К югу от границы, на запад от солнца
Часть 17 из 22 Информация о книге
– Хадзимэ, – сказала Симамото. – Это, конечно, свинство, что я ничего тебе не рассказываю. Правда, свинство. Но это от меня не зависит. Не говори ничего больше. – Ладно, не бери в голову. Это я так, про себя. Я ведь говорил уже. Она поднесла руку к воротнику жакета и, поглаживая пальцами рыбку-брошку, молча слушала джаз. Мелодия кончилась, она похлопала музыкантам и пригубила коктейль. Потом, глубоко вздохнув, обернулась ко мне. – Да, полгода – это много. Зато теперь я, может быть, какое-то время смогу сюда приходить. – Волшебные слова, – сказал я. – Волшебные слова? – переспросила Симамото. – Может быть, какое-то время... Она с улыбкой посмотрела на меня. Достала из сумочки сигареты, прикурила от зажигалки. – Иногда я смотрю на тебя и думаю, что вижу далекую звезду, – продолжал я. – Она так ярко светит, но свет от нее идет десятки тысяч лет. Может статься, и звезды-то уже нет. А он все равно как настоящий. Такой реальный... Реальнее ничего не бывает. Симамото не отвечала. – Вот ты пришла. Ты здесь. Или, по крайней мере, мне так кажется. Хотя, может, это и не ты, а всего-навсего твоя тень. А ты на самом деле где-нибудь в другом месте. А может, тебя уже нет. Может, ты исчезла давным-давно. Я вообще перестаю что-либо понимать. Протягиваю руку – хочу убедиться, что ты здесь, а ты опять прячешься за этими словечками – «может быть», «какое-то время». Так и будет продолжаться? – Боюсь, что да. Пока, – вымолвила Симамото. – Своеобразный у тебя юмор, однако, – сказал я. И улыбнулся. Она ответила своей улыбкой – словно после дождя тихо раздвинулись тучи и сквозь них пробился первый солнечный луч. Улыбка собрала в уголках ее глаз теплые маленькие морщинки, сулившие нечто необыкновенное. – Хадзимэ, а я тебе подарок принесла. С этими словами Симамото протянула мне большой конверт, обернутый в красивую бумагу и перевязанный красной ленточкой. – Похоже на пластинку, – предположил я, взвешивая конверт в руке. – Диск Ната Кинга Коула. Тот самый, который мы с тобой тогда слушали. Помнишь? Дарю. – Спасибо. А ты как же? Память об отце все-таки. – Ничего. У меня другие пластинки остались. А эта – тебе. Я рассматривал упакованную в бумагу пластинку с ленточкой; и шум голосов, и звучавшая в клубе музыка уплывали куда-то далеко-далеко, словно их уносило стремительным течением. Остались только мы вдвоем. Все остальное – иллюзия, зыбкие декорации из папье-маше. Настоящими были только мы – я и Симамото. – Послушай, давай поедем куда-нибудь и послушаем вместе, – предложил я. – Было бы здорово. – У меня в Хаконэ дача. Там никто не живет, и стереосистема есть. Сейчас мы туда за полтора часа доберемся. Симамото посмотрела на часы, перевела взгляд на меня. – Ты прямо сейчас собрался ехать? – Да. Она сощурилась, точно всматривалась куда-то вдаль. – Уже одиннадцатый час. До Хаконэ, потом обратно. Когда же мы вернемся? А как же ты? – Никаких проблем. Ты как? Еще раз убедившись который час, Симамото опустила веки и просидела так секунд десять. А когда открыла глаза, лицо ее было совсем другим – словно за эти мгновения она успела перенестись в неведомую даль и вернуться, оставив там что-то. – Хорошо. Едем. Подозвав парня, который был в клубе за распорядителя, я сказал, что ухожу, и попросил его сделать, что положено, когда заведение закроется, – опечатать кассу, разобрать счета и положить выручку в банковскую ячейку, куда у нас был доступ и ночью. Проинструктировав его, сходил домой за «БМВ», который стоял в подземном гараже. Из ближайшего автомата позвонил жене и сообщил, что еду в Хаконэ. – Прямо сейчас? – удивилась она. – В Хаконэ? В такое время? – Мне обдумать кое-что надо. – Сегодня, выходит, уже не вернешься? – Скорее всего, нет. – Извини, Хадзимэ. Я долго думала и поняла, что глупость сделала. Ты был прав. Акции я продала, все. Приходи домой, хорошо? – Юкико, я на тебя не сержусь. Совершенно. Забудь ты об этом. Просто я хочу подумать. Мне нужен всего один вечер. Жена довольно долго молчала, пока наконец я не услышал: – Хорошо. – Ее голос показался мне страшно усталым. – Поезжай. Только будь