тебя зовут и откуда ты?

– Джерри Райс, из Нью-Йорка. Нас судья Куперстайн…

– Ты приехал из Нью-Йорка, чтобы сыграть в спектакле? – перебил его Харви.

– Мне нужно побыть с дочерью, Дакотой, пережить вместе какой-то новый опыт.

– Зачем?

– Затем, что, по-моему, я ее теряю и хотел бы обрести снова.

Повисла пауза. Харви еще раз оглядел стоявшего перед ним мужчину и вынес решение:

– Мне это нравится. Папа принят. Посмотрим, чего стоит дочь. Выйди, пожалуйста, на свет.

Дакота послушно встала в круг света. Харви внезапно пробила дрожь: от нее исходила невероятная сила. Она бросила на него такой тяжелый взгляд, что он невольно отвел глаза. Харви взял со стола листок с записью сцены и поднялся, чтобы дать его Дакоте, но та отказалась:


– Не надо, я эту сцену слышу добрых три часа, уже выучила.

Она закрыла глаза и с минуту постояла молча. Остальные претенденты глядели на нее из зала, затаив дыхание, поддавшись исходившему от нее магнетизму. Харви, тоже во власти ее чар, не произносил ни звука.

Дакота открыла глаза и прочитала нараспев:

Ужасное утро. Льет дождь. Движение на загородном шоссе перекрыто, возникла гигантская пробка. Отчаявшиеся водители яростно сигналят. По обочине дороги, вдоль неподвижно стоящих машин, идет молодая женщина. Подходит к заграждениям и обращается к постовому полицейскому.



Она сделала несколько быстрых шагов по сцене, подняла воображаемый воротник пальто и, огибая воображаемые лужи, доскакала до Харви, словно спасаясь от дождевых струй.

– Что случилось? – спросила она.

Харви молча смотрел на нее. Она повторила:

– Так что, мистер полицейский? Что тут происходит?

Харви спохватился и подал ей реплику:

– Человек погиб. Разбился на мотоцикле.

Он еще с минуту смотрел на Дакоту, а потом торжествующе воскликнул:

– У нас есть восьмой, последний актер! Завтра с самого утра можно начинать репетиции.

В зале раздались аплодисменты. Браун вздохнул с облегчением.

– Ты потрясающая, – сказал Кирк Дакоте. – Ты когда-нибудь училась актерскому мастерству?

– Нет, мистер Харви, никогда.

– Ты сыграешь главную роль!

Они смотрели друг на друга с каким-то невероятным напряжением. И Харви спросил:

– Ты убила человека, дитя мое?

Та побледнела и, дрожа, пролепетала в панике:

– От… откуда вы знаете?

– У тебя в глазах написано. Первый раз вижу такую мрачную душу. Завораживающее зрелище.

Перепуганная Дакота не сдержала слез.

– Не бойся, дорогая, – ласково сказал Харви. – Ты станешь звездой первой величины.





* * *


Была почти половина одиннадцатого вечера. Анна сидела в машине у кафе “Афина” и следила за тем, что происходит внутри. Островски оплатил счет. Когда он встал из-за стола, она схватила радиопередатчик:

– Островски выходит.

Мы с Дереком, выйдя из засады на террасе, перехватили критика, как только он переступил порог ресторана.

– Мистер Островски, – произнес я, указывая на стоявшую перед нами полицейскую машину, – мы бы хотели задать вам несколько вопросов, если вы согласитесь проехать с нами.

Десять минут спустя Островски уже сидел в кабинете Анны и пил кофе.

– Верно, – признал он, – это дело меня страшно интересовало. Уж сколько я ездил по театральным фестивалям, но чтобы в вечер открытия случилось массовое убийство, такого не было никогда. Как любому сколько-нибудь любопытному человеку, мне захотелось докопаться до разгадки этой истории.

– По словам заправщика, – сказал Дерек, – вы несколько раз бывали в Орфеа в год после убийства. Но дело к тому времени было уже закрыто.

– Насколько я знал, убийца умер, не успев дать признательные показания, хотя его вина в глазах полиции не подлежала сомнению. Признаюсь, меня тогда это зацепило. Без признания вины я успокоиться не мог.

Мы с Дереком незаметно переглянулись.

– Поэтому я время от времени заезжал в Орфеа, пользуясь тем, что регулярно отдыхал в таком дивном месте, как Хэмптоны. Задавал вопросы разным людям.