Ката

– Ты в этом уверена?

Ката объяснила, что произошло потом, рассказала о загадочном человеке, у которого душа серая, а закоулки в ней еще серее. Он хотел отомстить и собирался сделать с ними что-то плохое, потому что знал, что они никому не смогут рассказать об этом.

Вскоре послышался шум мотора, в конце улицы показалась машина и стала приближаться к дому.

– А вот и он, – сказала девочка. Машина была светлого цвета в еще более светлую крапинку и плыла по улице, отчасти напоминая полосу тумана в лунном свете. На переднем сиденье никого не было, а сзади лежало что-то, укрытое покрывалом, на что девочка не велела Кате смотреть.

Машина резко повернула ко въезду и завернула в гараж, которого Ката раньше не заметила. Ворота гаража начали закрываться с пронзительным скрежетом.

– Сейчас тебе придется принять решение; я его за тебя принять не смогу, – сказала девочка.

Ката огляделась в поисках Соулей, но не увидела ее.

– Она в доме. Ты хочешь отправиться за ней?

– А что мне еще делать? – спросила Ката, в упор посмотрев на девочку.

– Ты можешь и дальше сидеть здесь и ждать. Но тогда не будешь помнить ничего из того, что произошло, – только то, что ты сидела в саду.

– Хватит чушь пороть; конечно, я хочу все помнить. Разве я раньше не говорила: помнить хочу! Не хочу сидеть в сторонке и прятаться от жизни; хочу видеть ее такой, как она есть, участвовать в ней, менять ее!

Ката, фыркнув, оставила девочку в саду и вышла на тротуар, где был подъезд к дому. Ворота гаража уже готовы были вот-вот закрыться, но Ката действовала быстро: она подбежала и подкатилась под них.

Стало темно, неприятно, открылась и захлопнулась дверца машины, затем на потолке зажглись неоновые лампочки. Ката услышала тихий смех; ей показалось, что смеются над ней, и ее посетила мысль, что она – вещь среди других вещей, которую запихнули на склад, оставили там, и никто за ней не придет. Она закрыла глаза, а открыла их уже на другой улице и ощутила, как ее обхватывают руки и вынимают из багажника машины, увидела странно белое лицо того человека, словно излучавшее свет, а когда он улыбался, его зубы были острыми, как зубцы пилы.

– А ну тихо, – шепнул он ей на ухо, прижался лбом к ее лбу и зашептал что-то настолько быстрое и убаюкивающее, что Ката слушала как завороженная. Она видела краем глаза или ощущала, как поплыла над полом, словно привидение, странно сутулясь, и на глаза ей ниспадали волосы. Она и тот человек спустились по лестнице в темный подвал, и он то и дело придерживал ее за талию, чтобы она не навернулась. Где-то в темноте хлопнула дверь.

Ката закрыла глаза и открыла их уже на другой улице – и там она была одна, лучше видела вокруг, и все было четким. Посереди коридора стоял большой нелепый платяной шкаф – открытый, и Ката успела проскочить в двери до того, как он закрылся.

Комната, в которую был ход из шкафа, оказалась самым причудливым, что Кате доводилось видеть в жизни. В окно свешивалась листва, шипы, лишайники и ярко-зеленые папоротники. Она догадалась, что это то самое окно в задней стене дома. Лес вливался в комнату, и среди этого сплетения растений висела Соулей. Нити лишайников опутывали ее горло, запястья и живот и раздвигали ноги так, что было видно розовое отверстие между ними. Глаза Соулей были широко открыты, изо рта валила зеленая пена, стекавшая на грудь.

Ката не понимала, как ее подруга могла попасть в такой переплет за то короткое время, которое прошло с их последней встречи, но перестала об этом думать, когда увидела в комнате другую фигуру: в углу, в зеленом сумраке, стояла она сама, отвернувшись лицом к стене; от нее доносились тихие стоны, и она поминутно слегка поднимала локти и колени, словно хотела пройти сквозь стену.

