Луна цвета стали

* * *


Всю ночь армейские, корпусные и дивизионные штабы Крымского фронта стояли на ушах. Мой приказ сорвал их с насиженных мест и заставил срочно менять дислокацию. Естественно, это привело к первостатейному бардаку, замедлению реакции командования на доклады из боевых частей, а местами и к полной потере связи с войсками.

Не получив пока никакого ответа от Сталина на свою разоблачительную телеграмму, Мехлис слегка поумерил пыл, но, видя этот беспредел, он все же не выдержал.

– Товарищ Нагулин! Вы что, не видите, к чему приводят ваши приказы?! Если по вашим же собственным словам немцы готовят наступление, то зачем вы устроили этот ночной переезд? Вместо того, чтобы управлять войсками, штабы грузятся на машины и куда-то уезжают. Пока они прибудут на новые места, пока снова протянут проводную связь, войска будут оставаться без должного управления. Это саботаж, если не сказать хуже!

– А вы говорите, как есть, товарищ армейский комиссар первого ранга, – я развернулся к Мехлису и внимательно посмотрел ему в глаза. – К чему стесняться? Мы ведь не в институте Благородных девиц. Здесь фронт, и, сказав «А», следует говорить и «Б». Вы обвиняете меня в предательстве? В умышленной дезорганизации управления войсками накануне немецкого наступления? Я правильно вас понимаю?

Вот так, прямо в лоб, вешать на меня расстрельные статьи Мехлис пока еще явно не созрел, но и сдавать назад тоже было не в его характере. Комиссар с ненавистью смотрел на меня, а случившиеся рядом генералы и полковники тихо расползались в стороны, не желая быть втянутыми в конфликт полномочных представителей Ставки. Я не стал ждать, пока Мехлис найдет нужные слова и вновь заговорил сам:

– Можно было, конечно, оставить все как есть, и еще сутки, а может, даже двое, штабы продолжат спокойно работать. Вот только потом сюда прилетят пилоты Рихтгофена и снаряды тяжелых гаубиц, и управлять войсками станет просто некому. Знать об угрозе удара по штабам и ничего не делать – это не предательство?

– Не нужно путать понятия «знать» и «предполагать», генерал-майор, – тоном ниже произнес Мехлис. – Может быть у вас есть пленный немецкий генерал, который на допросе рассказал о планах люфтваффе? Или же некий герой из фронтовой разведки пробрался в штаб Манштейна и выкрал секретную директиву? Так ведь нет! У вас есть только ваши измышления о том, как бы вы поступили на месте немецкого командующего, и, исходя из этих видений, навеянных собственным воспаленным воображением, вы срываете выполнение вами же отданного приказа о переходе фронта к обороне, безоглядно ломая на многие часы всю структуру управления фронтом!

Не был Мехлис тупым идиотом. Вот ни разу! Излишне резким, неуравновешенным, способным «махать шашкой», толком не разобравшись в проблеме, даже, местами, неадекватным, но не тупым. Логика в его словах, несомненно, присутствовала. И, что самое обидное, он совершенно искренне болел за дело и считал свои действия единственно верными в данной ситуации. Нервозность, взвинченность и фанатичность – страшная смесь. Зачем Сталин отправил его на фронт? Этот кадр мог бы пригодиться в тылу – где-нибудь, где нужно «держать и не пущать». Его конек – критиковать, ломать, разрушать кем-то сделанное, но создать что-то свое – это не к Мехлису. Нельзя таких людей подпускать к армии, к сложному производству, к науке… Однако, выбора мне никто не предлагал, и приходилось работать с тем, что есть, то есть с Львом Захаровичем.

– Я могу ошибаться, товарищ армейский комиссар первого ранга, но у меня, по крайней мере, есть четкий план действий, а что предлагаете вы? Я сейчас не о кадровых перестановках, а о конкретном деле.

