Исчезновение Стефани Мейлер

Костико снова погрузил голову несчастного в воду. Пытка продолжалась до тех пор, пока Эверетт не пообещал верно служить хозяину.





* * *


– Джеремайя топил людей? – переспросил я. Рассказ Вирджинии сразу напомнил мне, каким способом была убита Стефани.

– Да, капитан, – кивнула Вирджиния. – Они с Костико специализировались на этой симуляции утопления. Их мишенью всегда были обычные парни, впечатлительные и податливые, с которых семь шкур можно было драть. Но когда я видела, как какой-нибудь бедолага выходит из “офиса” в слезах и с мокрой головой, я знала, что там произошло. Говорю вам, Джеремайя уничтожал людей изнутри, он никогда не оставлял внешних следов.

– А Джеремайя никого таким образом не убивал?

– Вполне возможно. Он был способен на все. Я знаю, что некоторые люди исчезли бесследно. Может, их утопили? Или сожгли? Похоронили заживо? Скормили свиньям? Понятия не имею. Джеремайя ничего не боялся, он боялся только тюрьмы. Потому и был такой осторожный.

– Что было потом?

– В январе 1994 года я родила. Между нами с Джеремайей все осталось по-прежнему. Про свадьбу или про то, чтобы жить вместе, не было и речи. Но он давал мне деньги на ребенка. Причем никакой вульгарной наличности. Выписывал мне чеки или перечислял деньги на счет. Официально. Это продолжалось до июля месяца. До самой его смерти.

– А что произошло в тот вечер, когда он погиб?

– По-моему, Джеремайя так боялся тюрьмы из-за своей клаустрофобии. Говорил, что для него невыносима сама мысль о том, чтобы сидеть взаперти. Ездил он почти всегда не на машине, а на громадном мотоцикле, никогда не надевал шлем. Каждый вечер проделывал один и тот же путь: около полуночи, редко позже, выезжал из клуба и ехал по тридцать четвертому шоссе, оно идет по прямой почти до его дома. Всегда несся как полоумный. Считал себя свободным, непобедимым. Чаще всего он был пьян. Я всегда думала, что когда-нибудь он убьется на своем мотике. Но мне и в голову не могло прий ти, что он расхреначит себе башку в одиночестве и сдохнет на обочине, как собака, после долгих часов агонии. Врачи в больнице сказали, что, если бы его нашли раньше, он бы, может, и выкрутился. В жизни не испытывала такого облегчения, как когда мне сказали, что он умер.

– Вам что-нибудь говорит имя Джозеф Гордон? – спросил я. – Он до июля 1994 года был мэром Орфеа.

– Джозеф Гордон? – повторила Вирджиния. – Нет, ничего не говорит, капитан, а почему вы спрашиваете?

– Он был коррупционером, я подумал, вдруг он был связан с Джеремайей.

– Знаете, я никогда не совала нос в его дела. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Что вы делали после смерти Джеремайи?

– То единственное, что умела делать, – продолжала петь в “Ридже”. Мне хорошо платили. Этот кретин Костико по-прежнему там.

– Занимается теми же делами?

– Занимается клубом. Делишки Джеремайи прекратились после его смерти. Костико далеко до ума и размаха Джеремайи. Все работники подворовывают, он один ничего не замечает. Даже в тюрьму попадал за какие-то мелкие спекуляции.



От Вирджинии Паркер мы отправились в клуб “Ридж”. Заведение открывалось под вечер, но внутри какие-то работники, не особо усердствуя, занимались уборкой. Клуб находился в подвале, как в старину. По одной лишь вывеске можно было понять, почему это место в 1994 году было модным, а в 2014-м устарело. У стойки мы заметили здоровяка лет шестидесяти, из тех крепышей, что дурно стареют. Он принимал ящики с алкоголем.

– Кто вас пустил? – разозлился он, увидев нас. – Мы открываемся в шесть вечера.

– Вип-посетители, цыпочки, – ответил Дерек, показывая полицейский жетон. – Это вы Костико?

