Малефисента. Владычица тьмы

Во главе шагающих по каменной мостовой солдат шли Герда и Персиваль. Лица их были перепачканы грязью, одежда порвана, но выглядели они довольными и радостными. Ингрит с нетерпением дожидалась их рапорта.

– Мы их добыли, – сказала Герда королеве. – Более тысячи цветков!

– Но там была Малефисента, ваше величество, -– добавил Персиваль, за что удостоился сурового взгляда Герды. -– И не одна. С ней были ещё двое таких же, как она. И один из них ради неё пожертвовал своей жизнью.

– Одна тварь спасла другую? – подняла бровь Ингрит.

Персиваль кивнул.

«Интересно», – подумала королева. Этого она не предвидела. Разве тёмные феи не заботятся каждая только о себе – ведь именно так повела себя в Ульстеде Малефисента, когда бежала, бросив Аврору? Впрочем...

Ингрит пожала плечами. Впрочем, это ничего не меняет.

– Железо железом, но они за нами явятся, – продолжил Персиваль.

Оставив свой наблюдательный пункт, Ингрит подошла к стоящим в центральных воротах замка Герде и Персивалю. Затянутой в перчатку рукой она вытащила из мешка один гробоцвет и осторожно провела пальцем по его лепесткам.

– Остаётся лишь надеяться... -– начала она.

– Мама?

Услышав голос Филиппа, Ингрит вздрогнула, и гробоцвет выпал из её руки. Принц стоял скрестив руки на груди и переводя взгляд с королевы на её солдат и обратно.

– Что всё это значит? – спросил он.

Сглотнув, Ингрит сняла перчатку и подняла гробоцвет обнажённой рукой. Боль от его прикосновения была ужасной, но Ингрит сдержалась и не вскрикнула.

– Я собиралась сделать сюрприз, – сказала она. – Цветы к вашей свадьбе.

– Цветы? – удивился Филипп. – Ты же их не переносишь.

Ингрит чувствовала выступившие у неё на лбу капельки пота, но продолжала держать цветок.

– Это моя маленькая жертва ради Авроры. Она её заслуживает, – солгала Ингрит. Ей необходимо было убедить сына, что всё хорошо. Королева поспешно сунула цветок ему в руку и надела перчатку. Ингрит сразу стало легче: сердце забилось спокойнее, перестал выступать пот. – А теперь иди отдохни немного, – сказала она, торопясь отправить Филиппа назад в замок. – Ещё несколько часов, и всё закончится.

Когда принц исчез за высокими дверями, Ингрит посмотрела на гробоцветы и злобно усмехнулась. Действительно, ещё несколько часов – и всё будет кончено. Для фей.



ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ



МАЛЕФИСЕНТА НАБЛЮДАЛА ЗА ТЕМ, КАК БОРРА ОПУСКАЕТ КОНАЛЛА НА ЗЕМЛЮ ПЕРЕД ВЕЛИКИМ ДЕРЕВОМ. ДО ОБИТЕЛИ ОНИ ДОБИРАЛИСЬ ДОВОЛЬНО ДОЛГО, но привезли Коналла живым, хотя и в плачевном состоянии. Лицо у него было белым как снег, дыхание редкое и слабое. Из десятка ран сочилась кровь, собираясь в лужицы возле тела воина. Глядя на него, Малефисента испытывала жгучее чувство вины.

Великое дерево почувствовало боль Коналла и горе Малефисенты. Задрожали листья, по коре потекли похожие на слёзы капельки, могучие корни приподнялись, образовав колыбель вокруг лежащего без сознания тёмного эльфа.

Новость о том, что случилось, быстро облетела всю Обитель, и в зал Великого дерева одна за другой начали прилетать феи. Они разговаривали приглушёнными голосами, но отдельные слова Малефисента всё же ухватывала. Чаще всего это были «люди», «железные пули», «вероломное нападение» и самое неприятное из них – «жертва».