– Ставка поставила перед нами четкую и ясную задачу, товарищ Нагулин, и задача эта – наступление, прорыв вглубь Крыма и деблокада Севастополя. Именно этим должен заниматься фронт, а не судорожной передислокацией штабов, рытьем окопов и углублением противотанковых рвов! Я доложил о вашем самоуправстве в Ставку. Уверен, мы скоро получим ответ из Москвы, и тогда станет окончательно ясно, кто из нас правильно понимает приказы!

– Думаю, этот ответ придет не из Москвы, а от генерала Манштейна, – ответил я с невеселой усмешкой, – и долго ждать его нам действительно не придется.





* * *


Немцы дали нам еще сутки. Видимо, у них тоже не все ладилось со снабжением и подготовкой к наступлению. Я, естественно, был этому только рад. Ставка молчала до середины дня, а потом разродилась сразу двумя телеграммами – отдельно мне и Мехлису. Комиссар с каменным лицом получил от представителя особого отдела секретный пакет и молча удалился в свой кабинет заниматься расшифровкой полученного текста – этот процесс он не доверял никому и всегда работал с шифрами лично.

Ну, а мне особисты передали телеграмму уже в расшифрованном виде.

Представителю Ставки ВГК на Крымском фронте генерал-майору Нагулину.

Ваша оценка обстановки на Крымском фронте принята Ставкой к сведению. Обращаю ваше внимание, что предпринятые Вами действия идут вразрез с поставленной перед фронтом задачей и являются превышением Вами полученных от Ставки полномочий. Учитывая новые сведения, собранные Вами в результате проведенной авиаразведки, Ваши действия считаю обоснованными. Тем не менее, вынужден напомнить Вам о необходимости согласовывать со Ставкой любые приказы, выходящие за рамки директив Ставки или входящие с ними в прямое противоречие. Вынужден указать Вам на недопустимость подобных действий в будущем.

Ставкой рассмотрен Ваш запрос о передаче в распоряжение Крымского фронта и Севастопольского оборонительного района дополнительных сил авиации. Учитывая реальную обстановку на фронтах, запрошенные вами четыреста пятьдесят истребителей новых типов ВВС Красной армии выделить не может. Однако, учитывая важность стоящей перед Крымским фронтом задачи, Вам в течение трех суток будет передано двести тридцать истребителей Як-1, ЛаГГ-3, И-16 и МиГ-3.

Еще раз обращаю Ваше внимание на то, что Ставка ставит перед Крымским фронтом наступательные задачи. Временный переход к обороне допустим лишь в качестве тактического приема, применяемого под Вашу личную ответственность для сохранения сил фронта и истощения резервов противника перед предстоящим переходом в наступление с целью деблокады Севастополя.

И.В. Сталин

Мне недвусмысленно указали на то, что я зарвался, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Тем не менее, угрозой краха Крымского фронта товарищ Сталин проникся и самолеты дал, хоть и не в том количестве, которое я просил. В целом телеграмма была составлена в таком тоне, что, если бы я хоть на секунду сомневался в своих прогнозах, я бы сейчас чувствовал себя крайне неуютно. А так… бой нас рассудит.





* * *


Немецкая артподготовка началась с рассветом одновременно с массированным налетом пикирующих бомбардировщиков, густо прикрытых «мессершмиттами». Сорвать ее не удалось несмотря на то, что за два часа до восхода солнца я поднял в воздух бомбардировщики Кудрявцева и сам вылетел с ними для нанесения упреждающего удара по позициям тяжелой артиллерии противника.

Тактика немцев изменилась. Это сразу бросалось в глаза при взгляде на виртуальную карту. Кто-то очень неглупый тщательно проинструктировал Манштейна и Рихтгофена на предмет тех угроз, которые ждут их в случае моего появления в Крыму. И этот кто-то отлично знал все средства, которые я применяю в бою. Ну, может быть, не все, но, по крайней мере, большинство наиболее эффективных.

– Летра, на связь! – обратился я к искусственному интеллекту Лунной базы. – Где сейчас находятся полковник Рихтенгден и майор Шлиман?

