Кошка Баскервиллей

Кто бы мог подумать. Красавица Дятлова и полная, с испитым лицом и убитыми перекисью волосами Мещерская — одноклассницы?

— Чего уставилась? — обиженно протянула Ольга. — Да, я тоже детдомовка. Меня потому на работу и взяли в интернат. В одном классе мы учились. И Юлька Колчина, кстати, тоже. Это сейчас она так взлетела — директором стала всего три месяца назад. А все потому, что удачно замуж вышла, влиятельного мужика себе нашла из министерства.

Да, просто день удивлений. Юлия Константиновна Колчина тоже одноклассница милой парочки Ольги и Таисии.

— Хорошо, рассказывай все. Если информация стоящая, то новые сапоги ты себе купишь, — согласилась я.

— Отлично. Слушай сюда. Юлька Колчина всегда в школе башковитой была, у нее все списывали. А потом закончила педуниверситет и нашла себе очень крутого чела, старый, правда, Владимир Иванович, я его несколько раз видела, сюда приходил. Но при хороших деньгах, хотя недавно его вроде бы из министерства поперли. А как мы все удивились, когда после смерти грымзы Суматиной, прошлой директрисы, Юльку поставили. Она три месяца как тут сидит, а уже такие реформы начала. Ремонт вот собирается делать, деньги у спонсоров выпрашивает.

— Да, ремонт у вас необходим.

Я прервала излияния подружки и снова помахала красненькой купюрой.

— Про Колчину потом. Так что там с Таисией?

— Я к этому и веду. Таисия с Юлькой хорошо общались. Особо близкой дружбы между ними никогда не было, тут все наши особняком себя ведут, но Колчина со Скворцовой всегда были отличницами — гордость интерната и тому подобное. Обе ботанички, но если Юля была общительна, участвовала в самодеятельности, танцевала на всех концертах, то Скворцова была ее бледная тень.

— Это красавица Дятлова была бледной тенью? — удивилась я.

— Это потом она красавицей стала. Мы все офигели просто. А в школе у нее кличка была «Буренка». Она всегда жирная была, и только глаза красивые, как у коровы. Ее наши и звали постоянно «Буренка». Она тихая, смирная была. Все время книжки читала, ее очень наша библиотекарша Клавдия Петровна любила, а наши все одноклассники над ней издевались. Особенно доставалось ей на физре. Наш физрук Андрей Тихоныч еще та гнида был, — сплюнула сквозь зубы Мещерская. — Так вот Тихоныч всегда цеплялся к Тае. Она полная была, еле бегала, а он на нее постоянно кричал. Я помню, как она плакала в раздевалке после каждой физры. Характер у нее совсем не детдомовский был. Наши тут в обиду никогда не дадутся. А ей что скажешь — сразу в слезы. Рева-корова, короче. Юля Колчина в интернат попала в десять лет, когда родители погибли в авиакатастрофе, но все равно домашней девочкой не была. А «Буренке» вечно от наших доставалось. Особенно пацаны ее чморили. А в одиннадцатом классе — вот чудо дивное — «Буренка» наша влюбилась. И ни много ни мало в первого красавца школы Лешу Чевурина. Эх, какой парень был.

Мещерская задумчиво укусила очередной кусок уже четвертого пирожка. И снова продолжила:

— Влюбилась наша «Буренка», смотрела на нашего Алексея влюбленными глазами. Все смеялись над ней жутко, издевались. А она с Лешей и заговорить боялась. Только смотрела коровьими глазами. Вот тут все просто с катушек слетели. Что только ей не устраивали, как только над ней не издевались, она плакала постоянно. А потом на новогодней дискотеке она отважилась, пригласила Лешу на белый танец. Тот мало того что отказал, так грубо ответил, оскорбил ее жутко. Она убежала в комнату в слезах. Вслед ей неслись смешки и шуточки, мы все на дискотеке той были. Часа через три разошлись по комнатам. Воспитатели тоже отмечали Новый год, квасили по маленькой. Вдруг слышим громкий вопль, потом народ забегал туда-сюда. Настя Горюнова с Таисией в одной комнате жила. Она пришла к себе, видит, что Тая лежит в кровати, одеялом накрыта, подумала, что она спит. Свет не стала включать, тихо переодевалась, вдруг услышала тихий звук, будто вода капает. Со стороны Таисии. Присмотрелась, отдернула одеяло, а там…

Мещерская шумно высморкалась и продолжила свой рассказ:

— А там… Скворцова вся в крови. Эта дурочка вены пыталась перерезать себе. Настя закричала, народ прибежал. «Скорую» вызвали. Еле-еле «Буренку» откачали, но шрамы у нее остались на всю жизнь. После этой истории она в школе не появлялась три-четыре месяца. Только пришла на экзамены, сдала все экстерном, она башковитая была, все сдала. Только физрук ей аттестат вроде бы испортил, пятерку ставить не хотел. Ой, какие тогда разборки были. Бывшую директрису замучили проверяющие органы, воспитатели из городской прокуратуры не вылезали. С Таисией работал психолог, известный такой в нашем городе Заморайский.

