Ярость

У Лемпински были умные, но усталые глаза и приятный голос. Казалось, ему едва исполнилось пятьдесят, в то время как на самом деле было уже около шестидесяти пяти. Он высоко поднял меховой воротник кожаного пальто, чтобы сохранить в тепле уши.

Местный книготорговец устанавливал еще один стол для книг возле входа. Позднее профессор Лемпински будет подписывать здесь свой новый бестселлер.

Недолгая беседа между Веллером и Лемпински состоялась возле приоткрытой входной двери, на которой висел плакат с большой фотографией Лемпински, сообщающий о лекции.

Продавец книг кивнул Веллеру и махнул рукой Лемпински. Очевидно, они уже были знакомы.

– Франк Веллер, криминальная полиция Остфризии. Вы написали заключение о моей жене, Анне Катрине Клаазен. Меня очень интересует, как вам это удалось, ни разу не поговорив с ней лично. Неужели вы, отчаянная голова, обладаете даром ясновидения или умеете устанавливать диагноз на расстоянии? Или у вас в ухе сидит маленький человечек и нашептывает вам эти знания по ночам во сне? Или они вам просто приснились?

Веллер злился на себя. Он делал все совершенно неправильно. Так он ничего не добьется от этого человека. И еще во время собственной речи он понял, что пытается не склонить его на свою сторону, а просто напугать. Хочет показать ему, что Анна Катрина не одинока, и узнать о месте ее пребывания.

– Ваша супруга, господин Веллер, живет в систематизированном бреду. И вредит этим в первую очередь себе. Она верит, что умерший убийца ее отца ведет разгульную жизнь за счет государства. Разумеется, она была у меня на приеме! Мы с ней поговорили и даже предприняли попытку лечения. Но она быстро встроила меня в свою параноидную систему бредовых идей. Я сразу превратился в злодея и был вписан в пространный сценарий тайного заговора. С вами это тоже рано или поздно случится, господин Веллер, поверьте мне. В конце концов она окажется со своими умершим отцом против целого мира, и все мы станем участниками заговора. Вы, господин Веллер, так же как я, госпожа Дикманн или статс-секретарь Кайзер, на которого она, кстати, напала лично. Она находится – и это должно заставить вас задуматься, – в круговороте фантазий и эмоциональных вспышек. Было бы безответственностью позволить ей и дальше носить оружие. И поэтому в своем заключении я был вынужден…

Веллер резко схватил профессора Лемпински за запястье и крепко сжал его:

– Где находится моя жена?

Профессор Лемпински высокомерно улыбнулся:

– Вот видите? Уже началось. Она даже не сказала вам, куда ее увезли. Не дала о себе знать. Она давно погрязла в собственных вымыслах. Вот-вот из разряда друзей и союзников вы перейдете в ряды врагов. Поэтому она вам больше ничего не рассказывает. Это все – элементы ее болезни. Она давно считает, что ведет борьбу против всех.

Каждое слово профессора поражало Веллера, словно прицельный удар в висок, подбородок или гортань. Он стоял на лестнице, чувствуя слабость в ногах, и боялся, что сейчас упадет.

Профессор Лемпински пожал Веллеру руку, коротко кивнул ему и зашел в библиотеку.

– Итак, – весело и бодро крикнул он продавцу, – будем надеяться, что вы поедете домой с пустыми ящиками и не придется увозить обратно ни одной книги.

Веллер спустился к морю и сделал глубокий вдох. От него с кряканьем убежало несколько уток. Нужно найти место, где можно что-нибудь выпить, спокойно посидеть и подумать. В ресторане «Антонио Лава» он заказал бутылку воды, граппу и чашку кофе. Сперва он опустошил бутылку, потом опрокинул рюмку граппы и принялся за кофе. Обычно он пил его без молока и сахара, но на блюдечке лежало два пакетика сахара, и они навели Веллера на мысль. Он спрятал пакетики в карман и крикнул:

– Можно мне еще один кофе и еще немного сахара?

С соседнего столика на него сияющим взглядом посмотрела женщина, которая проходила здесь курс лечения и успела за это время осознать, что ее брак – фарс, а муж – идиот.

– Вы такой милый, – крикнула она. – Хотите, я отдам вам мой сахар?

Веллер кивнул. Она подошла с двумя пакетиками к его столику.





* * *


Закончив свою лекцию о булимии, прочитанную преимущественно перед женской аудиторией, профессор подписал не меньше двадцати книг для слушательниц. Потом надел свой толстый кожаный плащ с меховым воротником и вернулся к машине.

Он посмотрел направо и налево. Он знал, что его подстерегает Веллер, но все равно удивился, когда тот вдруг оказался прямо перед ним.

Веллер сразу грубо схватил его и потащил к дереву. Испуганно закаркала ворона.

– Итак, – сказал Веллер, – а теперь поговорим начистоту.

Правой рукой он крепко сжал шею Лемпински. Левой – поднял прозрачный пластиковый пакет с чем-то белым.

– Это, – радостно сообщил Веллер, – я нашел в кармане вашего пальто, господин профессор. Предполагаю, речь о кокаине.

– Это… Это все дешевая уловка! Вы пытаетесь мне это подсунуть! – оборонялся Лемпински.