– Майор Шлиман спит в своей квартире в Берлине. Полковник Рихтенгден сорок минут назад вылетел на транспортном самолете с аэродрома под Симферополем в западном направлении.

Ну да, теперь ясно, кто этот добрый человек, надававший немцам в Крыму много полезных советов. Странно. После ранения Рихтенгдена под Ржевом и возвращения в Германию майора Шлимана эти два офицера не принимали участия в операциях против меня. И во время налета на Ленинград, и в ходе операции по прорыву блокады они оставались в Берлине и были полностью поглощены плетением заговора против Гитлера. Казалось, они потеряли ко мне всякий интерес. Но, получается, это только казалось. Хотя поведение Рихтенгдена выглядело не вполне понятным – он даже не стал дожидаться начала наступления и, улетел из Крыма при первой возможности. Похоже, эту поездку на фронт полковник совершил не по собственной инициативе. Впрочем, мне от этого не легче.

Артиллерии у Манштейна было много, как и средств для придания ей мобильности, и из этого фактора немцы выжали все, что могли. Пятьдесят моих Пе-2, несущих бомбы объемного взрыва, были страшной по здешним меркам ударной силой, но для них не имелось достойных целей. Тяжелые гаубицы противник распределил тонким слоем по большой территории, заставив связистов совершить настоящее чудо для придания этому боевому порядку нормальной управляемости.

Зато теперь даже пятисоткилограммовой бомбой при самом удачном попадании удавалось накрыть только одну гаубицу, да и по ней еще нужно было не промахнуться. Контрбатарейная борьба тоже оказалась сильно затруднена. Немецкие артиллеристы постоянно меняли позиции и старались стрелять из тяжелых орудий с максимальной дистанции. Соответственно, чтобы накрыть их ответным огнем, наши гаубицы требовалось подтягивать вплотную к передовой, подвергая их большому риску. Конечно, все эти мероприятия снижали точность немецкого огня, но в боеприпасах противник недостатка не испытывал и исправлял ситуацию количеством выпущенных снарядов.

Мы продолжали рейд над территорией противника. Я уже не ограничивался только артиллерией, накрывая любые достойные внимания цели. За нами в ночной темноте оставались огни пожаров и вспышки взрывов детонирующих боеприпасов, но я понимал, что здесь и сейчас немцы меня переиграли. Нанести противнику ущерб, способный заставить его отказаться от наступления, я со всей очевидностью не мог. Увы, сил авиаполка Кудрявцева было для этого совершенно недостаточно, а задействовать для ночной атаки другие самолеты я не видел смысла – эффективно управлять их действиями я все равно бы не смог, да и нормально летать ночью был способен хорошо если каждый десятый советский пилот.

Ударить по штабу Манштейна я тоже не мог – немецкий командующий перевел его достаточно далеко от линии фронта, а крылатые ракеты все еще ехали на Крымский фронт через половину страны. Да и будь они у меня в наличии, не факт, что получилось бы вывести Манштейна или Рихтгофена из игры. Генералы не сидели в штабах, а постоянно перемещались в командно-штабных машинах по непредсказуемым маршрутам. Немцы быстро учились, и в меру своих возможностей находили способы противодействия моим способам ведения войны.


Приближался рассвет, и я был вынужден отдать полковнику Кудрявцеву приказ возвращаться. Встреча с толпой мессеров совершенно не входила в мои планы. Урон врагу мы, безусловно, нанесли немалый, но, на мой взгляд, задача осталась невыполненной. Внизу под нами набирало обороты немецкое наступление. Тридцатый армейский корпус противника нанес удар по сорок четвертой армии генерала Черняка, прикрывавшей подступы к Феодосии и державшей южный участок фронта. Советская оборона сразу начала трещать и прогибаться под мощными ударами артиллерии и танков, сосредоточенных на относительно узком участке. С восходом солнца к артиллерийскому удару присоединились сотни пикирующих бомбардировщиков, одна часть которых непосредственно поддерживала наступающие наземные войска, а другая ушла вглубь советской территории наносить удары по заранее разведанным целям, стремясь дезорганизовать управление войсками Крымского фронта.