Малефисента смотрела на Коналла, пытаясь успокоить своё бешено бьющееся сердце. Всё это неправильно. Нечестно. Она не просила его жертвовать собой ради неё, хотя выглядело это так, будто он должен был оказаться там и что их судьба была предначертана заранее. Но даже если и так, то это всё равно... несправедливо. Она только-только нашла Коналла – неужели лишь для того, чтобы тут же потерять его навсегда?

Услышав рядом с собой всхлипывания, Малефисента повернула голову. Это была юная фея, одна из тех, что учились летать у неё на глазах. Не скрывая слёз, юная фея осторожно протянула ручку, чтобы прикоснуться к раненому Коналлу. Увидев на лице девочки-феи отражение своей собственной боли, Малефисента обняла её. Юная фея уткнулась ей в плечо и, уже не сдерживая слёз, заплакала навзрыд. Укрыв девочку своими крыльями, Малефисента ласково погладила её по голове.

Занятая плачущей феей и своими собственными мыслями, Малефисента не заметила, что Борра внимательно наблюдает за тем, как она утешает девочку. В груди Малефисенты, стоящей под листьями Великого дерева рядом с умирающим Коналлом, полыхал гнев, но ей не было нужды показывать это Борре. Он и без этого знал, что жертва, которую принёс ради неё Коналл, очень сильно подействовала на неё – как, впрочем, и на всю Обитель. Когда Коналл умрёт, он оставит после себя пустоту, которую невозможно будет заполнить.



Всё это очень не нравилось Диавалю -– и оставшиеся без Малефисенты вересковые топи, и то, что ему вновь приходится покидать их, чтобы присутствовать на свадьбе Авроры, и то, что она выходит замуж не в своём родном, а в чужом, холодном замке: не среди своих, а среди чужих людей на другом берегу реки.

И всё же Диаваль был здесь, среди волшебного народца, длинной цепочкой растянувшегося через все вересковые топи, направляясь в сторону Ульстеда. Над горизонтом всходило утреннее солнце, окрашивая вересковые топи яркими красными, оранжевыми и розовыми лучами. Диаваль посмотрел вверх. Небо было безоблачным – чудесный день для свадьбы. И тем не менее его не оставляло предчувствие какой-то беды, какой-то надвигающейся бури. Возможно, именно из-за этого предчувствия он так резко прикрикнул сейчас на сунувшегося ему под ноги грибного эльфа, едва не свалив его.

Шедший впереди всех древесный страж Лист остановился у границы. Засуетившись, Нотграсс запорхала своими крылышками и начала нервно выкрикивать:

– Всем держаться вместе! Всем держаться вместе! Мы покидаем вересковые топи!

К ней присоединилась Флиттл и тоже начала командовать:

– Все возьмите своего соседа за руку, за крыло, за хвост или что там у него есть!

Убедившись, что все готовы, Лист тяжело вздохнул и перешёл границу. Впервые за долгое, очень долгое время волшебный народец покидал вересковые топи и ступал на территорию людей.

Диаваль шёл, опустив голову и не обращая внимания на носящихся в воздухе у него над головой Нотграсс, Флиттл и Фислвит. Чем ближе становился Ульстед, тем тревожнее становилось у него на душе. Он видел развевающиеся на ветру яркие флаги, слышал весёлый перезвон колоколов, но ощущение опасности не проходило, напротив – с каждой секундой только усиливалось. Диаваль не забывал о том, что сейчас они ступили на вражескую территорию, и при этом с ними не было их главной защитницы – Малефисенты.


Подойдя к главным воротам замка, Диаваль увидел цепь вооружённых солдат. Они совершенно не вписывались в общую атмосферу праздника, и потому Диаваль прибавил шагу, чтобы как можно меньше задерживаться возле них. Вошедших в ворота замка встречали охранники и направляли в разные стороны. Людей – и знатных на вид, и простых горожан – просили пройти в одну сторону, а волшебному народцу указывали дорогу прямиком в церковь.

Когда Диаваль подошёл ближе, его остановил один из солдат.

