Карфаген

Он предлагал людям небо.

Но люди предпочли кровь.

Его не спешили бросать вслед за первой жертвой – Пастырь еще не подал сигнал. Главарь наслаждался властью – над ним, над толпой. Там, внизу, даже те, кто не выносил жестокости и вида распоротой плоти, не могли отвести взгляда от устроенного Святителями зрелища. У обитателей подземелий был хронический сенсорный голод – они готовы были давиться любым шоу, путь даже от него выворачивало наизнанку.

– Чего вы медлите, ну?! – крикнул Змей. – Да, я Видящий! Съели?! И я прямо сейчас вижу будущее: о да! Я вижу, как вслед за мной на эти колья насаживают каждого, кто облизывался на мою смерть!

Всем телом посредник ощутил, как еще сильнее впились в его плечи державшие его пальцы. Странно – на него вдруг накатил дикий смех. Наверное, это была самая банальная истерика. От которой, впрочем, неслабо перекосило самодовольное лицо Пастыря. Последний задумал широкий жест в стиле Цезаря, отправляющего жертву на смерть. Даже отвел для замаха руку.

И в этот момент в толпе прозвучал далекий, слабый, но отчетливый женский крик:

– Змей! Я здесь! Я с тобой!

– Тана… – прошептал он. И невесть откуда взявшиеся силы заставили издать его этот вопль: – Тана!!!

Толпа одобрительно загудела, расступилась – и стало видно, как в образовавшемся людском коридоре в сторону черной скалы бежит тонкая девичья фигурка. Отсюда не было видно ее лица – в скудном освещении за пеленой брызжущего со свода «дождя». Он узнал ее по особой, легкой походке танцовщицы, которую не мог скрыть даже грязный оранжевый комбинезон.

Это зрелище произвело впечатление не только на посредника. Черные Святители, продолжавшие его удерживать, несколько замешкались, заставив своего главаря нервно крикнуть:

– Чего рты раскрыли?! Бросайте его!

Эта задержка стоила «братьям» эффектной задумки. На миг растерявшись, тот, что был слева, чуть ослабил хватку. И этого хватило Змею, чтобы выдернуть левую руку – и, сделав резкий кульбит, обхватить ею второго конвоира в тот самый момент, когда тот разжал руки.

Вместо того чтобы рухнуть вниз, потенциальная жертва повисла на здоровяке в рясе, норовя утащить его вслед за собой:

– Ну что, святоша? Полетаем?!

Сигануть вслед за жертвой на ржавые колья, видимо, не входило в планы Святителя. Рефлекторно он шарахнулся назад, невольно вытаскивая вслед за собой вцепившегося в него Змея.

– Чего вы возитесь?! – взвизгнул Пастырь. – Прикончите его!

Но теперь Видящий ощутил за собой инициативу и не собирался сдаваться вот так, за здорово живешь.

Драться врукопашную с толпой фанатиков – заранее проигрышное дело. Необходимо было расчистить себе путь к бегству. Благо оружия у этих ребят не наблюдалось, и на мгновение они оказались в равном положении с потенциальной жертвой. Пока он не упал им под ноги и не прихватил пару увесистых, острых обломков.

Два куска камня не особо удобно лежали в ладонях, однако это было кое-что большее, чем просто ногти и зубы. И хоть материал был далек от качества обсидиана, его твердости хватило, чтобы с одного удара раздробить колено ближайшего противника и болезненно полоснуть другого. Третьего Змей просто сбил с ног подсечкой, чему способствовала скользкая, влажная поверхность скалы. Посредник бросился на рычащее от боли тело, пытаясь прорваться, – и уткнулся в целую стену из мокрых черных балахонов. В отчаянии пленник швырнул камень в одного, в другого – и дважды промазал. Оставшись с голыми руками, он ощутил, как его пытаются ухватить за ногу. Собрал остатки сил и, заорав, бросился вправо. Там караулил всего лишь один член черного братства, видимо, надеясь, что беглеца остановит крутой склон у него за спиной.

Недавнего смертника такие мелочи остановить уже не могли. Змей бросился на фигуру, чье лицо закрывал мокрый капюшон. И, сбив с ног, вместе с ней полетел в пропасть… Так показалось в первую секунду – склон здесь был крутой, но недостаточно, чтобы спуск перешел в падение. Здесь весьма кстати пришлось жилистое, вопящее тело под ним, на скользкой поверхности превратившееся в подобие санок и отлично амортизировавшее толчки и удары о бугристую поверхность. Комфортно добраться до низу, однако, не удалось. Прилично разогнавшись, они налетели на выступ, исполнивший роль трамплина, – и их швырнуло прочь от черной поверхности, при этом разделив в воздухе.