* * *


Мехлис лег спасть почти перед самым рассветом. Армейский комиссар первого ранга не щадил ни себя, ни окружающих, и выделял себе минимум времени на отдых. Тем не менее, хоть иногда спать требовалось и ему. Вот только в этот раз такой возможности судьба ему не предоставила.

Не желая тратить время на дорогу в Керчь и обратно, Мехлис остался на ночь в политотделе пятьдесят первой армии, где ему выделили место в одном из блиндажей, только что оборудованных для переехавшего сюда из деревни Уварово штаба армии. Комиссар проснулся от дрожи земли и грохота взрывов.

Снаружи уже светало, и, покинув блиндаж, полномочный представитель Ставки перевел взгляд на север, где горизонт вспыхивал злыми зарницами и откуда накатывал низкий тяжелый гул.

– Немцы Уварово бомбят, – негромко произнес из-за спины Мехлиса командующий пятьдесят первой армией генерал Львов.

Комиссар, завороженно наблюдавший за вспышками взрывов, медленно повернулся к подошедшим командирам.

– Точнее можете сказать? По каким целям противник наносит удары?

– Отсюда точно не определить, – ответил зам командарма генерал Баранов. – Можно попробовать связаться с гарнизоном Уварово, но вряд ли после всего этого линии связи уцелели…

– В машину! – коротко скомандовал Мехлис и направился к затянутой маскировочными сетями стоянке штабного автотранспорта.

Даже с учетом раскисшей и изрядно разбитой дороги поездка не заняла много времени. Штаб армии переместился меньше чем на десять километров от прежнего местоположения, так что через двадцать минут Мехлис и Львов уже стояли на окраине села и молча смотрели на открывшуюся перед ними картину.

Штабных блиндажей, чуть больше суток назад покинутых командованием пятьдесят первой армии, больше не существовало. На их месте курились дымом многочисленные воронки от взрывов немецких авиабомб. Чуть в стороне догорали какие-то заборы и хозяйственные постройки. Само село Уварово пострадало не сильно. Лишь в паре мест между домами поднимались столбы дыма и что-то горело. Скорее всего, это были просто случайные промахи.

Мехлис молчал. Зная характер представителя ставки, генерал Львов тоже не торопился высказывать свое мнение, хотя им обоим было очевидно, что удар наносился не по селу. Немцы целенаправленно били по известному им расположению штаба пятьдесят первой армии, вот только штаба здесь больше не было, но командование люфтваффе об этом пока не знало и искренне считало боевую задачу выполненной.

– Товарищ армейский комиссар первого ранга, – рискнул-таки вывести Мехлиса из ступора генерал Львов, – Этот удар немцы нанесли не просто так. Судя по всему, они начали полномасштабное наступление. Мне нужно срочно вернуться в штаб армии, да и вас, я полагаю, в штабе фронта уже потеряли.

Мехлис медленно повернулся к генералу и пару секунд внимательно смотрел на него, пытаясь собраться с мыслями. А ведь он мог и сам сейчас лежать там, под грудами дымящейся земли и обломками бревен, оставшихся на месте бывшего штаба пятьдесят первой армии. И Львов вместе со своими подчиненными тоже были бы мертвы, а лишенная руководства армия вступила бы в бой, оставшись без управления и связи с командованием [3].

– Да, вы правы, – Мехлис, наконец, нашел в себе силы для ответа. – Нужно срочно возвращаться в штаб армии.





Глава 5




– Еще три-четыре таких ночных налета, и я останусь без артиллерии, – мрачно произнес Манштейн, глядя на командующего четвертым воздушным флотом, устроившегося на большом мешке с каким-то лётным снаряжением в грузовом отсеке транспортного «юнкерса», невысоко летевшего над крымскими степями в сопровождении трех истребителей.