Мы сразу поняли, что не ошиблись: тот припустил с места, как заяц. Промчался через зал и кинулся в коридор, ведущий к пожарному выходу. Бегал он быстро. Мы с Анной бросились его догонять, а Дерек кинулся к главной лестнице. Костико, перепрыгнув несколько узких ступенек, выскочил через дверь наружу и исчез в ослепительном свете дня.

Когда мы с Анной в свой черед оказались на улице, Дерек уже обездвижил толстого Костико на парковке и застегивал на нем наручники.

– Ну ты даешь, Дерек, – сказал я, – все твои рефлексы на месте!

Он улыбнулся счастливой улыбкой:

– Снова побыть опером полезно для здоровья, Джесси.



Костико звали Коста Суареш. Отсидел он за торговлю наркотиками, а удирать бросился как раз из-за пухлого пакетика с кокаином, оказавшегося у него в кармане. Судя по количеству, он явно продолжал им приторговывать. Но нас интересовало не это. Мы хотели допросить его как следует, пользуясь тем, что застали его врасплох. Допрос проходил прямо в клубе. Там была подсобка с табличкой на дверях: офис. Комната была именно такой, как ее описывала Вирджиния, – холодной, без окон. С раковиной в углу, под которой стоял старый медный таз.

Допрос вел Дерек.

– Нам плевать, чем ты торгуешь у себя в клубе, Костико. У нас к тебе вопросы по поводу Джеремайи Фолда.

– Со мной уже двадцать лет никто про него не говорил, – удивился Костико.

– Тем не менее ты хранишь о нем память, – отозвался Дерек. – Значит, это здесь вы занимались своими мерзостями?

– Это Джеремайя был любитель всяких глупостей. По мне, так я бы предпочел добрые старые кулаки.

И Костико продемонстрировал нам свои толстые пальцы в тяжелых металлических перстнях с шипами. Да уж, умом он не блистал. Но ему хватило здравого смысла, чтобы понять: лучше рассказать нам все, что мы хотим знать, чем оказаться в полиции за хранение наркотиков. Выяснилось, что Костико никогда не слышал про мэра Гордона:


– Гордон? Мэр? Мне это имя вообще ничего не говорит.

Поскольку Костико утверждал, что у него плохая память на имена, мы показали ему фото мэра. Но он его не узнал:

– Этот парень сюда ни разу не заглядывал, точно. Я лиц не забываю. Уж поверьте, если б я его когда встретил, узнал бы сразу.

– Значит, он никак не связан с Джеремайей Фолдом?

– Точно нет. Я тогда в курсе всего был. Джеремайя сам никогда ничего не делал. Пускай про меня тогда все за спиной говорили, что я кретин, Джеремайя мне доверял.

– Мог ли Джозеф Гордон быть одной из ваших шестерок, если не имел с вами дела напрямую?

– Нет, невозможно. Я б его лицо запомнил. Говорю ж, у меня память как у слона. Потому Джеремайя меня и ценил: он никогда не оставлял письменных следов. Вообще никаких. Но я и так все запоминал, все приказы, лица, цифры. Да и вообще Орфеа была не нашей территорией.

– Тем не менее вы вымогали деньги у Теда Тенненбаума, владельца кафе “Афина”.

Услышав это имя, Костико явно удивился.

– Тед Тенненбаум был крепкий орешек, – кивнул он. – Джеремайя обычно с такими не связывался. Он был человек осторожный. Брался только за парней, которые от одного моего вида прудили в штаны. Но с Тенненбаумом было другое, там личное. Этот чувак поколотил его на глазах у девки, и Джеремайя хотел отомстить. Мы тогда отлупили Тенненбаума у него дома, но Джеремайе этого было мало, он решил содрать с него денег. Но такой случай был один, Джеремайя оставался на своей территории. Риджспорт он держал под контролем, тут он знал всех и вся.

– Может, вы помните, кто именно поджег будущий ресторан Теда Тенненбаума?

– Ну, вы уж слишком многого хотите. Конечно, это был кто-то из шестерок. Эти парни все и делали. Мы никогда и нигде прямо не светились. Разве что вопрос какой надо было решить. А так за все мелочи отвечали они. Забирали наркотик, передавали дилерам, приносили бабло Джеремайе. Мы только приказы отдавали.