– Эй, я гость со стороны невесты, –- сказал Диаваль.

Но охранник уже вытолкнул его из общей цепочки и сказал, указывая рукой на волшебный народец:

– Нам приказали впускать в церковь только этих... чтобы они первыми могли занять там места.

На мгновение Диаваль смутился, а потом понял. Ну, конечно, охранник принял его за человека! Он мысленно обругал Малефисенту за то, что та оставила его в этом дурацком виде, и попытался всё прояснить:

– Простите, но на самом деле я ворон.

Но это, пожалуй, только ещё сильнее всё запутало.

– Что-что? – переспросил охранник.

– Я маленькая чёрная птичка. Примерно вот такая. – И Диаваль развёл ладони сантиметров на двадцать друг от друга.

Охранник не знал, как ему поступить, а толпа перед ним тем временем всё росла и росла. Поэтому он оттолкнул Диаваля в сторону к людям и велел ему подождать, а сам продолжил направлять волшебный народец в церковь.

– Но первыми и на лучших местах должны быть мы! – возмущался рядом с Диавалем какой-то хорошо одетый гость. – Почему мы должны ждать... их?! Ничего не понимаю.

Раздавались вокруг голоса и других людей, недовольных тем, что им приходится ждать. А Диаваль слушал и наблюдал. И чем дольше наблюдал, чем дольше слушал, тем тревожнее ему становилось. Здесь явно было что-то не так. Но что? Зачем они отделяют волшебный народец от людей? Диаваль начал потихоньку пятиться назад и вскоре затерялся в толпе.

Пусть сейчас у него не было крыльев – но ведь глаза и уши остались, верно? Вот он и попробует с их помощью понять, что же всё это значит...



Аврора не слышала фанфар, гремящих за стенами её комнаты. Не слышала ни звона колоколов, ни шума сотен гостей, начавших собираться возле замка с первыми лучами зари. День её свадьбы едва начинался, а она уже измотана до предела.

Эту ночь Аврора провела почти без сна, в голове у неё бесконечным эхом звучали слова Диаваля. Что, если он прав и вовсе не Малефисента стала причиной плачевного состояния короля Джона? Но если не Малефисента, то кто же тогда? Как только Аврора пыталась перестать думать об этом и закрывала глаза, в полусне ей сразу виделась крёстная, её рога, её зелёные глаза – они горели ярче зелёного свечения магической энергии. Вскоре Аврора оставила попытки уснуть и до конца длинной ночи просто расхаживала по своим комнатам: думала, думала, думала – и наконец пришла к твёрдому выводу: что-то здесь не так. Только она никак не могла понять, что именно не так. И что делать, тоже не знала.

Сейчас она смотрела на висящее перед ней свадебное платье королевы Ингрит – теперь оно считалось её платьем. Падающие в окно лучи рассветного солнца играли на блёстках и драгоценных камнях, которыми было расшито платье, отчего казалось, что оно шевелится, постоянно меняя свои узоры. Рядом висело другое платье, то, что прислали Авроре с вересковых топей – простое, без камешков и блёсток. Авроре ужасно хотелось надеть именно его, а не платье Ингрит.

Тут раздался стук в дверь. Аврора обернулась и, увидев Филиппа, отрицательно покачала головой.

– Да-да, я знаю, что видеться с невестой до венчания в церкви плохая примета, – прочитал выражение её лица Филипп. – Но я просто не мог не взглянуть на тебя.

И он протянул ей цветок.

Филипп ещё что-то говорил, но Аврора его уже не слушала – она не сводила глаз с цветка. Протянув руку, она взяла его у Филиппа и осторожно прикоснулась к его лепесткам. Малефисента давным-давно объяснила ей, какое значение для волшебного народца имеют эти красные гробоцветы, которые никогда не срывают и не выносят за пределы вересковых топей.

– Гробоцвет? Где ты его взял? – спросила Аврора.

– Это подарок. От мамы, – пожал плечами Филипп.

