Краденое счастье 2

За волосы к себе, обхватывая поясницу, ускоряясь, хватая ртом красные соски, кусая их в исступлении, засасывая глубоко в рот с довольным мычанием.

Резко поднял со своего пульсирующего члена и снова насадил, не отрываясь от этих глаз… и видит те глаза. Или они одинаковые… Смотреть в них так правильно, так естественно. И он кончит вот-вот, его разорвет к такой-то матери под этим пьяным взглядом синих глаз. Только та…та никогда его вот так не хотела. Никогда не отдавалась сама. А он мечтал, Дьявол свидетель, как он мечтал, что однажды она точно так же будет кричать и извиваться на нем, стонать и закатывать глаза.

Опять подхватил Нину и встал, продолжая толкаться даже так, стоя, удерживая ее на весу, снова уложил на капот спиной, забрасывая стройную ногу к себе на плечо, упираясь руками возле ее головы и толкаясь с надсадными рыками. Быстрее и быстрее. Пока она не закричала, выгнулась, стискивая его член, выдирая из него оргазм следом за ней. Оргазм, заставивший его закричать и бешено спустить в нее свое семя. Под судорожные спазмы ее экстаза, кончал и мотал головой от запредельного адского кайфа.

Задыхаясь, смотрят друг на друга, вздрагивая после наслаждения, подался вперед, прижался лбом к ее лбу, выдыхая со свистом, поглаживая ее волосы, не отпуская, не выходя из ее тела, нашел горячие покусанные губы. Потерся о них своими губами.

— Поехали, — прохрипел в этот рот и уже знал, что не домой. Он повезет ее в гостиницу, чтобы убедиться, что ему не показалось, а еще, чтобы не отпускать. Не сегодня…

— Нет… Мати, — выдохнула, оттягивая его от себя.

— Что?

— Мати плачет… я знаю.

— Проверим… и, если нет.

— Плачет, — с уверенностью сказала и сжала ворот платья.

Альварес набрал номер жены, убирая с лица Нины влажные пряди волос.

— Что? — злобно выкрикнула жена.

— Что делаете?

— Ничего. Слушаю, как твой сын ревет в своей комнате. Я говорила тебе, что эта няня все портит. Она приучила его спать с ней, приучила к сказкам и укладываниям. Дети не должны портить жизнь родителям и… где ты, черт тебя раздери?

— Я скоро приеду. Посиди пока с Мати.

Отключил звонок.

— Откуда ты знала, что он плачет?

— Он сказал мне… плачет каждую ночь.

— Мати не разговаривает.

А сам не может удержаться и трогает, и трогает ее лицо, ее веки.

— Мати уже давно разговаривает, Арманд…

— Давно?

Она кивнула.

— Как ты это делаешь с нами? С ним и со мной? Ты закодирована сводить с ума мужчин Альварес?

— Не знаю… поехали, пожалуйста.

Дернул ее к себе.

— У кого ты была сегодня?

— Забирала бумаги у своего юриста.

— Какие бумаги?

— А я должна все рассказывать? Это не обговаривалось в договоре.

Словно дала ему отрезвляющую пощечину.

— Не должна. Поехали.

Стащил ее с капота, поставил на ноги, и, когда пошатнулась, подхватил на руки и отнес на переднее сиденье.





Глава 17





Он специально такой… Это игра. Только сердце замирает и бьется, замирает и бьется. Арманд никогда не был таким с Таней. Точнее, был. Один раз. В том парке с чертовым колесом. И все. Потом она видела только циничного зверя-потребителя, который унижал и топтал, понукал и ласкал через унижение. И внутри диссонанс. Как будто меня разорвало на две части. Одна из них Таня, которой сердце и душу вырезали тупыми ножницами, а вторая Нина… и они готовы сцепиться насмерть. Сцепиться за него и уродовать друг друга с бешеной яростью. Одна за то, что вторая предает, трахается с врагом и кончает с ним, а вторая за то, что первая мешает наслаждаться… мешает радоваться и чувствовать эйфорию. Как же сильно хочется забыться, отдаться этому смерчу, позволить закрутить себя и растереть в пепел.

Он сжимал мою руку, пока мы ехали домой. Гладил мои пальцы. Ни один мужчина в моей жизни не был со мной нежен. Я не знаю, что это такое, и эта ласка, эти сладкие прикосновения словно смазывают каждую рану бальзамом. Я невольно глажу его пальцы в ответ, и к щекам приливает кровь, когда вспоминаю, что эти пальцы умеют творить с моим телом, какие громкие стоны выдирают из него. Таня внутри шипит «убери руку, не позволяй ему трогать наше сердце, не позволяй искалечить снова и поставить на колени… мы уже не встанем. Второй раз у нас не хватит сил… Мы должны ради Мати его уничтожить!» И я знаю, что она права, знаю, что так и нужно сделать. Играть, отталкивать и снова играть, а потом столкнуть в яму и безжалостно засыпать землей. Ведь я даже мысленно наваяла ему памятник с портретом и датами рождения и смерти. Даже представляла, как скажу Матео, что его отец умер… И, нет, ничто во мне не ужасалось. Я могла вычеркнуть его из своей жизни и из жизни сына так же легко, как он вычеркнул меня и забыл.

— Уверена, что он виноват?

Владимир, как будто какой-то безжалостный прокурор, способный заставить меня испытывать угрызения совести.

— Уверена, что правильно делаешь, наказывая их обоих?

— Муж и жена — одна сатана. Они были заодно. Я не верю, что он ничего не знал, когда она держала меня в подвале в их доме и относилась хуже, чем к собаке.