— А мальчик этот Леша как отреагировал?

— Да никак. Может, конечно, это его проняло. Но мы детдомовские — не такие рохли, как домашние детки, мы закованы в броню. Скорее всего, Леша чувствовал себя виноватым, но он никак это не показывал. Показать слабость — его бы все растерзали, тут как стая гиен, которые чувствуют слабость и сразу нападают. Эх, какой парень был!

— А что дальше со Скворцовой было?

— «Буренка» школу закончила и не появлялась тут почти. А потом через лет пять звонит мне Настя Горюнова, кричит: «Включай телик поскорее. Первую кнопку». Я включаю телик и не верю своим глазам. Быть такого не может! Мне Настя сразу перезвонила, спросила, узнала ли я. Узнать, конечно, ее было сложно, но все-таки узнала. Таисия сильно похудела, почти в два раза. Краситься начала, такой красавицей стала, а в школе была моль молью, самая настоящая. И главное, такая актриса стала, талант откуда-то прорезался. Я «Розовые сны» постоянно пересматривала, поверить не могла, что это наша Тайка. Кто бы мог подумать… — задумчиво протянула Мещерская.

Я ярко представила себе скромную тихую, забитую обществом Таисию. Дети часто очень жестокие создания, а интернатовские дети — тем паче. Они таким образом мстят всем остальным за свое одинокое детство, они не признают слезы. Слабость — для них это как красная тряпка для быка.

А вся вина Скворцовой была в том, что она влюбилась. Влюбилась впервые, в шестнадцать лет это со всеми бывает. А ее чувства растоптали, унизили.

Можно себе представить чувства бедной девушки, которую оттолкнул любимый. Причем оттолкнул на глазах у сверстников, одноклассников.

Жизнь длинная, многое в ней бывает.

Но в шестнадцать лет Таисия не придумала ничего лучше, как перерезать себе вены, не вынеся предательства любимого.

Это сейчас у ее ног лучшие мужчины страны, да чего там страны, всего мира. Готовы умереть за только один взгляд ее прекрасных глаз.

А тогда была полная, забитая, заплаканная девочка в обшарпанных стенах интерната. Бедная наивная мечтательница, грезившая о принце, начитавшись добрых сказок. И не было рядом ни мамы, ни папы, кто бы обнял, прижал к себе и объяснил, что у нее этих Леш будет еще вагон и маленькая тележка.

Об этом я размышляла, ковыряя в тарелке остывший пирог. Есть уже совершенно не хотелось. После реальной, настоящей, непридуманной истории Таисии аппетит совершенно пропал.

Но эта история на аппетите Ольги ничуть не сказалась, Мещерская шумно выдохнула, откусила кусок очередного пирожка и сообщила:

— У нас некоторые девочки хотели журналистам все рассказать и фото реальной жирной Скворцовой показать, но вскоре в интернат приехал адвокат Таисии, крутой дядька оказался. Он тогда долго беседовал с бывшей директрисой. Потом неизвестный спонсор, а все знали, что это Скворцова, полностью обновил компьютерный класс. А нас, всех выпускников — одноклассников Таи, директриса вызвала к себе и пригрозила, что, если она узнает, что кто-то хоть рот откроет в сторону Таисии или из журналистов кто-то что-то вынюхает, то нам всем мало не покажется. Она у нас в городе была ой каким крутым человеком. Такая реально могла огромные проблемы доставить.

— Но сейчас же ты слила мне информацию? — удивилась я.

— Ну, во‐первых, сколько лет прошло. Во-вторых, Таю жалко — убили же бедняжку. А ты, может быть, что-нибудь сможешь узнать о ее смерти. А в‐третьих, и директриса у нас новая, эта не такая уж зубастая. Да и деньги мне нужны, — объяснила Ольга.

«Наверное, последний аргумент — самый решающий», — про себя подумала я.

Вслух, конечно, этого я говорить не собиралась.

Я уже протянула пятитысячную в алчные руки Мещерской, как у меня возник еще один вопрос по существу.

