Колода предзнаменования

Вайолет была права. Основатели создали монстра, и их потомки до сих пор расплачивались за это. Она до сих пор расплачивалась за это.

Из-за ритуала, который она проходила в детстве, Мэй получила свой дар от Зверя, как первые основатели – от леса. Ее сила вернула сотворенную ими болезнь, начала весь этот кошмар заново.

Все это время она думала, что отец видел в ней что-то особенное. Но теперь Мэй знала, что он видел в ней лишь обещание смерти и разрушений ради собственной выгоды.

– Тогда почему ты убиваешь людей? – спросила Мэй, думая о бесчисленном количестве трупов, оставленных Зверем. – Если тебя создали защищать Серость от Ричарда…

«Чтобы подпитывать меня и не дать болезни распространяться, нужна кровь. Мы сдерживали заразу, забирая людей из города. Но большинство из них не могут надолго утолить нашу жажду. Нам нужна кровь основателей».

Мэй перевернула четвертую карту, и ее живот сжался.

Посередине поляны стоял мальчик с тремя мечами над головой. Он стоял на коленях и вытягивал руки, но не в жесте мольбы. Он выглядел непокорно. Яростно.

– Айзек, – озарило ее. – Поэтому Салливаны убивают друг друга? Потому что Ричард не умер, в отличие от других основателей?

«Да», – прошипел голос.

– Это так неправильно… Поэтому ты пытался овладеть Вайолет – ты хотел большего?

«Да». Это слово было пронизано такой потребностью, что Мэй чуть не согласилась с ним… а затем пришла в себя. Может, Зверь и пытался ей помочь, но он все равно был опасен. Это монстр, который не просил создавать его таким, и Мэй не знала, что делать, как все исправить. У нее осталась последняя карта.

– Должен же быть какой-то способ остановить эту заразу! Способ, который не включает в себя убийство.

«Когда-то давно мы тоже так думали, – пропели голоса ей на ухо. Теперь она знала, кому они принадлежат: Томасу Карлайлу, Лидии Сондерс и Хетти Готорн. – Но Ричард убил нас до того, как мы успели что-либо изменить».

– Так как мне остановить его?

«Теперь ты сильнее, – задумчиво произнесли голоса. – А мы умираем. Если хочешь, ты можешь уничтожить нас и забрать себе силу, которой он так жаждет. Но это не остановит болезнь».

– Значит, если ты умрешь, болезнь продолжит распространяться. А если я найду способ замедлить заразу и одолею отца, то ты продолжишь существовать. Ты все равно будешь убивать людей, потому что тебе нужна наша кровь.

«Это… не идеальное решение». – Августа показала на последнюю карту.

Мэй перевернула ее и воззрилась в жестокие желтые глаза Зверя, а затем с ужасом наблюдала, как окровавленные шпили короны начали трансформироваться. Колода менялась под стать кошмару, в котором она жила. Это угроза… нет, предупреждение. На каждый шпиль были нанизаны люди – знакомые ей люди. Джастин, Айзек, Харпер и Вайолет – все они были мертвы. От этого вида ее затошнило. Ей захотелось расплакаться.

– Нет, – прошептала Мэй. – Я не позволю этому случиться.

«Возможно, у тебя нет выбора».

Корни под ней сморщились и сократились, открывая вид на символ основателей. Мэй увидела дырку в центре круга; сквозь нее лился свет – замочная скважина, идея. А затем ветки окружили ее, и все снова почернело.

Когда Мэй открыла глаза, она была уже не в видении и не в Серости. Вместо этого каким-то образом ее перенесло обратно в Четверку Дорог. Она сидела на главной улице, в центре настоящего символа основателей, выложенного на городской площади. Деревья сомкнули ее в пульсирующем круге, переплетаясь ветками. Небо разверзло пасть в крике и излило Серость. Повсюду вокруг нее землю укрывали переливчатые хлопья пепла.





22




Идея Джастина была совершенно идиотской, посему Айзек подозревал, что она может сработать.

– Все это уже какой-то перебор, – сказала Вайолет.

Они опускали защитные рольставни на окнах в зале ратуши. Харпер с Джастином занимались тем же в квартире. Прежде чем перейти к делу, Айзек хотел убедиться, что они будут в безопасности, насколько это возможно. Но ратуша большая, и на проверку потребовалось больше времени, чем ожидалось.

– Как ты? Если Джастин говорит правду о своем отце…

– То он мой предок. Да, я знаю. – Айзек с силой опустил рольставни, вспоминая могилу Ричарда Салливана в мавзолее. Портрет, висящий в архиве. Все это ложь, и он сам не понимал, почему это до сих пор его удивляло. – В смысле, он определенно основатель. И в моей семье всегда было полно придурков. Вполне логично, что чувак, ответственный за все проблемы, один из нас.

Единственный луч надежды во всем этом, с горечью подумал Айзек, был в том, что род Салливанов просто гигантский. Все те пропажи привели к обширной, разобщенной семейной сети, а значит, они с Джастином состояли в таком же дальнем родстве, как, в общем-то, все жители Четверки Дорог. Хватит с него неприятностей на сегодня; если он узнает, что долгое время был влюблен в собственного кузена, это станет последней каплей.

– Мне кажется, ты не очень-то справедлив к своей семье, – мягко заметила Вайолет. – Есть же ты, есть Габриэль…

– Габриэль уехал.