– С ней все нормально, – сказала она самой себе, прищурилась – и оказалась одновременно в обоих местах. В одном месте освещение было красное, а ветви деревьев оказались железными цепями, стволы кожаные, а ветви колючих кустов – хлысты с шипами. Ката широко распахнула глаза – и освещение стало зеленым. Она заметила, что по полу бегают взад-вперед муравьи, некоторые с листиками на спине, и желто-белые сороконожки, которые, если до них дотронуться, плюются ядом, пахнущим ванилью, – Ката знала это, а откуда, сказать не могла, точно так же, как и знала, что человека, притащившего их в эту комнату (она также называлась темницей) зовут Железный человек, или Эль Торо, или Батори на одной из тех двух улиц, а на второй – попросту Йоун.

– По какой улице мне пойти? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь, и посмотрела на спину другой Каты в углу. Закрыла глаза на одной стороне и открыла на другой, где освещение было красным, и так по очереди то открывала, то закрывала, чтобы другая видела, чем занята первая, пока наконец Ката в углу не взяла верх, не открыла глаза и не повернулась. Она стала всматриваться в темницу, где было сумрачно, но красноватый блеск как бы сочился с потолка.

Близко к середине комнаты она разглядела очертания мужика; он стоял на четвереньках под столом и возился с цепью, замком и арестантскими колодками, которые должны были надеть на шею Кате. Освещение стало зеленым, и Ката переместилась в середину комнаты – и там оно снова стало красным; мужик изумленно посмотрел ей в лицо, и обе Каты встретились, встали друг напротив друга в зеленом и красном и подмигнули друг другу. Ката помахала другой Кате рукой, издала смешок, на который ответили, и он раскатился между ними. Они помахали руками сперва с одной стороны возле головы мужика, затем с другой. Он отпрянул, и тогда одна Ката обвила его руками за шею сзади и придавила, а другая сделала то же самое спереди. Мужик стал отбиваться, а они повисли на нем, сжимая его все сильнее, пока он не обессилел. Его глаза побелели, он рухнул без движения на пол между ними и словно съежился. Тогда они поволокли его по полу и обмотали его цепями и ветвями из леса, которые он приготовил для них. Затем принялись освобождать Соулей, а после этого без сил повалились на пол рядом с ней.





54


Они спали. Кате снились растения, бесконтрольно прорастающие в ней, и от них исходил такой резкий свет, что ей слепило мысли. Она ходила по лесу и видела, как перепрыгивают с дерева на дерево обезьяны, рыжие, как закат, видела сороконожек, которые плюются ванилью, если их пощекотать.

Через некоторое время Ката очнулась: она все еще лежала на полу. С трудом поднялась на ноги; ее охватил приступ дурноты, но ничем не стошнило.

Она огляделась вокруг. Источником света здесь была лампочка под потолком. Окон в комнате не было, и дверей на первый взгляд тоже было не видать. Мужик, которого они одолели, лежал на полу на животе; одна его рука была заперта в колодки, а вторая привязана к его же шее кожаным ремнем, так туго, что пальцы распухли и стали бледно-синими.

Ката потормошила Соулей, все еще лежавшую на полу, убедилась, что та жива, а затем начала искать выход. Стены везде были одинаковыми: нижняя часть обита темной кожей, а верхняя – деревянная, как и пол. От кожи исходил слабый запах чистящего средства. К одной стене была прибита доска из ДСП; по углам из нее торчали толстые гвозди, а с них свисали цепи разной длины. На столе посреди комнаты лежали разнообразные песты, фаллоимитаторы, шары, завязки, хлысты и куски колючей проволоки.

Ката склонилась над мужиком, заглянула ему в лицо – и узнала его. Комната была «темницей» из писем Батори, в которую он пытался залучить Валу. Йоун пробормотал что-то, словно в беспокойном сне. На нем не было заметно никаких телесных повреждений, если не считать руки, которая так и продолжала пухнуть. Он был одет в желтую рубашку-поло, полосатые носки и бархатные брюки. Ката пошарила в карманах брюк и нашла нечто, похожее на ключ: длинный стержень с рядом горизонтально расположенных штифтиков на конце и тяжелым железным шаром на противоположном конце.