Аврора ничего больше не сказала, и он, быстро поцеловав её в макушку, собрался уходить, не подозревая, какие мысли роятся сейчас в голове его невесты.

– Солнце встаёт, Аврора. Настал день нашей свадьбы, – сказал Филипп, и с этими словами вышел из комнаты.

После его ухода Аврора долго ещё перебирала в пальцах священный гробоцвет. Зачем он понадобился Ингрит? Непонятно. Бессмыслица какая-то.

Аврора быстро вышла из своей комнаты, ей необходимо было найти Ингрит. Быть может, королева сможет толком объяснить, зачем с вересковых топей было похищено это сокровище? Но чем дальше шла Аврора, тем отчётливее начинала понимать, что поселившаяся в ней с недавних пор тревога каким-то образом напрямую связана именно с самой королевой Ингрит.



ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ



В КОИ-ТО ВЕКИ АВРОРА БЫЛА РАДА ЦАРЯЩЕЙ В ЗАМКЕ СУМАТОХЕ. ВСЕ ГОТОВИЛИСЬ К СВАДЬБЕ, И ЭТО ПОЗВОЛИЛО ЕЙ СОВЕРШЕННО НЕЗАМЕЧЕННОЙ ПРОЙТИ ПО КОРИДОРАМ ДО АПАРТАМЕНТОВ КОРОЛЕВЫ ИНГРИТ. Она постучала, но никто не ответил. Тогда Аврора осторожно приоткрыла дверь и проскользнула внутрь.

В комнате было темно и тихо, наверное, Ингрит уже оделась и ушла. Аврора медленно прошлась по комнате, глядя вокруг, но того, что искала, не нашла – ни букета гробоцветов, ни дневника, в котором Ингрит записывала бы свои мысли. То есть, может, такой дневник и существует, только Аврора его не обнаружила. Пройдя дальше в глубь комнаты, Аврора заглянула в гардеробную – и здесь на неё из полутьмы зловеще взглянули манекены в полный человеческий рост.

Аврора уже хотела уйти, но тут комнату внезапно наполнил громкий шёпот. У Авроры вдруг стало покалывать палец, и она удивлённо подняла брови. Посмотрев на свою руку, она увидела, что покраснел и покалывает – причём всё сильнее – шрам, оставшийся на том месте, где она укололась о веретено, когда Малефисента наложила на неё проклятие.

Что же это происходит?!

Когда Аврора подошла к манекенам, шёпот в голове стал громче. Этот шепчущий голос был каким-то странным – вроде бы знакомым и в то же время чужим. Закрыв глаза, Аврора позволила ему направлять себя, и он провел её мимо манекенов к задней стенке огромного шкафа. Аврора нажала на эту стенку – и один из манекенов сразу же с грохотом повалился на пол. Шёпот стал ещё громче, ещё неистовей. Аврора снова навалилась на стенку шкафа и толкала её до тех пор, пока не раздался щелчок. Открылась потайная дверь, а за начиналась ведущая вниз лестница...

С покрасневшим воспалившимся пальцем, слушая заполнивший её голову шёпот, Аврора пролезла в открывшуюся дверь и начала спускаться по ступеням. Ей казалось, что сейчас она двигается не сама, а её ведёт какая-то посторонняя сила, толкает вперёд, дёргает словно марионетку за невидимые ниточки. Когда Аврора спустилась до конца лестницы, шёпот стал не просто громче – он почти превратился в крик. Этот звук поглотил всё, из-за него Аврора не заметила ни сидящих в стеклянных банках фей, ни маленького человечка, стоящего рядом с этими банками и кричащего на неё.

Да, Аврора слышала только похожий на вопль шёпот, чувствовала, как горит огнём старый шрам на пальце, как тащат её вперёд невидимые ниточки. Она пересекла всю лабораторию и вошла в отгороженную возле её дальней стены нишу. И здесь прямо перед собой Аврора увидела в свете десятка зажжённых свечей веретено.