Удар был жесткий. Несколько смягчило падение в воду – в успевшую накопиться глубокую лужу. Исполнившему транспортную роль святителю повезло меньше – он грохнулся прямо на щебенку и завопил, наверное, серьезно повредившись. Змей тщетно пытался подняться – не хватало сил после бегства и этого прерванного полета. Он беспомощно наблюдал, как со скалы в его сторону черной рекой несутся взбешенные сектанты. Но когда те были уже совсем близко, то почему-то замедлили шаг и остановились в нерешительности.

– Назад! – крикнул кто-то за спиной Змея.

Черные Святители будто этого и ждали, чтобы с новой энергией броситься в сторону беглеца. Из-под ног и балахонов брызнули грязные всплески – преследователи были уже в нескольких шагах. Посредник сжался, ожидая немедленной расправы. Но воздух разрезал резкий свист, и нападавшие наткнулись на плотный град из брошенных в их сторону камней. Прикрываясь руками, сектанты остановились – и поспешно попятились назад, к скале, выкрикивая невнятные угрозы.

Над замершим посреди мутной лужи Змеем склонилось скрытое тенью лицо, щеки его коснулись упругие локоны знакомой «африканской» прически. В этом момент посредник сумел произнести лишь довольно спорную фразу:

– Вот я и нашел тебя, Тана…

– Это большой вопрос – кто кого нашел, – тихо отозвался голос, от которого сжалось сердце.

В отблеске далекого прожектора Змей разглядел ее огромные, полные слез глаза, но сказать больше ничего не успел. Рядом возник еще один силуэт – с винтовкой в руках. Теперь стало понятно, чего так испугались преследователи.

Силуэт проворчал голосом Морица:

– Валим отсюда, быстро. Сейчас они очухаются, еще и подкрепление подтянут.





Глава пятая

Пауки в банке




Выглянув из-за бруствера, Змей оценил обстановку. До самой скалы никого не было видно. А значит, можно было добежать до колодца без риска получить в бок копье из железного прута. Конечно, у колодца могла быть засада – мало ли какие отморозки решили бы плюнуть на «водяное перемирие», чтобы утащить пленного – на обмен, для выкупа или вовсе на мясо. Со жратвой было совсем туго, а последний контейнер с сухими лепешками захватили «балахонщики» – так за глаза прозвали Черных Святителей.

Змей усмехнулся, поймав себя на мысли, что успел уже вжиться в это сумасшествие. Хотя прошла всего неделя со дня бунта, но все уже успели конкретно перессориться, а кое-кого и грохнуть под шумок.

Накопитель снова разделился на секторы – на этот раз спонтанно и более естественно, так как отдельные участки громадного лагеря захватили стихийно сбившиеся группировки. Недавно единообразная аморфная масса изолятов разбилась на «группы по интересам» и расползлась по углам, затаившись на время. Впрочем, это разделение не обещало спокойствия. Ибо интересы у групп действительно были разные, и если одни хотели просто, чтобы их оставили в покое, то другие страстно желали подчинить себе остальных.


В центре Накопителя, вокруг Черной скалы, как и стоило ожидать, обосновались сектанты. Что интересно, обосновались прочно. Более того, их становилось все больше – за счет новых адептов, сползавшихся к ним и принимавших их странную веру, одновременно присягая на верность Пастырю. Балахонщикам было чем приманить новых сторонников, помимо своих безумных идей.

У них был доступ к еде.

Шут его знает откуда, но, похоже, они каким-то образом контактировали с администрацией Накопителя. Может, находились в сговоре, а может, имели своих последователей уже и среди надсмотрщиков. В любом случае всем остальным приходилось туго.

Остатки неприкасаемых сгрудились «на западе», как прозвали наименее освещенную часть Накопителя. Святители и неприкасаемые имели взаимные претензии, претендуя на лидерство, и уже успели пустить друг дружке кровь. У неприкасаемых было преимущество в подпольной связи с Карфагеном через своих людей в администрации, но с ростом влияния Пастыря это преимущество таяло.

Еще одна группировка – это «отмороженные» из числа беженцев, плевавшие на все порядки и правила, принятые в Накопителе. Эти были опасны, но и сами дохли как мухи, так как лезли напролом, нарывались почем зря. Соответственно, в неизбежных столкновениях их предпочитали живыми не брать.

