Лука, или Темное бессмертие

Они проделали весь путь до конца, благодаря откровениям Марка Гриффона добравшись до корней клана. В Бастионе бурлил и наполнялся этаж, отведенный под арестованных. Члены группировки сыпались один за другим, как кегли в боулинге после великолепного страйка.

Франк вывалился из допросной в мятой рубашке, наполовину вылезшей из брюк, и с покрасневшими от неона и белых стен глазами. Он провел там шесть часов, вместе с Жеко пытаясь прижать Мишеля Ортмана и его чертова адвоката по три сотни евро в час. Шарко с силой потер лицо и глянул на часы: больше полуночи.

Он прошелся вдоль трех боксов. В окошко увидел Одри и Николя, которые допрашивали Каролину Ламандье, она же Каро, фальшивая Анна Шуграни. Молодая женщина обмякла на стуле в позе человека, которого добили последним ударом. Ее отловили в квартире недалеко от мастерских художников, в Пантене.

Шарко сделал знак Николя, и вместе они отправились в комнату отдыха. Майор рухнул в кресло, пока коллега включал кофеварку, где еще бултыхались на дне остатки угольно-черной жидкости.

– Бессмертие куда менее привлекательно, если остаток жизни тебе придется провести в тюрьме. Этот накачанный ботоксом тип, который по утрам на завтрак вкалывает себе черт знает что, продолжает изображать из себя идиота и отрицать все разом, но, учитывая, что именно мы нарыли и сунули ему под нос, плюс показания Гриффона, рано или поздно мы загоним его в угол. Это только вопрос времени.

Он длинно выдохнул, как будто задерживал дыхание целую минуту.

– В голове до конца не укладывается, что скоро закончим… Знаешь, что я сделаю, вернувшись домой? Приму ванну. Не душ, а ванну, чтобы изнутри вымыть всю эту липкую грязь. Да, залезу в кипяток и буду сидеть, пока не стану красным, как вареный рак.

Николя устроился в соседнем кресле. Мужчины развалились и принялись разглядывать противоположную стену.

– Я недолго буду вам надоедать, – сказал Николя. – Еще два-три дня, и я смогу вернуться на баржу. Я уже знаю, где раздобыть электрогенератор в ожидании, пока восстановят электричество. Конечно, он тарахтит, но там сейчас нет никого, кому бы это помешало.

– Угу… Как хочешь. Паршивый паводок, а?

Николя ничего не сказал. Едва закончится расследование, он столкнется с другими проблемами, более материальными.

– Если уж мы заговорили о паводке, – продолжил Шарко, – ты знаешь, как оно работает, это их заведение в Осло, «Predict Inc.»? Которое вроде как предсказывает будущее?

– Не знаю и не уверен, что хочу знать.

– В общих чертах, они создают гигантскую базу данных, подпитывающуюся из Big Data, и ищут пересечения этих миллиардов данных с событиями из прошлого, социальными явлениями или моделями, чтобы выделить точки соприкосновения. Алгоритмы используют также поведение пользователей Интернета, комбинируют это со страницами Википедии, сообщениями в Twitter, поисками в Google, всем, что только может прийти в голову, чтобы предвидеть и сообщать о будущих событиях планетарного масштаба.

– Сожалею, но для меня это пустые звуки.

– Нет, наоборот, все очень просто, если уж я смог понять… Например, про Кубу: едва появились первые симптомы, несколько пользователей сразу набрали в Google «диарея», «гастро», «рвота». Алгоритмы просекли, причем задолго до врачей, что ключевые слова исходят из одного и того же района на Кубе и в очень близко расположенные моменты. Сравнив с прошлым острова, роботы немедленно определили болезнь: холера. Именно таким образом и было сделано предсказание, за день или два до того, как медицинские службы официально объявили о рецидивном появлении бактерии и засвидетельствовали первый случай.

Кофеварка засвистела. Николя встал и отправился за напитком.

– К счастью, с наводнением они лажанулись. Аустерлицкий вокзал так и не затопило. Эти паршивые машины еще не готовы нас прикончить.

– И все же они здесь. Хотим мы того или нет, Google с компанией формируют наш мир. Я тут в связи с Фабрисом Шевалье понял одну штуку, и в этом смысле он прав: если ты хочешь спрятать труп, прячь его на второй странице результатов поиска в Google.

