Ледяное сердце

— Ну… да. Почему — наверное? Потому что это непривычно для меня, быть таким… нормальным, что ли. И уж благодарить кого-то для меня совсем ненормально — это да. И потому ещё, что ты женщина.

— И это плохо? — спросила Кайя устало. — Что я женщина?

— Нет, просто я не особенно доверяю женщинам… последние восемнадцать лет, — хмыкнул он, — но ты — другое дело. Я, в общем, думал тут… И я, конечно, знаю, что ты сделала это не ради меня и не для меня, но всё равно, я хочу сказать тебе… спасибо за то, что ты сделала. И я теперь у тебя в долгу. Так что, если тебе будет нужно что-нибудь, только попроси, я это сделаю. Для тебя.

Кайя посмотрела на него искоса и горько усмехнулась.

— Будешь клясться Родовым камнем?

Дитамар хмыкнул в ответ.

— Ну ты же понимаешь, что нет. Но моего обещания тебе будет достаточно.

— Я понимаю. Но мне ничего не нужно.

— Не знаю, какая может быть от меня польза, но я, к примеру, могу убить кого-нибудь для тебя, если понадобится.

— Убить? О, боги! Нет! Дитамар, почему ты всё время хочешь кого-нибудь убить? — воскликнула она.

— Ну… потому что я делал это последние несколько лет и… это у меня хорошо получалось.

— Пожалуйста, не надо никого убивать! — произнесла она горячо и искренне.

Он ведь может. Не стоит обольщаться, что отсутствие Зверя сделает из Дитамара человека.

— Я шучу, — ответил он уже серьёзно, — не буду. Раз ты просишь. Но всё-таки имей это в виду. На всякий случай.

Кайя промолчала. Что бы ни предлагал Дитамар, это всегда будет что-то безумное, связанное с убийствами, пытками или чем-то подобным.

Он отхлебнул из бутылки.

— Это всё мой брат, да? — спросил тихо.

— Что твой брат?

— Ты рыдаешь тут из-за него?

— Я не рыдаю.

— Хорошо, не рыдаешь из-за него? Что он сделал?

— Ничего, — она вздохнула, — в том то и дело, что он ничего не сделал.

— Хочешь, я могу с ним подраться. Он сильнее, но дерусь я лучше — это факт. Да и сделаю это с удовольствием.

Она повернула голову и посмотрела на него. Лицо Дитамара освещала луна, и сегодня в нём не было той жестокости, которую она видела раньше. Он изменился. Черты лица потеряли налёт безумия и жажды крови, и ей было непривычно видеть его таким. И он что, пытается её развеселить? Мать Всеблагая! Да могла ли она себе такое представить пару недель назад? Что она будет сидеть с ним на лестнице под луной и беседовать! С тем, кто таскал её по городу на верёвке, бил по лицу и чуть не убил, забрав все её силы? Немыслимо!

Это было странно, но он единственный, кто сейчас не мешал ей. Он такой же, как и она — острый осколок глупой мозаики, дотронься — и порежешь палец. Но, сидящие рядом, они вдвоём смыкались острыми краями и были не опасны друг другу.

И это было даже забавно.

— Если бы мордобой помог, я бы сделала это сама, — усмехнулась Кайя в ответ.

— Знаешь, а я бы посмотрел на такое, — рассмеялся Дитамар. — И поставил бы на тебя свою лучшую бутылку вина!

Она улыбнулась. Стало даже как-то легче. Дитамару можно не врать, не притворяться. Ей нет до него дела, а ему до неё. И это хорошо.

— Что будешь делать дальше? — спросила Кайя, обнимая себя за плечи.

Ночной ветерок, рождённый всходящей луной, заставил поёжиться. Дитамар встал, снял куртку и набросил ей на спину.

— Спасибо, — ответила она, придерживая её рукой.

Куртка была тёплой.

— Да полно дел. Надо закончить войну и убить королеву, — он снова приложился к бутылке, — или убить королеву и закончить войну. В любом порядке.