Большая толпа «унылых», как их прозвали за пассивность и неопределенность позиции, расположилась на востоке, у ворот охраны. Это была основная масса изолятов, включавшая женщин и детей. Она же поставляла большую часть неофитов в ряды Черных Святителей. Было подозрение, что рано или поздно все они плавно перетекут к Черной скале и напялят черные балахоны. Последние имелись у Пастыря в избытке. Надо думать, администрация Накопителя была заинтересована в этой темной силе, контролировавшей его внутреннюю жизнь и выполнявшей своими руками грязную работу в интересах Директории. Раньше этим занимались неприкасаемые, оставшиеся теперь в меньшинстве. Но свято место, как известно, пусто не бывает.

Группировки отгораживались от остальных за импровизированными укрытиями из старой, уже лишенной тока, проволоки, столбов и гравия, собранного прямо под ногами. В этом была практическая необходимость, так как нарастающий голод заставлял наиболее рьяных совершать набеги на соседей.

В ограниченном пространстве Накопителя все ненавидели всех. Причем куда сильнее, чем шакалов-надсмотрщиков, оставшихся за скобками нового конфликта. С одной стороны, это не могло не радовать. С другой – настораживало. Не покидало ощущение, что охрана просто дожидается, пока обитатели Накопителя перебьют друг друга. При этом власти делали все возможное, чтобы бунтовщики не объединились в один кулак и не врезали по тем, кто загнал их в этот «каменный мешок».

Даже думать о таком было омерзительно – понимать, что стал участником грызни в банке с пауками. Впрочем, лучше быть живым пауком, чем дохлой мухой.

За последние пару дней они успели отбить несколько атак. Это были и безумные одиночки, пытавшиеся прорваться к запасам, которые, как они думали, имелись за насыпной стеной импровизированного «форта». Кого-то удавалось остановить словом – угрозами и убеждениями. Кто-то получил камнем – в лоб, в живот, в колено. Были и такие, что нарочно нарывались на грубость: блуждало стойкое убеждение, что тяжело раненного должны выхаживать из сострадания или, на крайний случай, отправить в больничку при Накопителе. Но что-то подсказывало: никто не собирается лечить этих обреченных бедолаг. Да и сострадание таяло куда быстрее, чем остатки продовольствия.

Куда опаснее оказались нападения банд и спонтанно сбившихся групп голодных оборванцев. Из всего населения форта реальными боевыми единицами были лишь Змей, Мориц и, как ни удивительно, Тана, дравшаяся, как дикая кошка. Камни она метала тоже точнее всех. Несколько малахольных беженцев радом с ними хороши были разве что для массовости. Даже камни они швыряли куда попало. Однако помогли создать впечатление массовости и отпугнуть врагов.

Еще до спасения Змея Морицу удалось захватить ценный приз – винтовку СВД, оброненную шакалом-наблюдателем во время падения Черной скалы. С ней форт был еще опаснее для нападавших, что все же не спасало от новой, еще более яростной атаки.

Ведь еды и воды не становилось больше.

Змей внимательно вглядывался в пространство, прикидывая собственную скорость движения и возможности к отступлению. Конечно, его прикрывал Мориц, занявший удобное положение с трофейной винтовкой. Но было понятно, что уж если дойдет до стрельбы, то жалкий десяток патронов не остановит разъяренных адептов Пастыря.

Облизывая пересохшие губы, посредник прикидывал шансы. «Ясное дело – других вариантов нет. Иначе «монахи» просто сдохнут от жажды – куда быстрее и мучительнее, чем от голода».

Это понимали все – даже самые конченые мрази, успевшие проявить себя в дни бунта. Потому и оставалось до сих пор это единственное место, где избегали нападений друг на друга. Или, по крайней мере, старались нарочно не пересекаться.

Колодец.

По сути – огромная дыра шагах в тридцати от скалы, где скапливалась вода, ниспадавшая в виде дождя из Зияющей Дыры. Это было удивительно, но в плохом смысле слова: при всем обилии лившейся со свода воды вся она уходила куда-то сквозь слой гравия, оставаясь только в лужах вокруг Черной скалы да в этом колодце. К скале было не подобраться – там засели Святители. А вот к колодцу надо было прогуляться.

– Ты там осторожнее, – шепнул тихий голос, от которого тепло сжалось сердце. Тонкая рука легла на плечо, коснулась шеи. – Может, пойдем вместе?