Не отпуская купюру, я спросила:

— А почему, говоря про Лешу, ты сказала: «красивый парень был»? Почему был? Почему в прошедшем времени?

— Так это, мне только сегодня утром сообщили. Вчера угорел наш Лешик, Настя звонила.

— Как это угорел? Когда? Давай рассказывай, — купюру я переложила поближе к себе.


Еле-еле сдержав разочарованный вздох, Мещерская ответила:

— Я вот поэтому пораньше сегодня с работы отпросилась. Мне Настя звонила. Сегодня похороны Лешкины будут. Эх, какой парень был!

Прервав ее бурные восторги по поводу почившего парня, я попросила рассказывать дальше.

— Да не знаю я ничего толком. И Настя полностью не знает, ей Ирка Стрешнева из параллельного класса позвонила. Они соседи с Лешкой были. Им после окончания интерната квартиры в одном доме дали. Леша в классе звезда был. Высокий красивый, девки за ним табунами ходили. Бабы любят таких «плохишей», хулиганов. Он и курил, и выпить был не дурак, и кулаками махал будь здоров как. Но с гнильцой был, этого не отнять, а бабам нравился. Вот после школы никуда так и не поступил. Работал то тут, то там. Сначала с нашей Оксанкой жил пару лет, потом из-за пьянки она его выгнала. Он еще пуще пить стал, водил к себе компании сомнительные. И вот вчера по пьяни заснул с сигаретой в зубах, пожар устроил. Когда пожарные приехали — в квартире чад и копоть, дыму тьма. А Лешка — уже готов. Хорошо, что соседей не спалил. Те вовремя дым учуяли, выскочили. Так Настя рассказывала.

— Хорошо, последний вопрос, и я от тебя отстану, обещаю. Давай адрес этого вашего Леши и телефон Насти и Иры.

Немного порывшись в телефоне, бросая пламенные взгляды на пятитысячную, Мещерская продиктовала мне данные.

Я отдала ей честно заработанные денежки, поблагодарила и поехала по адресу Чевурина.





Глава 11




По дороге к дому погибшего Алексея Чевурина я размышляла над ситуацией.

Я очень редко верю в совпадения. Тем более какое может быть совпадение, если буквально на следующий день после смерти Таисии Скворцовой-Дятловой умирает ее бывший одноклассник. Мальчик, которого она любила, и, скорее всего, из-за которого она и изменила всю свою жизнь и стала актрисой.

Я не верю, что его смерть была случайной.

Хотя…

«Есть многое на свете, друг Горацио».

Нужно приехать на место и разобраться со всем этим.

С такими мыслями я приехала в отдаленный район нашего многолюдного Тарасова. Обычный спальный район, старые хрущевки, вонючие подъезды, отсутствие домофонов на дверях — классика жизни.

Третий подъезд искать долго не пришлось. Окна квартиры номер двенадцать на втором этаже отнюдь не радовали глаз — черная копоть, сажа, обгоревшие оконные рамы.

Ясно, что именно здесь произошло преступление, а я думаю, что это явно не несчастный случай.

Осмотрев запущенный двор и не заметив ничего странного, я смело поднялась по лестнице.

Дверь квартиры номер двенадцать была грубо выломана и снята с петель. Теперь она одиноко стояла возле подъездной стены. Внутри квартиры до сих пор чувствовался сильный запах гари.

Я смело шагнула внутрь, но долго находиться в стенах квартиры было невозможно, и как только я снова вывалилась на лестничную площадку, чтобы хоть чуток прокашляться, нос к носу столкнулась с незнакомой девушкой.

Красавица блондинка с избалованным и капризным выражением лица и немного вульгарной боевой раскраской на лице, столкнувшись со мной, от изумления даже вскрикнула:

— Кто вы такая? Что вы тут делаете?

— Нет, это вы представьтесь. Кто вы? — я сунула блондинке под нос свое удостоверение.

Откинув льняную прядь за ухо, она представилась:

— Оксана. Оксана Прядилина.

— Кем вы, Оксана, приходитесь убитому Алексею Чевурину?

— Убитому? Ой… Почему убитому? Он сам угорел, — залепетала девушка.

— Следствие разберется, сам — не сам. Вы не ответили на вопрос.

— Леша — мой парень. Был мой парень, — тихо уточнила Оксана.

Ага, на ловца и зверь бежит.

— Вы ответите на несколько моих вопросов? Где можно побеседовать?

— Да-да, отвечу, — испуганно закивала блондинка.

Неужели ее так напугали представители закона?

— Можно, наверное, у меня в машине поговорить. Вот только мне через час на кладбище надо, — пролепетала Оксана.