— Мог не знать. Поверь, жизнь очень непредсказуемая штука. Она не сравнится ни с одной самой изощренной выдумкой!

— Я в это не верю. Он жестокий и циничный хищник. Он способен на подлость, как и она. Ты не знаешь… какой он.

— В тебе говорит ярость и жажда мести. Но ты забываешь, с чем пришла к нему сама. Забываешь о том, что сама договорилась с его женой об этой афере.

— Возможно, но я успокоюсь, когда они все будут наказаны. Не отговаривай меня, Вов…. Не надо. Я шла к этому долгие годы.

— Погубишь его и сможешь дальше жить с этим? Уверена?

— Уверена! Я не смогу жить, если они не понесут наказания!

Только память подбрасывала картинки про этот адский секс, эту дичайшую и сумасшедшую страсть. Я не представляла, что будет именно так. Я думала, мне придется играть… придется изображать похоть и желание, а у меня сорвало все тормоза. Как будто изнутри вырвалось что-то мощное и очень голодное наружу. Мне было с ним хорошо. Безумно хорошо, невероятно хорошо. Мое тело наполнилось и перестало ныть от пустоты… И в то же время где-то ноет страх, ужас впасть опять в зависимость от его рук, от его ласк, от его наглого языка, от его взгляда. Меня ослепляло феерическими оргазмами, на которые, мне казалось, что я не была способна. Словно именно этот мужчина чувствовал, знал, где ласкать, где трогать и надавливать, где грубо растирать и с какой частотой вдалбливаться в мое тело.

И это ровным счетом ничего не значит… Разве я не знаю, сколько их у него, таких вот Ниночек, Танечек, Марий, Самант и тд. И ненависть, она ведь никуда не девается, она сплетается вместе с какой-то непостижимой любовью и превращается в адскую смесь. Он ведь так же спит со своей женой, со своими фанатками, с бесконечными шлюхами. Что там про него писали — жеребец, сексуально озабоченная секс-машина, трахающая все, что движется. Последний раз, когда я смотрела сведения о нем от частного сыщика — Альварес бил все рекорды бл*дства. Утром отымел одну из кухарок, днем ее уволил, а к вечеру взял другую, чтобы поставить ее на колени и смачно трахать в рот прямо в кабинете на собеседовании, и сунув деньги за декольте, выпроводить и начать рассматривать кандидатуру третьей. Я могла просматривать эти кадры снова и снова, чтобы отрезвлять себя, чтобы напоминать себе, кто он на самом деле. Мини камеры натыканы по всему дому. Потом их придется снять. В суде я их использовать не смогу. К сожалению.

Но я не знала, каким он может быть в отношениях. У меня с ним отношений не было. Только секс и ничего больше. Грязный, отвратительный и в то же время оставивший клеймо на моем теле и на моей душе.

По дороге домой мы заехали в один из магазинов в торговом центре, и Альварес оставил меня в машине, чтобы купить мне другую одежду. Эту мы с ним оба испортили. Пока ждала его в машине не смогла удержаться, чтоб не заглянуть в бардачок и не скривиться, увидев там горсть презервативов и даже тюбик со смазкой. Это хорошо встряхнуло. Как будто мне отвесили подзатыльник, и в пьяной после секса голове прояснилось.

«С тобой он был без резинки… И что? Просто не успел!.. Или с тобой все по-другому?… Не обольщайся. Просто ты лохушка, которая позволила трахать себя без резинки».

Он выбрал для меня похожее на мое, темно-бордовое платье и даже не ошибся с размером, и пока я переодевалась, пожирал меня голодным взглядом, а потом вдруг сказал:

— У тебя божественное тело, невероятная кожа… Зачем ты прячешь все это под бесформенными тряпками?

— Но ты же разглядел, — позволяя застегнуть застежку на спине.

— Разглядел еще в первую встречу. У меня рентгеновский взгляд. И я красоту нюхом чую.

Конечно, ведь ты поганый и вечно озабоченный кобелина!

Провел кончиками пальцев по затылку, удерживая второй рукой волосы приподнятыми и вызывая ворох мурашек. Если поцелует возле уха, я потеряю сознание от наслаждения. Словно прочел мои мысли и провел губами прямо за мочкой, заставляя закатить глаза.

— Значит, не так уж они и плохи, все эти тряпки.

— Я представляю тебя в других… Или совершенно без них.

— У тебя есть жена.

Осторожно отстранилась и поправила шерстяную юбку.

— А у меня есть жених.

— И что?

Спросил тут же похолодевшим тоном.

— А то, что попредставляли и хватит. Ни к чему не обязывающий секс.

Отвернулся к окну. Вдавил тормоза и снова резко остановил машину.

— И часто у тебя случался на работе ни к чему не обязывающий секс? Ты так спокойно об этом говоришь!

— Не ваше дело! Я не обязана исповедоваться!

Со всей силы ударил ладонями по рулю и тут же сдавил переносицу двумя пальцами. Что такое, Арманд Непревзойденный? Не ожидал? Они так обычно с тобой не говорят после секса? Заглядывают в рот, смотрят, как на Бога, и мечтают, чтоб ты оттрахал их снова?

Резко повернулся ко мне:

— Скажи мне, что с тобой не так? Какого хрена вообще с тобой происходит? Я не могу понять. Ты то стонешь подо мной, как заведенная, то ошпариваешь льдом. Это такая стратегия? Что это, черт возьми?

— Я уже сказала. Ни к чему не обязывающий секс. Поехали. Ваш сын нас ждет.