Веллер цинично ухмыльнулся:

– Да, получается – ваши слова против моих. Суд с этим знаком. Каждый второй наркодилер утверждает, что вещества ему подбросили. Это почти классическая отговорка. Судьи больше не воспринимают ее всерьез.

Лемпински закашлялся:

– Вы пережимаете мне гортань!

Веллер отпустил Лемпински. Тот судорожно вздохнул.

Веллер открыл пакетик, понюхал, запустил туда указательный палец и попробовал. Потом протянул пакетик Лемпински:

– Хотите?

Профессор отмахнулся обеими руками, отказываясь даже дотронуться до пакета.


– На самом деле мы оба знаем, – назидательно сказал Веллер, – что в пакете нет никакого кокаина, а лишь дрянной промышленный сахар. Но я могу сделать вид, что это кокаин, а такого количества вполне достаточно, чтобы задержать вас на сорок восемь часов, прежде чем мы передадим вас судье. А он тоже не станет самостоятельно пробовать содержимое, а потребует лабораторное заключение. А теперь – гвоздь программы. Осторожно: у меня есть там хороший друг, который к тому же мне обязан. Он определит это вещество как кокаин и даже уточнит его чистоту, а потом, профессор, – вы окажетесь в заднице!

Лемпински тер шею.

– Господин Веллер, я понимаю, что вы хотите сказать. Но в случае с вашей женой все не так, как вам кажется.

– И как же?

– Правильно.

– Рассказывайте это своему парикмахеру. Может, он вам поверит.

Лемпински попытался выбраться из тени под свет фонаря.

– Вы хотите задержать меня за хранение кокаина?

Веллер высыпал порошок из пакета на ботинки Лемпински.

– Нет, черт подери! Я хочу узнать, где моя жена!

– Разве ее не поместили в клинику Уббо-Эммиуса?





* * *


Раньше Анна Катрина знала о смирительных рубашках только по книгам и фильмам. В ее рабочей повседневности они не играли практически никакой роли. А теперь она сама оказалась в такой рубашке, что стало для нее чудовищным лишением свободы.

Наручники, даже цепи были бы ей милее. Но проклятая смирительная рубашка делала из своего узника не просто опасного человека, а во всех смыслах невменяемого. Хуже и быть не могло. К тому же Анна Катрина вспотела. Кожа зудела, а она не могла почесаться.

В детстве она видела фокусника, который будучи подвешенным за ноги освободился из смирительной рубашки за две минуты.

Ей этого сделать не удалось, хотя она стояла обеими ногами на земле.

Она была босиком, и снова в этих ужасных серых брюках из пеньки или льна, от которых жутко чесалась кожа.

Перед ней, за большим старым письменным столом, сидел человек, на котором был синий костюм при ее поступлении. Желтый кожаный галстук по-прежнему красовался у него на шее. Куртка висела на вешалке. Он расстегнул рукава рубашки.

Два санитара, которые схватили Анну Катрину в коридоре, стояли рядом в полной боевой готовности.

Глобус с подсветкой создавал почти уютную атмосферу. Если громко тикающие напольные часы не врали, было уже десять вечера.

– Я смотрю, вы осторожный человек – хотя некоторые назвали бы вас трусливой задницей, – заявила Анна Катрина. – Вы заключили меня в это орудие пытки, но для уверенности вам нужно еще и двое телохранителей – кажется, так теперь называют таких бойцов?

Он самодовольно улыбнулся.

– Вы опасная, высоко агрессивная личность. И поэтому вы здесь, госпожа Клаазен.

– А теперь я очень хочу узнать, как вас зовут, чтобы пожаловаться на вас, когда здание штурмом возьмет полиция.

Его улыбка стала еще шире.

– Вы серьезно верите, что это может произойти? Госпожа Клаазен, как вы думаете, почему вы сидите здесь в смирительной рубашке?

Она повторила свой вопрос другими словами:

– Вы ведь хотите назвать мне свое имя, правда? Разве в настоящих больницах врачи не носят такие таблички? Вам следовало обратить внимание. Тогда ваш спектакль смотрелся бы правдоподобнее.

– Моя фамилия Шнеебергер. Для вас – доктор Шнеебергер. – Он что-то записал и уточнил: – Вы считаете, это инсценировка? Как вы думаете, где вы находитесь?

Анна Катрина извивалась в грубой ткани, как змея, сбрасывающая кожу.

– Ну, похоже, это явно не мой любимый ресторан в Нордене. В «Смутье» пахнет гораздо лучше. Там мне редко приходится так долго страдать от голода и со мной гораздо лучше обращаются. Ваш персонал просто ниже всякой критики, господин Шнееманн [18].

– Меня зовут доктор Шнеебергер. И это все не шутки, госпожа Клаазен. Вы угрожали медсестре ножом. Заставили ее раздеться и надеть вашу одежду. Двум санитарам удалось усмирить вас с большим трудом. Даже ваше появление здесь прошло не без трудностей. Вы устроили потасовку с персоналом. Мне пришлось ввести вам успокоительное. Как бы вы на моем месте оценили собственное поведение?

– Как вполне уместное, – ответила Анна Катрина и вдруг почувствовала себя маленькой и глупой. Она еще продолжала бороться, но уже поняла, как должны были смотреться со стороны ее поступки.

Удивительно твердым голосом она ответила:

– Меня похитили. Я пыталась освободиться. По-моему, дальнейшие объяснения излишни.