— Что? Серьёзно?

Не поймёшь, шутит он или нет.

— Вне всяких сомнений. Это обещание я дал себя много лет назад и собираюсь его сдержать. Убить эту тварь. А потом поеду в Рокну или в Эддар, попробую местного вина. Говорят, оно там отменное. Или в Шерб, кстати, проведаю Обитель Тары. Если хочешь, могу взять тебя с собой.


Кайя рассмеялась.

— Неплохой план на день: закончить войну, убить королеву и попробовать вина в Шербе!

— Если хочешь, чтобы лошадь взяла два ардана, ставь планку на три, а хочешь попасть в яблоко — целься в вишню. Рецепт не сложный.

— Я запомню этот простой рецепт.

— Дарю, — он махнул рукой в ей сторону. — А что будешь делать ты?

— Я? Не знаю. Эйвер хочет отправить меня обратно за перевал, к отцу. А я не хочу возвращаться.

— Если я спрошу — почему, ты ответишь?

Кайя внимательно на него посмотрела. Неужели это один и тот же Дитамар? Тот, что водил по её щеке кхандгаром, собираясь убить, и этот — тактичный и заботливый? Нет. Рядом с ней сидел кто-то совсем другой, как будто тот Дитамар исчез в полнолуние вместе со Зверем. И она чувствовала себя рядом с ним сейчас так, словно они были знакомы много лет. Почему?

Она не знала.

— У меня много причин. Какую назвать?

— Все.

Она вздохнула. Ей хотелось кому-то сказать всё это. То, что мучило и глодало изнутри.

— Почему? Потому что мне нет там места, за перевалом. Потому что у меня нет там дома. Потому что я не знаю, что мне теперь делать среди людей. Потому что я не хочу замуж за какого-нибудь ростовщика или купца из портовых городов. Потому что люди будут меня ненавидеть. Потому что там у меня нет семьи, способной меня защищать и любить…

— Всё это было известно и в первый день твоего приезда сюда, — сказал Дитамар тихо, — видимо, есть ещё и главная причина?

— Главная? — она вдохнула глубоко и ответила с горечью в голосе. — Я люблю его, Дитамар! Люблю твоего брата! И именно поэтому мысль о том, что мне придётся уехать, убивает меня! Я поняла это сегодня и сказала ему, а он оттолкнул меня и хочет отправить обратно к отцу. И разорвал Белую ленту! Вот почему я сижу здесь одна и в темноте!

Слова эти вырвались сами и железный обруч на горле разжался. Дитамар молча протянул ей бутылку.

— Извини, бокалов нет, но тут нас всё равно никто не видит, так что можно без этикета. Да и за эти годы я подрастерял свою галантность. Зверю она была без надобности, — сказал он задумчиво.

Она молча взяла бутылку. Сделала три глотка.

Хорошее вино. Дитамар точно знает в нём толк.

И отдала её обратно.

Наверное, в Обители за такое поведение, не подобающее леди, её бы отправили ночевать в подвал, заставили работать в поле и читать семь дней вечерние молитвы до полуночи. Но где теперь Обитель? И кому какое дело до того, что ей нужно вести себя, как леди? Сейчас всё это выглядело просто смешно.

— И что он сказал тебе? Мой брат? Ну, кроме того, что выставил тебя за дверь.

— Ничего. Он просто хотел, чтобы я ушла.

— Ну-ну. Дурак! Он ведь рассуждал при этом об Уане, долге и чести? Прятался по углам?.. — усмехнулся Дитамар.

Кайя посмотрела на него. Откуда он знает?

— …Да, он такой. Он всё проверяет тысячу раз, и он во всём сомневается. Пробует всё на прочность. Боится ошибок. Делает шаг навстречу и два шага обратно, но дальше его не сдвинет с места даже ураган. Настоящий Ибекс. Я вот не такой. Отец всё время шутил, говорил матери, что она не иначе изменила ему с кем-то из огненных прайдов. Потому что я совсем не похож на горца. Я не камень, а огонь. А мой брат — он настоящий камень. Он и правда достоин быть верховным джартом. Наверное, поэтому он и выдержал столько лет в борьбе со Зверем — упорства ему не занимать.