– Что за ерунда?

– Ведь именно эта компания определяет то, каким мы видим мир, она знает, что мы просматриваем только первые строчки результатов поиска. Это всего лишь образ, но помнишь про пещеру Платона? Нам показывают только то, что хотят показать. И если у нас не хватает любознательности, чтобы копнуть глубже, мы остаемся пленниками системы.

Белланже вернулся с чашкой кофе и остался стоять, прислонясь к стене.

– При всем ужасе того, что он совершил, – продолжил Шарко, – Шевалье, по крайней мере, сумел открыть нам глаза. Не будь его, в конечном счете эти мерзавцы могли бы действовать еще долго.

Оба помолчали, усталые. Бо`льшую часть ответов они получили, но оставались еще неясности, с которыми предстояло разобраться: что стало с трупом Эмилии Робен, как познакомились Ортман и Арно Демоншо, как зародилась и приняла конкретные формы мерзкая идея использовать женщин для вынашивания потенциального бессмертия. Следовало еще отследить, как Шевалье продвигался внутри клана к его верхушке. Прижатый к стенке, понимая, что ему грозит, Мишель Ортман рано или поздно все выложит.

Сопоставляя показания арестованных, копы пришли к выводу, что клан отрезанных фаланг существовал около двух с половиной лет и состоял из семи членов: четырех женщин и трех мужчин. Среди них Демоншо, потом одна из его «знакомых», которая и держала камеру, сам Шевалье, присоединившийся позже, не считая Ортмана, великого идеолога, и Гриффона, «исполнительного звена». Ни Каролина Ламандье, ни три остальные женщины лично Ортмана не знали, и при них это имя никогда не произносилось. Он оставался тенью, которая иногда появлялась, прячась за маской Гая Фокса, анонимным присутствием, которое всегда было на месте при оплодотворении и аборте.

Демоншо и его сообщник – а также на протяжении некоторого периода Шевалье – стояли во главе клана, группы психопатов, которые посещали Гидру, были готовы отрезать себе палец и пережить худшие полчаса в своей жизни – изнасилование, пытки, – чтобы связать себя прочными узами и поддержать иллюзию, будто они выполняют некую миссию.

Когда женщин привозили к Гриффону, им завязывали глаза. О враче они знали только его лицо и намерения. Несколько часов назад Каро рассказала, что была совершенно очарована, представляя, как маленькое генетически модифицированное существо растет и развивается у нее в животе. Таково было ее стремление отыметь общество, как она сама выразилась, пройти через опыт высшего, небывалого биохакинга: полной свободы тела, ускорения научного прогресса. Каждая из этих женщин думала, что именно она станет той, кто породит бессмертие.

Она также рассказала, что Демоншо, помимо того что был любовником-зверем – женский палец в банке принадлежал ей, – еще и наводил ужас. Устраивая свои извращенные представления, он заставил их присутствовать при убийстве предателей: Фабриса Шевалье – при помощи собаки, Эмилии Робен – в доме в Бретани. Чтобы спаять единство клана, – заявлял он. – Если один из нас провалится, провалимся мы все.

Вот они все и провалились. Эти отморозки сгниют за решеткой. Ну, те из них, кто уже не был мертв.

Что до маленького Луки… Конечно, это самое печальное во всей истории. Шарко постоянно о нем думал. Бедный мальчик станет объектом самых разных интересов и вожделений. Его будут изучать, как ярмарочного уродца. Какое будущее его ждет?

Ему перекроили ДНК, это сокровище, созданное и переданное поколениями выживших начиная с незапамятных времен. Откроются ли у него сопутствующие болезни в ближайшие годы, или же, напротив, он пройдет через века с мощью и силой дуба? Узнает ли он однажды правду о своем происхождении? Об Ашиле, Эркюле, Мэгги и своем отце, которого пожрали демоны?

Какое головокружение вызывает мысль, что через два века или больше Лука по-прежнему будет здесь, на этой Земле, совсем не похожей на ту, которую мы знаем сегодня. Шарко не удавалось себе это представить, и, по правде говоря, он просто не мог в это поверить. Перебор, явный перебор для обычного смертного, копа с тридцатилетнем стажем и отца двух детей.