– Не самая лучшая идея. – Змей посмотрел на Тану, машинально поправил ей волосы, спадавшие на лицо. – Я еле тебя нашел. Не лучшее время, чтобы потерять снова.

– Это еще вопрос, кто кого нашел, – в который раз повторила девушка. Улыбнулась. Получилось натянуто. – Ладно, иди. Только не ввязывайся в драку, если кто у колодца появится. А то я тебя знаю.

– Ты лучше всех меня знаешь.

Бодро подмигнув ей, он подхватил канистру и тихо вынырнул из укрытия. Пригнувшись, будто это действительно делало его незаметным, рванул в сторону колодца.

После падения Черной скалы прожекторы уже не шарили по территории Накопителя с прежней активностью. Однако колодец шакалы таки подсветили. Что-то подсказывало: не обошлось без договоренности с балахонщиками, новыми «шестерками» руководства – хотя это был еще вопрос, кто кого больше использовал. Так или иначе, кто контролировал колодец, тот контролировал Накопитель.

Ему повезло. У колодца не было ни души. Хотя наверняка его держал под прицелом не только Мориц. Змей нарочито вальяжно потянулся, зевнул и показал неприличный жест в сторону террасы, откуда когда-то сам разглядывал пространство гигантской пещеры. После чего встал на колени и перегнулся через ломаный край провала.

Это было самое опасное – поверхность воды была на полметра ниже, и на какое-то время приходилось торчать кверху задом, не зная, что происходит снаружи.

Он погрузил канистру в ледяную воду. В глубине ржавой емкости забулькало. Хорошо, что было куда налить эту воду – в каждом квадрате была такая канистра. Не то чтобы Директория сильно заботилась о жизни изолятов. Просто массовая гибель такого количества людей от жажды и голода грозила еще большими проблемами, чем подземные обрушения. Это даже нацисты понимали, убивая и утилизируя своих жертв постепенно, размеренно, как на конвейере. Эпидемии и испорченный воздух во всем пространстве Карфагена Директории были не нужны.

Вода перестала булькать. Посредник ухватился покрепче левой рукой за каменный выступ и потянул на себя тяжелую, наполнившуюся до краев емкость. Вытащил, поставил с глухим стуком, перевел дух.

– Хороша водичка? – прямо над ухом просипел незнакомый голос.

От неожиданности Змей дернулся, опрокинул канистру. Вода захлестала из горловины, но посредник этого не видел – мгновенно развернувшись, он уже сгруппировался в ожидании нападения. Но нападать на него не собирались. Перед ним, в расслабленной позе, прямо на земле сидел странный человек. Странный – потому как сразу напомнил ему кого-то из прошлой жизни. На языке даже завертелось имя – но Змей все не мог его вспомнить.

Незнакомец был гол по пояс – ниже были грязные бесформенные штаны и задубевшие ботинки из искусственной кожи. Невероятно тощее, длинное тело было сплошь перечеркнуто уродливыми шрамами, словно кто-то безжалостный и упорный играл на нем в крестики-нолики при помощи ножа. Присмотревшись, однако, можно было разглядеть: шрамы были расположены не хаотично – они складывались в сложный рисунок, разглядеть который, правда, не позволяло вечно сумеречное освещение. Огромная, лысая, неправильной формы голова на тонкой, какой-то птичьей шее придавала облику незнакомца что-то не от мира сего. Как и блуждающий взгляд впавших глаз и странная улыбка юродивого.

– Голум… – пробормотал Змей.

Он вспомнил, где встречал похожую фигуру. В фильме, увиденном еще до Катастрофы, в далеком, полузабытом детстве. Странное существо из сказки, со странным говором…

– Что? Голый, голый. – Человек хихикнул и принялся активно чесать тощий бок, сразу же напомнив обезьяну. – Жрать захочешь – продашь последнюю рубашку.

Нет, все же голос был совсем не тот. Не такой вкрадчивый и навязчивый – скорее, какой-то ернический, ехидный. Но не от реального веселья, а с эдакой нервной, болезненной «смешинкой», какая случается, когда включается защитная реакция после пережитого ужаса.

– Откуда ты здесь взялся? – глухо спросил Змей.

– Я тут и был, – незнакомец снова хихикнул. – Вон, в ямке лежал. Меня вообще часто не замечают. Иногда я думаю, что меня и нет на самом деле. Я просто кажусь. Даже себе самому.