Кровь нерожденных
Часть 29 из 45 Информация о книге
Ничего хорошего это не предвещало. Полковник был в самом мрачном расположении духа. Еще в четверг вечером, после разговора с Леной, Кротов позвонил Казакову домой и в нескольких словах изложил ситуацию, не упомянув, правда, что встреча с Леной в «Макдоналдсе» была первой и до этого они знакомы не были. Выслушав его тогда, Казаков вздохнул: «Тухлое это дело, Серега, ничего не докажешь». А сейчас, не глядя на Кротова, он раздраженно произнес: — Поздравляю. Ты отстранен от расследования генеральским приказом. — Почему? — не удержался Кротов, хотя ответ уже знал сам. — Да потому, Сережа, что ты у нас получаешься фигурант — первый и пока единственный. Отелло на Шмитовском никто, кроме тебя, шлепнуть не мог. Так что картина вырисовывается ясная — до тошноты. Ты и сам понимаешь. — Подожди. Но я ведь был в Черемушках! — Да проверяли, — безнадежно махнул рукой Казаков, — районный следак сказал — ты их дождался и через десять минут пулей вылетел. Они еще на тебя разозлились. Ты указаний надавал и слинял быстренько. А кому охота копаться? Там же все очевидно: острая сердечная недостаточность. От Черемушек до Шмитовского езды минут тридцать пять, от силы сорок. Пробок в воскресенье никаких особых не было. А ты сколько ехал? Кротов ехал до Шмитовского час. Пятнадцать минут ушло на поиски бензозаправочной станции в плохо знакомом районе, еще десять — на заправку. — Мне пришлось заправиться. Бензин был на нуле. Вот тебе и двадцать минут. — А зачем тебя вообще в Черемушки понесло, к этому, как его? — К Курочкину. К Дмитрию Захаровичу Курочкину. Он — тот самый врач, который сказал, будто ребенок погиб. Именно он усыпил Лену и отправил в Лесногорск. Согласись, мое желание побеседовать с ним вполне понятно. — Ox, Серега, — тяжело вздохнул Казаков, — я понимаю, у тебя любовь: ты ходишь с сияющими глазами и с идиотически-счастливой физиономией. Но ведь тебе сорок лет, ты подполковник МВД, у тебя высшее юридическое образование. Неужели ты не понимаешь, что вся эта история с похитителями неродившихся младенцев бред. Я ведь после твоего звонка консультировался со специалистом из Минздрава. Он мне популярно все объяснил. В Лесногорской больнице действительно работает экспериментальная лаборатория. Она существует уже три года и к беременным женщинам отношения не имеет. Никакая мафия за твоей зазнобой не гоняется. А убийство, вернее, покушение на убийство — чистая бытовуха. Ревность. Где ты видел, чтобы киллер таскал с собой в кармане фотографию жертвы? Сейчас я тебе вкратце обрисую предварительную версию, а ты мне возражай. — Чью версию? — усмехнувшись, спросил Кротов. — Генеральскую. Так вот. Убитый Бубенцов узнает о романе своей бывшей жены. — Они развелись восемь лет назад, — напомнил Кротов, — у него потом две семьи сменилось. — Но последний раз встречались три месяца назад, и он хотел возобновить с ней отношения. Может, он всю жизнь ее одну и любил, а она его послала подальше. Он звонит, назначает ей встречу, просит прийти в тихий безлюдный дворик, где произошло их последнее объяснение. Там капитальный ремонт, народу ни души. В состоянии аффекта он стреляет в другую женщину, которая случайно зашла во двор и имела несчастье быть похожей на Полянскую, особенно издали, в темных очках. Убитая падает, очки слетают. Обнаружив ошибку, он кое-как прячет труп, несется в квартиру, где объект его страданий преспокойно принимает душ. А в самый решающий момент входишь ты и успеваешь пальнуть на секунду раньше. Ты поступил совершенно правильно: спас жизнь женщине и