Вайолет уставилась на него круглыми глазами.

– Что?

– Он сбежал от битвы. Как и в прошлый раз.


Айзек не осознавал, насколько ему больно, пока не произнес эти слова вслух.

– Черт! Ты прав. Большинство членов твоей семьи действительно придурки.

Айзек невольно рассмеялся, и через секунду Вайолет присоединилась к нему; их смех звучал немного истерично на фоне завываний ветра снаружи.

– Мне трудно поверить в происходящее, – признался он, закрывая окно на защелку. – Не могу поверить, что Четверка Дорог превратилась в это. Не могу поверить, что мы застряли здесь. Не могу поверить, что единственная стоящая идея, как выйти из положения, пришла в голову тому из нас, у кого нет сил.

– Ох уж эта Четверка Дорог, – вздохнула Вайолет. – Всегда находит новый способ испортить нам жизнь.

– Будто мы сами плохо справляемся.

Вайолет покачала головой, по-прежнему улыбаясь. Ее свитер сполз с плеча. Айзек невольно обратил внимание на гладкий изгиб ее ключицы, как свет от свечи, которую она держала в руках, играл на ее обнаженной коже. В нем нарастало странное и пьянящее чувство.

– Что? – спросила она.

О пожал плечами.

– Мне просто не верится, что с твоего приезда сюда прошло всего несколько месяцев.

– Мне тоже. – Вайолет опустила следующие ставни и защелкнула их. – Год назад моей самой большой проблемой было улучшить программу для прослушиваний в консерваториях. А теперь мы можем обречь целый город на смерть, потому что наши предки приняли катастрофически неверные решения.

– Тут действительно так плохо?

Она встретилась с его взглядом. Слегка улыбнулась.

– Могло быть и хуже.

Айзека до сих пор изумляло, что Вайолет знала обо всем, через что он прошел, и не жалела его. Все его надежды, страхи, мечты – она выслушала их, не моргнув глазом, и он поступил так же в отношении нее. Не потому, что им было что-то нужно друг от друга, а потому, что они хотели поделиться друг с другом. После стольких лет, когда на него смотрели как на прокаженного, было неописуемым облегчением найти человека, который тоже понимал: исцеление не подразумевает возвращение к прежнему себе. Оно значит, что ты должен превратиться в нового человека и принять его – со всеми острыми углами.

Внезапно он понял, что хочет поцеловать ее. Айзек даже не подозревал, что может испытывать к кому-то романтические чувства без грусти, тоски, без боли. Он не знал, как сказать ей об этом, но сам факт горел внутри него, как вновь зажженное пламя, дикое и неизбежное.

Пока он пытался подобрать слова, чтобы сделать все правильно, Вайолет снова заговорила:

– Харпер с Джастином уже закончили, – сказала она, глядя ему за спину.

Айзек повернулся и увидел в конце коридора ее кота, вилявшего хвостом.

– Он сказал тебе об этом?!

– Не он, а наша связь, – ответила Вайолет, преодолев уже половину коридора. – Это трудно объяснить.

Айзек с секунду наблюдал за ее удаляющимся силуэтом. Затем вздохнул и пошел следом.

Они уселись вчетвером на полу гостиной и смотрели на карты перед скрещенными ногами Джастина. Харпер не могла подавить легкий укол тревоги, глядя на всевидящее око на рубашке. Способности Карлайлов были прямолинейными и стабильными, а Готорнов – абстрактными: они имели дело с воспоминаниями, судьбами, будущим. Ни один человек не имел права обладать такой силой. С другой стороны, так они и влипли в эту передрягу: потому что их предки были слишком алчными, чтобы знать свое место.

– Ладно, – медленно произнесла Вайолет. – Как именно это работает? – Она протянула руку, но как только ее пальцы коснулись карт, Вайолет ахнула и отдернула ее. – Черт! Больно.

– Наверное, стоило вас предупредить, – сказал Джастин с противоположной части круга. – Только Готорны могут прикасаться к колоде. Поэтому она обычно хранится в коробке.

Он наклонился и подобрал карты. Ему они явно не причиняли никакого вреда, хотя Харпер видела, что он взволнован. Джастин выглядел бледным и усталым; очевидно, все происходящее выжало из него все соки. Он не держал карты как Мэй – словно они продолжение него. Скорее, как оружие, которым он не умел пользоваться.

– Нет никакой гарантии, что это сработает, – продолжил Джастин. – Но я слышал большую часть разговора Мэй с нашим отцом. Колода Предзнаменований общается со Зверем. А он наверняка знает, как победить Ричарда и вернуть наши силы в источник. Так что мы спросим его.

Звучало это крайне абсурдно – добровольно говорить с монстром. Но стоило признать, что у них не было других идей.

– Разве ты не должен задать вопрос, чтобы начать гадание? – спросила Вайолет.

– Его должен задать кто-то другой. Так делает Мэй.

– Ты обещал мне погадать, – тихо напомнила Харпер.

– Было такое. Задавай свой вопрос.

Харпер улыбнулась.

– Как победить Ричарда?

Джастин начал тасовать колоду.

Несколько секунд все молчали. За ставнями завывал ветер, свечи откидывали мерцающие тени, лицо Джастина скривилось от сосредоточенности. Затем он заговорил:

– Ладно, я что-то чувствую… Мэй всегда говорила, что на задворках ее разума открывается путь, будто она видит дорогу ко всем корням города…