осторожен за рулем. Дождь идет. – Буду. – Знаешь, я что-то запуталась, – говорила Юкико. – Я тебе мешаю? – Совершенно не мешаешь, – отозвался я. – Ты тут ни при чем. Скорее, дело во мне. И не переживай, пожалуйста. Мне просто подумать хочется. Вот и все. Я повесил трубку и поехал к бару. Похоже, все это время Юкико думала о нашем разговоре за обедом, прокручивала в голове, что нами было сказано. Я понял это по ее голосу – такому усталому и растерянному, – и на душе стало тошно. Дождь все лил, не переставая. Я открыл Симамото дверцу машины. – Ты никому звонить не будешь? – спросил я. Она молча покачала головой и, повернувшись к окну, прижалась лицом к стеклу, как тогда, когда мы возвращались из Ханэды. Дорога до Хаконэ была свободна. В Ацуги мы съехали с «Томэя» 24и по местному хайвею помчались в сторону Одавары. Стрелка спидометра колебалась между 130 и 140. Дождь временами превращался в настоящий ливень, но это была моя дорога – я ездил по ней множество раз и знал каждую извилину, каждый уклон и подъем. За всю дорогу мы едва обменялись несколькими фразами. Я тихо включил квартет Моцарта и сосредоточился на дороге. Симамото, не отрываясь, смотрела в окно, погруженная в свои мысли, и изредка поглядывала в мою сторону. Под ее взглядом у меня начинало першить в горле. Чтобы унять волнение, мне пришлось несколько раз сглотнуть слюну. – Хадзимэ, – заговорила Симамото, когда мы проезжали Кодзу. – Что-то ты не очень джаз слушаешь. Только у себя в клубе, да? – Правда. Почти не слушаю. Классику предпочитаю. – Что так? – Потому, наверное, что джаза на работе хватает. Чего-то другого хочется. Классики или рока... Но не джаза. – А жена твоя что слушает? – Ей как-то музыка не очень. Что я слушаю – то и она. Даже не помню, чтобы она пластинки заводила. По-моему, она и проигрывателем пользоваться не умеет. Симамото протянула руку к коробке с кассетами и достала пару штук. На одной из них были детские песенки, которые мы распевали с дочками по дороге в детсад, – «Пес-полицейский», «Тюльпан»... Она с удивлением, как на диковину, посмотрела на кассету с нарисованным на ней Снупи. – Хадзимэ, – помолчав продолжала она, переведя взгляд на меня. – Вот ты рулишь, а я думаю: сейчас бы взять и крутануть руль в сторону. Мы тогда разобьемся, да? – На скорости 130 – наверняка. – Ты не хотел бы вот так умереть вместе? – Не самый лучший вариант, – рассмеялся я. – И потом, мы еще пластинку не послушали. Мы же за этим едем, правильно? – Ладно, не буду. Иногда лезет в голову всякая чушь. Ночи в Хаконэ стояли прохладные, хотя было только начало октября. На даче я включил свет и зажег газовую печку в гостиной. Достал из шкафа бокалы и бутылку бренди. Скоро в комнате стало тепло, мы уселись вместе на диван, как когда-то, и я поставил пластинку Ната Кинга Коула. Огонь из печки отражался в бокалах красноватыми отблесками. Симамото сидела, подобрав под себя ноги, одна рука лежала на спинке дивана, другая – на коленях. Все, как прежде. В школе она стеснялась показывать свои ноги, и эта привычка осталась до сих пор – даже после операции. Нат Кинг Коул пел «К югу от границы». Как давно я не слышал эту мелодию... – В детстве, когда я ее слушал, мне страшно хотелось узнать, что же такое находится там, к югу от границы. – Мне тоже, – сказала Симамото. – Знаешь, как меня разочаровало, когда я выросла и прочитала слова песни по-английски. Оказалось, он просто о Мексике поет. А я думала, там что-то такое... – Какое? Симамото провела рукой по волосам, собирая их на затылке. – Не знаю. Что-то очень красивое, большое, мягкое. – Что-то очень красивое, большое, мягкое, – повторил я. – Съедобное? Она расхохоталась, блеснув белыми зубками: – Вряд ли. – Ну, а потрогать-то можно хотя бы? – Может быть. – Опять может быть! –Что ж поделаешь, раз в мире так много неопределенности, – ответила Симамото. Я протянул руку к спинке дивана и дотронулся до ее пальцев. Я так давно не прикасался к ней – с того самого дня, когда мы улетали в Ханэду из аэропорта Комацу. Ощутив мое прикосновение, она подняла на меня глаза и тут же опустила. – К югу от границы, на запад от солнца, – проговорила Симамото.