ребенку, застрелил убийцу. И тогда вполне естественно, что Полянская как бы не помнит, кто ее так заботливо вытаскивал из душа и укладывал в постельку. Она, конечно, не выдаст тебя. Между прочим, обморок, который, по ее словам, с ней случился, не может продолжаться более трех минут. Так что покушение на твою зазнобу — чистая бытовуха. Кротов сидел молча и слушал Казакова спокойно. Он еще в самом начале разговора поставил перед собой задачу — спокойно слушать. — Ну, возражай мне, что ты молчишь? — Казаков нервно крутил сигарету. Многие годы он курил только «Яву», и даже когда Москва наводнилась импортными сигаретами всех марок, своей привычке не изменил. Покупал «Яву» блоками, раскладывал по батареям распечатанные пачки, долго сушил… — Не буду, — сказал Кротов, — не буду я тебе возражать. Ты сам прекрасно понимаешь, что вся эта версия про Отелло с глушителем и отмычками — чушь собачья. И что Полянская — не сумасшедшая, тоже догадываешься, хотя никогда ее не видел. Кстати, с кем именно ты консультировался? Не с Буряком случайно? Казаков кивнул. — Врет твой Буряк! И ты сам это чувствуешь, — закончил Кротов. — Ну, чувствую, и что? — Казаков наконец закурил почти выпотрошенную «явину». — Ты лучше спроси меня о другом: зачем тебе, Сергею Кротову, понадобилась вся эта инсценировка с третьим неизвестным, если в твоих действиях, продиктованных крайней необходимостью и совершенно понятных, не было состава преступления? Куда делось оружие, из которого ты стрелял? Или — как мог Бубенцов обознаться, даже в состоянии аффекта, если до смерти любил твою Полянскую? Как он мог ее с кем-то перепутать?! В общем, вопросов масса, а в итоге получается тухлый «висяк». Кротов встал. — Я могу идти, товарищ полковник? Меня как — только от этого дела отстранили или от всех сразу? — Ладно, Серега, брось. Ты на меня-то бочку не кати. Нам с тобой еще к генералу на ковер… В общем, так. Ты сейчас берешь неделю в счет своего законного отпуска. Тебе надо заняться здоровьем и нервами твоей Полянской и многими другими неотложными домашними делами. Если что — звони, буду держать тебя в курсе. Но не забывай, ты будешь заниматься своими частными делами. А я чем могу, помогу. Полностью противореча своим привычкам, Казаков встал и проводил своего заместителя до двери кабинета. — Слушай, Серега, а этот ребенок — твой или нет? — Мой, — ответил Кротов и вышел. * * * Лаборантка Любочка, которой Кротов отдал на экспертизу банку с прозрачной жидкостью и преподнес в качестве аванса за срочность коробку конфет «Рафаэлло», пила в углу лаборатории кофе с этими самыми конфетами. — Спешу вас обрадовать, Сергей Сергеевич! — улыбнулась она. — В этой банке жидкость, по своему составу напоминающая — знаете что? Околоплодные воды! Это фантастика — наполнить околоплодными водами банку для капельницы! Кофейку хотите? — Не откажусь, спасибо. — Кротов придвинул стул и сел. — Могу еще добавить, что в жидкости этой находился скорее всего живой плод. Вам сахару сколько? — Два куска, — машинально ответил Кротов. — Разве это тоже можно определить? — Нельзя сказать с абсолютной точностью, был ли плод здоровым, но что он был живой — это стопроцентно. При мертвом плоде воды содержат примеси мекония, мутные, бывают зеленоватого или коричневатого цвета. А эти — чистенькие. Кротов закурил. Любочка аккуратно вытянула сигарету из его пачки. Он щелкнул зажигалкой. — Извини, забыл тебе предложить. — Ничего. Еще налить кофе? — А давай! — весело согласился Кротов. — Теперь скажи мне, эти околоплодные воды могут быть ядом или чем-то в таком роде? — Ну что вы! Совершенно безобидная