Конец крымской орды

– Слушай. Только поймешь ли? Но ладно. Чему быть того не миновать. У Алены все шло неплохо. Наступило время рожать. Плод пошел не так, как надо. Застрял. Тут уж мне следовало решать, кого спасать, ребенка или роженицу. Я решилась выручать бабу, потому как если и не сможет далее родить, то сын у нее уже есть, да и младенец сгинул бы без мамки. А так, даст Бог, еще родит. Спасла я жену твою, а плод… сам знаешь. Теперь решай, виновата я или нет.

Бордак вздохнул и спросил:

– У тебя такие случаи уже были?

– Был один раз, давно. Тогда мне не удалось спасти ни мать, ни плод.

– Ты уверена, что все сделала правильно?

– Мне ведь седьмой десяток. – Повитуха вытянула ладони. – Через эти руки сотни детишек прошли. Почитай, в округе у всех баб роды принимала.

– Но почему с Аленой вот так вышло?

– Это только Господь знает. Ты не тяни время боярин, казни либо уходи. Устала я, мочи нет.

Михайло резко развернулся, вышел из избы и со двора.

Герасим настороженно посмотрел на него.

– Что, Михайло Алексеевич?..

– Ничего.

– Неужто прибил повитуху?

– Хотел, но не виновата она. Господь послал нам с Аленой испытание.

Герасим кивнул.

– Вот и правильно, вот и хорошо. Зачем кровь лишнюю лить, когда много и без того? Еще найдутся те ироды, которым следует головы срубать.

– Ты о ком?

– Вестимо о ком. Работники, которые с Москвы приезжали к бабам своим, говорили, что Девлет-Гирей следующей весной опять к нам заявится. Мало ему, собаке, того, что он уже натворил. Или, может, это пустые слухи?

– Не слухи, Герасим. Быть к лету войне.

– Большей, чем была?

– Большей. Ладно, идем на подворье.

Они прошли на край села.

Бордак узнал, что Алена еще спала, сходил в церковь, помолился, поужинал.

Тут и Парфенов подъехал, соскочил с коня, прошел в дом, сел на лавку напротив друга и спросил:

– Как тут, Михайло?

– Ну уж не до праздника.

– Это понятно.

Объявилась стряпуха князя Варвара, спросила, подать ли кушанья князю.

Парфенов отказался, сослался на то, что плотно перекусил на Москве.

Марфа убрала за Бордаком.

Вельможи вышли на берег реки. Вечер выдался погожим, теплым.

– Ты надолго сюда, Василь?

– Да вот ключник наберет еще с десяток мастеровых, с ними и поеду. Ты, как я разумею, с Аленой останешься?

– Куда же я от нее?

– Верно, поддержи жену. Ты узнал, почему так с ней вышло?

– Узнал.

– Бабка Вера отчиталась?


– Да, рассказала все как было. Признаюсь, Василь, хотел я прибить ее, но не смог.

– Ты на людей не ярись. Негоже то, Михайло. Бабка Вера повитуха знатная. Коли помер младенец, то не ее вина в том.

– Понимаю. Худо у меня на душе, Василь.

– Ничего. Побудешь с женой, отойдешь, смиришься.

– Тихо-то как.

Парфенов кивнул.

– Да, сегодня пригоже. Вон на берег выходят парень да девка. Им все нипочем.

– Потому как молоды. Мы такими же были. Жили одним днем.

– Да и сейчас не старые.

– Но и не молодые. А вот и звезды появились. Даже не верится, что в Крыму, во дворце своем, Девлет сейчас думает о том, как захватить нас.

– Как там в Крыму-то, Михайло?

– Жизнь другая, для нас, русских, чуждая. Не хочу вспоминать.

– Не хочешь, так и не надо. Пойдем в дом.

Бордак прошел в опочивальню жены. Она проснулась.

Рядом с ней сидела Олеся. Она замаялась за день, в глазах ее читалась усталость.

– Иди отдохни, – сказал Бордак. – Я буду с женой до утра. Ты только скажи, надо ли ночью ей давать какое-либо снадобье.

– Нет, не надо.

– Тогда иди.

– Я, с твоего, боярин, позволения останусь в светлице. Мало ли, вдруг понадоблюсь.

– Почему дозволения спрашиваешь? Устраивайся где хочешь.

– Я рядом буду, только кликни, тут же прибегу.

– Хорошо.

Сиделка ушла.

Бордак сел на ее место и спросил:

– Как ты, лебедушка моя?

– Лучше, Михайло. Хоть и слаба еще.

– Ничего. Вместе мы любую беду одолеем.

– Ты прилег бы рядом со мной, Михайло.

– Так нельзя это. Бабка…

Алена не дала ему договорить.

– Можно. Ты с краешка пристройся. Я хочу чувствовать твое тепло.

Бордак разделся, прилег, положил руку на грудь жены.

– Хорошо, – проговорила Алена.

Михайло вдруг почувствовал, как ком застрял в горле, из глаз покатили слезы.

– Что ты, милый? Плачешь?

– Не спрашивай, Алена.

– Ты, сильный, храбрый воин, не раз бившийся с врагом, и плачешь?

– Не знаю, что со мной.