Она подошла к ближайшей стене и ощупывала ее, пока не нашла дверь. Как и вся комната, та была обита внизу кожей, а вверху – деревом. Ручки с внутренней стороны не было, но в середине двери имелось отверстие, в которое Ката воткнула стержень, и дверь со щелчком открылась.

Соулей все еще лежала на полу, но Ката решила пока не уносить ее. Осторожно выглянула из «темницы», вылезла вон через шкаф (на вешалках висели белые рубашки и немногочисленные пиджаки) и вышла в освещенный коридор, пахнущий, как сладкая луковица.

В комнате, ближайшей к «темнице», висели фотографии – под потолком на шнурках – или лежали в растворе в емкостях, откуда и доносился этот запах. На фотографиях в емкостях была Соулей, голая и связанная в «темнице»; некоторые из них были увеличены настолько, что на них были только отдельные части тела. На шнурках висели фотографии Каты на улицах города, перед домом на Бергстадастрайти и вместе с Соулей на балконе на Лёйгавег. Две фотографии висели в рамке на стене; на обоих был Йоун, лежащий без сознания на взморье с надписью «ПОТРАХУН» на лбу.

Ката вышла из подвала и осмотрелась. Освещение в доме было зелено-голубым, как в аквариуме, а за окнами стояла темнота.

Ката поспешила обратно в подвал забрать Соулей, в несколько этапов перетащила сквозь шкаф и положила ее, мычащую, на пол в коридоре. Потом рассмотрела Йоуна, все еще валявшегося без сознания. Поскольку ему явно было важно спрятаться, что можно было видеть по тому, как устроен вход в темницу, то, скорее всего, ему очень понравилось бы, если б его оставили там одного, так, чтобы никто о нем не знал. Ката шагнула вон из «темницы» и захлопнула за собой дверь, которая автоматически заперлась. Толкнула ее, убедилась, что та не откроется снова, поправила вешалки и закрыла шкаф.

– Ну, подружка, а теперь пошли домой, – сказала она, склонившись над Соулей, глаза которой были открыты и растерянно блуждали по потолку.

Ката помогла ей подняться, дала опереться на себя и повела по коридору, вверх по лестнице и в гостиную на верхнем этаже, где они некоторое время отдохнули. Чтобы прикрыть ее наготу, она подвязала ей вокруг талии скатерть и одела в рубашку со своего плеча. За окном по-прежнему было темно, и хотя Ката ничего не имела против того, чтобы передохнуть, ненадолго закрыть глаза в этом аквариумном сумраке, она заставила себя встать. Подтолкнула Соулей, задремавшую на диване, вывела ее в коридор, через прихожую и вон из дома.

Воздух был прохладным, освежающим. Соулей недоуменно посмотерла вокруг себя, как если бы была пьяна в стельку. Ката закрыла за ними входную дверь, свела Соулей с крыльца, но та уселась на нижнюю ступеньку и отказалась двигаться.

– Где я? – спросила она.


– Мы домой идем… Мы в бар ходили, – сказала Ката, не сдержалась и хихикнула. Как по заказу, на троутаре возле дома показалась молодая пара: парень и девушка шли на заплетающихся ногах, натыкаясь друг на друга, домой из бара. Девушка злобно шипела и отмахивалась от парня, а он смеялся и щипал ее за бок.

– Вставай! – сказала Ката и потянула Соулей, чтобы та поднялась.





Призраки





55


Лицо Соулей было опухшее, бледное; внутренняя часть ляжек в синяках, а также синяки на сосках, запястьях и лодыжках, и влагалищные мышцы разорваны, что свидетельствовало о том, то туда засовывали что-то, размером больше полового члена. Ката зашила порванную кожу и мышцы, намазала мазью, дала подруге болеутоляющие и противоотечные таблетки, а для облегчения похмелья – «Либриум», который стащила в больнице.