жидкость. — Но ведь они в банке для капельницы. Что будет, если их ввести внутривенно? — Насколько мне известно, такого никто никогда не делал. Но теоретически это смерть. Эмболия околоплодными водами. При вскрытии поставили бы именно такой диагноз. Патология крайне редкая, но бывает ведь. — Любочка глубоко затянулась. — Жидкость в капельницу можно ввести только шприцем. Банка практически герметична, обычно протыкают иглой. Да, очень интересно… Я бы сказала, чисто медицинское убийство. Причем убить так можно только женщину в послеродовом периоде и только в условиях больницы. Тогда ничего невозможно будет даже заподозрить… — Ты пальчики сняла? — Обижаете, Сергей Сергеевич! — Спасибо тебе, Любочка. Ты эти пальчики сохрани. А результаты экспертизы оформляй по всем правилам. С меня еще коробка «Рафаэлло». — И в какой же это больнице есть врачи такие изобретательные? — улыбаясь, спросила Любочка. — Узнать бы, чтоб туда не попасть случайно. — Да есть один маленький городишко в Московской области. Только скоро эти изобретатели перестанут быть врачами, — успокоил ее Кротов. * * * В обеденный перерыв лаборантка Любочка побежала к маленькой галантерее неподалеку от Петровки. По учреждению прошел слух, что в магазинчик завезли итальянские лифчики из стопроцентного хлопка, всего по тридцать тысяч. По дороге Любочка остановилась у телефона-автомата. — У меня есть интересные новости для Андрея Ивановича, — сказала она, набрав номер. — В восемь тридцать. Где обычно, — ответили ей. Любочка повесила трубку и галопом кинулась к галантерее. * * * Илья Тимофеевич Буряк тяжело поднял свое рыхлое тело из кресла и протянул обе руки навстречу посетителю: — Сергей Сергеевич! Какими судьбами? Рад вас видеть! Наташенька, — крикнул он секретарше, — чайку нам организуй! — Илья Тимофеевич, — Кротов дождался, пока удалится длинноногая секретарша, явившаяся в ту же минуту с подносом, на котором дымились две чашки чая, стояли блюдечко с нарезанным лимоном, сахарница и открытая коробка шоколадных конфет: — Илья Тимофеевич, у меня к вам очень личный, можно сказать, конфиденциальный вопрос. — Я весь внимание! Лимончик, пожалуйста, и конфетку возьмите. Конфетки настоящие, швейцарские. Очень рекомендую. — Буряк сосредоточенно разглядывал содержимое коробки, наконец выбрал конфету и, положив ее в рот, сладко зажмурился. — Нет, спасибо, — отказался Кротов, — я не люблю сладкого. Дождавшись, пока Буряк насладится конфетой и тут же возьмет следующую, Сергей продолжал: — Дело в том, что очень близкий мне человек безнадежно болен. Врачи уже опустили руки, но тут я случайно узнал, будто существует некий препарат, который мог бы его… не то чтобы спасти, но дать шанс. Только препарат этот очень сложно достать… — Чем конкретно болен ваш близкий человек и как называется препарат? Третья конфета исчезла за пухлой щекой Буряка. — Я — профан в медицине, но, как я понял из объяснений врачей, у моего близкого человека какое-то сложное расстройство эндокринной системы. Как называется лекарство, я тоже не знаю, но производят его из плода и плаценты, которые извлекают в середине беременности. Благодушная физиономия Буряка на миг сделалась тяжелой и напряженной. Пухлые пальцы, собиравшиеся взять еще конфетку, застыли над коробкой. — А помнится, вы недавно звонили мне по этому же вопросу. А потом и начальник ваш, Николай Михайлович Казаков, тоже интересовался. Я же сказал — и вам, и ему, что из плода и плаценты ничего не производят. Между прочим, вы, Сергей Сергеевич, скромничаете, преуменьшаете свои познания в медицине. Но это так, между прочим.