— И что мне теперь делать? — она положила голову на скрещенные руки.

— А это зависит от точки зрения.

— Чьей?

— Ну, а чья тебя интересует? — он снова отхлебнул из бутылки и протянул ей.

— Меня интересуют все, — ответила она его словами.

— Тогда, конечно, уехать, — Дитамар встал и, легко запрыгнув на парапет, сел так, чтобы видеть лицо Кайи, — если уж быть до конца откровенным, а смысла врать тебе сейчас я не вижу, то я бы тебя не отпустил. И плевал бы я на всякое слово чести. Ты же понимаешь, что впереди последняя битва, даже более ожесточённая, чем ожидалось. Королева узнает всё, так или иначе. О том, что Зверя больше нет и мы не в её власти. И поверь — она очень сильно разозлится. Она бросит все свои силы, чтобы растоптать Лааре. И вот, если смотреть на всё с точки зрения стратегии войны, то есть с моей точки зрения, то ты наш козырь, и это хорошо, что ты у нас есть. Ты уздечка на шее генерала…

Он говорил открыто, и это звучало жёстко, но Кайя понимала почему, и была благодарна ему за эту откровенность.

— …Но мой брат обещал тебя отпустить и, как ты понимаешь, своё обещание он ни за что не нарушит, и оторвёт мне голову, если я ему помешаю. И с его точки зрения он не может этого не сделать. Хотя с моей точки зрения это глупо. А вот с твоей точки зрения, хотя, ослеплённая любовью, ты этого до конца и не понимаешь, тебе и правда лучше уехать. Потому что сражаться мы будем в итоге с твоим отцом, а ты будешь в этот момент на вражеской стороне, — он наклонился вперёд, глаза его блеснули жёлтым, но сразу потухли, и говорил он медленно и вкрадчиво, но от его слов стало как-то не по себе. — Кто знает, как всё сложится, Кайя, и в чьи руки ты можешь попасть? Кто знает, что будет, когда войска королевы возьмут нас за горло? Кто знает, какие будут приниматься решения на самом краю? И что ты сама сделаешь, когда тебе придётся выбирать между Эйвером и твоим отцом? А что придётся сделать ему, если выбирать нужно будет между тобой и генералом? И это очень непростой выбор, Кайя, и не сделать его будет нельзя. Ты понимаешь это? Он ведь поэтому отсылает тебя. Там, за перевалом, тебе не придётся делать такого выбора, равно как и моему брату здесь. Выбора между теми, кого любишь. Выбора, который убьёт одного и заставит ненавидеть другого. Так что с его точки зрения ты должна уехать — и это правильный выбор. И в итоге чем дальше отсюда ты будешь, тем лучше для тебя. Я доходчиво объяснил?..

Доходчиво? Более чем.

Она ведь об этом не подумала. Каково это — выбирать между теми, кого любишь? Она вообще не думала о том, что будет, когда истечёт срок их хрупкого перемирия. Когда её отец должен будет продолжить войну и убить Эйвера.

Она сделала несколько глотков и протянула бутылку Дитамару.

— …Понимаешь, обычно я не так откровенен с другими, и солгу всегда, когда это будет в моих интересах. А в моих интересах сейчас, чтобы ты осталась здесь, в Лааре, как козырь в этой войне. Но… поскольку я тебе благодарен, а со мной такое бывает редко, то лови момент, Кайя, сегодня я честен и говорю всё, как есть. А уж решение тебе придётся принять самой. И ты ещё должна помнить о том, что если королева узнает, кто именно помог нам избавиться от Зверя, она не простит тебя. И твоего отца. А она непременно об этом узнает.