Он поднялся, поморщившись, – вот он-то, без сомнений, никак не бессмертный. Достал из кармана конверт и положил его на круглый столик, где подсыхали следы кофе. На конверте было написано: «Манифест Ангела будущего».

– На самом деле его нашли между простыней и матрасом в подвале, где Ангел держал своих пленников. Его манифест. Весь уместился на странице. Может, он рассчитывал послать его нам лично и выложить на своем сайте, кто его знает…

Николя взвесил в руке конверт:

– Один листок? И все? Ты шутишь?

– Сам увидишь, когда откроешь, там специальные чернила. Следует потереть пальцем, чтобы их разогреть, и послание появится, как по волшебству. Его последний фокус.


Шарко пошел прочь, в знак приветствия подняв тяжелую руку:

– Как вспомню, что мне так и не сказали, кто нарисовал эту сраную акулу… Но я докопаюсь. Клянусь.

Не оборачиваясь, он двинулся по коридору. Николя посмотрел, как уходит его командир, до боли знакомой походкой, тем присущим только ему шагом, каким он вышагивал год за годом, и сказал себе, что через месяц или через год Шарко вот так же уйдет по такому же коридору, еще больше сутулясь, как будто его крест становится все тяжелее. Шарко умрет здесь. Акулы не покидают своего океана.



Вернувшись в кабинет, Николя с любопытством оглядел конверт. Он содержал документ, который Ангел собирался представить миллионам людей. Венец его гнева, его жуткого крестового похода против нашего мира. Никакие не сотни страниц, всего лишь листок.

Он содрогнулся при одной только мысли о его содержимом. Вспомнил безобразную собаку Демоншо, органических монстров Гриффона и не осмелился вообразить, что совершили бы Мао или Гитлер, будь они вооружены такими научными возможностями.

Прежде чем открыть конверт, он подошел к окну, посмотрел на оранжевые мазки, лежащие на панораме города. Эта картина была его повседневностью, его жизнью. По своему расположению он господствовал над городом, но, скорее, это город господствовал над ним, выталкивая его наверх, чтобы тем круче стало падение. Город был извращенцем, он укрывал и пестовал монстров. Сколько их еще присосалось к его липким артериям? Сколько Демоншо, Ортманов, Шевалье, будущих водителей бешеных грузовиков прятались там от его взгляда? Сколько еще типов, готовых перекинуться на другую сторону и окончательно поджечь мир своими бомбами, вирусами, «калашниковыми» и бредовыми верованиями, заставлявшими думать, что разрушить Тетрапилон[109] в Пальмире – это хорошо.

Николя долго надеялся на лучшее будущее, но это расследование утвердило его в убеждении: все будет сложно, очень сложно. Человек, со всем присущим ему отсутствием чувства меры, мог построить церкви утром и разрушить их вечером. Он держал в руках прометеев огонь.

Полицейский закрыл глаза, подумал о надежде, о свете, и перед ним возник образ Одри. Он осознал, что впервые ее образ пришел к нему раньше, чем лицо Камиль. Однажды тот старый привычный образ останется лишь бледным лучиком света на краю его сознания. Однажды, возможно, ему станет лучше. А если может стать лучше ему, значит любой человек может почувствовать себя лучше в этом больном мире. И возможно, что в конце концов станет лучше и самому миру.

Надежда. Свет. Слова, наделенные небесной силой. Благодаря одной можно представить себе будущее. Благодаря другому можно его построить.

А сейчас пришло время открыть манифест, документ, который должны были прочесть миллионы людей, пока у них на глазах тонули Бертран и Флоранс.

С комом в горле он аккуратно отогнул край конверта и развернул листок.





* * *





notes


Примечания




1




Процессуалист – специалист по процессуальному праву, здесь: член группы, отвечающий за бюрократические процедуры. (Здесь и далее примечания переводчика, за исключением отдельно оговоренных случаев примечаний автора.)





2




Вечером 13 ноября 2015 г. в Париже в течение 40 минут произошла серия из трех терактов: подрыв террориста-смертника рядом со стадионом «Стад-де-Франс», где проходил футбольный матч в присутствии президента Франсуа Олланда; расстрел террористами посетителей двух кафе; захват заложников в концертном зале «Батаклан», который силы безопасности брали штурмом. В общей сложности жертвами терактов стали 130 человек, более 350 были ранены.





3




На месте (лат.).