Транспортник был выбран случайным образом и поднят в воздух по приказу Рихтгофена. Трястись в грузовике по паршивым дорогам летчику не понравилось, и он решил пригласить Манштейна немного полетать на самолете, а заодно и обсудить насущные проблемы без посторонних ушей. В то, что информация может каким-то образом утекать к противнику из штабов одиннадцатой армии летчик поверил сразу – не тот человек полковник Рихтенгден, чтобы попусту трепать языком. Манштейн, конечно, немного поворчал по поводу «этих перестраховщиков из Абвера», но с доводами Рихтгофена в итоге согласился и теперь сидел в одном из немногочисленных неудобных кресел в грузовом отсеке «юнкерса», недовольно глядя на затащившего его сюда собеседника.

– Я полагаю, остановить эти налеты в наших силах, – постарался успокоить Манштейна Рихтгофен. – В конце концов, план, предложенный этим абверовцем не так плох.

– Мы сильно рискуем, генерал-полковник. Точнее, рискую я, – Манштейн твердо посмотрел на летчика. – Если что-то случится с «Дорой», Фюрер снимет с меня погоны и хорошо если не вместе с головой.

– Боюсь, герр командующий, если мы не остановим русского корректировщика, перспектив у столь неплохо начавшегося наступления не будет. Через несколько дней оно захлебнется, и не факт, что вашим людям удастся хотя бы удержать те позиции, с которых они сегодня утром нанесли удар по русским армиям. Мои аэродромы, к слову, тоже пострадали от действий ночных бомбардировщиков противника. Не скажу, что очень сильно, но ощутимо. И я тоже кровно заинтересован в том, чтобы эти налеты прекратились.

– Не беспокойтесь, Вольфрам, – Манштейн перешел на менее формальный стиль общения, – я не собираюсь сдавать назад. Это просто ворчание старого генерала, уставшего от поражений, преследующих нашу армию в последние месяцы. Если вы прикажете пилоту немного изменить курс, у нас с вами будет отличная возможность лично понаблюдать за первыми залпами «Доры» по Севастополю.

Сложная и дорогостоящая операция по доставке сверхтяжелого 800-миллиметрового железнодорожного орудия «Дора» под Севастополь изначально задумывалась совсем не для того, чтобы вести огонь по жилым кварталам осажденного города. Гигантская «суперпушка» должна была решить проблему бронебашен севастопольских фортов, уничтожив заглубленные в скальный массив склады боеприпасов и тяжелые орудия, так досаждавшие пехоте и танкам, пытавшимся штурмовать русские позиции. Однако попасть с двадцати пяти километров в относительно небольшие цели «чудо оружие» оказалось неспособно. Гипертрофированный калибр имел оборотную сторону – высокое рассеивание снарядов, особенно при стрельбе на дальние дистанции.





«Дора» – немецкое сверхтяжёлое железнодорожное артиллерийское орудие. Создано фирмой «Крупп» в конце 1930-х годов. Применялось при штурме Севастополя в 1942 году. С задачей уничтожения бронебашенных фортов не справилось из-за высокого рассеивания снарядов при стрельбе. Калибр – 807 мм. Все снаряда – 7 тонн. Скорострельность – 1 выстрел в 45 минут. Расчет – 250 человек и 2500 человек дополнительного персонала. Вес -1350 тонн. Прицельная дальность стрельбы – до 39 км.



Манштейн, возлагавший на новую пушку большие надежды, был сильно разочарован низкой, а точнее, почти никакой эффективностью столь сложной и ресурсоемкой артсистемы. И тут, как по заказу появился полковник Рихтенгден, вызванный Рихтгофеном из Берлина, и предложил использовать «Дору» совсем по другому назначению.

«Юнкерс» разворачивался над Бахчисараем и взглядам генералов открывалась всхолмленная местность отрогов горы Узун-Сырт. У странных русских в Крыму было аж две горы с таким названием, чего командующий искренне не понимал, но предпочитал особо в это не вдумываться.

– Вот она, – Манштейн жестом пригласил Рихтгофена к окну и указал рукой вниз.