В первые дни с Соулей градом лился пот, она бормотала что-то бессвязное и ворочалась в постели, так что Кате приходилось держать ее, чтобы она не вывалилась. Хотя Соулей явно не помнила ничего из случившегося, ее телу был нужен покой, и Ката установила катетер, чтобы вводить ей питательные вещества.

– Очень хорошо, – бубнила она себе под нос и сидела у ее кровати, не вставая, разве что для того, чтобы размяться или принести для Соулей лекарство.

На второй день подруга ненадолго очнулась и спросила, который час – ей, мол, надо потолковать с соцподдержкой насчет своего пособия, – но Ката остановила ее и, в конце концов, сделала ей укол успокоительного. На четвертый день ее сознание стало более ясным, она сама пила воду, а Ката продолжала врать, что, мол, Соулей перепила в баре, но собиралась сказать ей правду, когда она окрепнет.

По вечерам Ката сидела у окна, выходящего на Бергстадастрайти, и смотрела, как ветви деревьев мотаются под ветром, а о флагшток в саду с приглушенным звуком колотится веревка. Ей не хотелось ни смотреть телевизор, ни читать, и внутри себя она ощущала глубокую, чуть звенящую тишину.

Ближе к Рождеству Ката вымыла и вычистила всю квартиру, сготовила обед и разбудила Соулей, чтобы они поели вместе. Купила в цветочном магазине в соседнем доме букет и поставила в вазу, зажгла свечи, воскурила благовония.

– Вау, а это в честь чего? – спросила Соулей, когда вышла из комнаты.

– В честь того, что ты проснулась, – ответила Ката.

– Я это дело брошу, – сказала Соулей, имея в виду выпивку. Она съела всего несколько кусочков, а больше не смогла; Ката дала ей чаю с медом, халат и полотенце и отправила ее в душ.

После этого они сели в гостиной. Соулей прихлебывала чай. Оказалось, что она не помнит ничего о залитии кислотой и о своем разговоре с Катой, после которого убежала.

– Это было ужасно, – сказала Ката.

– Мы вместе заходили в какой-то дом? – спросила Соулей.

– О чем это ты?

– Я тебя видела. Мы были в желтом доме… Я там раньше бывала. Мы сидели в подвале, и с нами был мужик. Ты с ним что-то сделала… Он лежал на полу, и по нему букашки ползали.

– Это прямо как дурной сон, – сказала Ката.

Во дворе раздалось птичье пение: три короткие ноты, – а четвертая, выше и длиннее, растянулась высоко над домом и поднялась к солнцу.





* * *


Они отпраздновали Рождество и Новый год. Ката подарила Соулей пижаму, чтобы носить в клинике «Вог», и «Силу настоящего» Экхарта Толле. Соулей подарила ей ежедневник в линеечку, с изображением голубя и маленькой обезьянки, которая прижимала этого голубя к себе.

– Они дружат, – смеясь, сказала Соулей. – Я перед этой картинкой просто не смогла устоять. Они так на нас похожи!

– Спасибо, – ответила Ката.

– Не волнуйся; обезьянка – это я.

В канун Нового года Соулей смотрела на своем ноутбуке сериал «Друзья», жевала «Либриум» и позволила Кате приготовить для нее еду. Через несколько дней, утром во вторник, Ката заставила ее встать. Они поехали на Хёвди, где располагалась клиника «Вог» и откуда открывался вид на серое взморье. За заливом стояли особняки и высотки какой-то окраины-пустоши. Соулей села в комнате ожидания, где даже не было журналов на столиках, и стала ждать, пока Ката передаст в окошко ее документы. Девушка-регистраторша вбила данные в компьютер и наконец кивнула на дверь.

– Она должна войти туда сама, – сказала она.

После двух сигарет, выкуренных в молчании при дожде на улице, Соулей крепко обняла Кату, сказала, что позвонит, и скрылась за той дверью.