– Где вы находили этих людей?

– Они все по бабам ходили. Был такой мутный мотель на шестнадцатом шоссе, там половину номеров снимали шлюхи для работы. Про него всем в округе было известно. Я знал и хозяина, и шлюх, у нас был договор. Мы их не трогаем, а взамен спокойно пользуемся одним номером. Когда Джеремайе нужны были новые шестерки, он посылал трудиться передком несовершеннолетнюю девочку. Я ему нашел красотку. Она безошибочно клиентов выбирала. Впечатлительных отцов семейства. Приводила клиента в номер, говорила: “Я еще несовершеннолетняя, учусь в школе, тебя это возбуждает?” Тот отвечал “да”, и она требовала от него всяких непристойностей. А я прятался где-нибудь в номере с камерой, обычно за занавеской. В подходящий момент выскакивал с криком: “Сюрприз!” – и наставлял на парня камеру. Вы себе не представляете, какие рожи у них были! Оборжаться можно. Очень мне это дело нравилось. Девице я приказывал выйти и смотрел на голого дрожащего урода. Сперва грозил котлету из него сделать, потом говорил, что мы можем договориться. Брал его штаны и доставал кошелек. Смотрел его кредитки, водительские права, фото жены и детей. Забирал все и объяснял: либо он работает на нас, либо я передаю запись его жене и начальству. Назначал им назавтра встречу в клубе. И все следующие дни они по утрам и вечерам видели, что я на посту у их дома. Парни были в ужасе. Бегали у нас как миленькие.

– Значит, у вас был список всей этой подвластной вам публики?

– Нет. Они считали, что все осталось у меня, но я быстро избавлялся от их бумажников. И камера всегда была без пленки, чтобы никто нас не обвинил. Джеремайя говорил, что главное – не оставлять улик. У меня была небольшая собственная сеть парней, которых я привлекал к делу по очереди, чтобы не вызвать подозрений. В общем, одно могу сказать точно: этот ваш Гордон никогда не имел дела с Джеремайей, ни прямо, ни косвенно.





* * *


В тот день репетиция шла из рук вон плохо. Элис сидела с похоронной физиономией, Дакота вообще походила на труп.

– Да что с вами такое? – вышел из себя Кирк Харви. – У нас премьера через четыре дня, а вы ползаете как сонные мухи. А ну, соберитесь! Иначе я новых актеров наберу!

Он хотел еще раз прогнать первую сцену, но у Дакоты не получалось.

– Что с тобой, Дакота? – спросил Харви.

– Не знаю, Кирк. Ничего не выходит.

Она разрыдалась. Вид у нее был мученический.

– Что за ад сегодня! – рявкнул Харви, перелистывая страницы пьесы. – Ладно, тогда начнем вторую сцену. Это твоя главная сцена, Шарлотта. Надеюсь, хоть ты в форме.

Шарлотта Браун, ждавшая своей очереди в первом ряду, поднялась на сцену.

– Я готова, – уверенно сказала она. – Что за сцена?

– Сцена в баре, – пояснил Харви. – Ты играешь певицу.

Установили новые декорации: несколько стульев, красный занавес на заднике. Джерри играл посетителя, сидел у сцены и посасывал коктейль. Сэмюел Пейделин на сей раз изображал владельца бара: стоял поодаль и наблюдал за певицей.

Раздались звуки пианино.

– Очень хорошо, – одобрил Харви. – Декорация годится. Надо будет только отработать, чтобы ее меняли побыстрее. Итак, Шарлотта, тебе поставят микрофон на стойке, ты выходишь и поешь. Поешь как богиня, клиенты бара сходят по тебе с ума.

– Ладно, – кивнула Шарлотта. – А что мне надо петь?

– Вот твой текст, – сказал Харви, протягивая ей листок.

Шарлотта прочитала, и глаза у нее полезли на лоб.

– “Я гетера, я сплю с замом мэра”? – закричала она. – Это песня у тебя такая?

– Да, такая.