Металл цвета крови

Березин начал возмущаться, кричал: да что вы понимаете! Он полон сил, может воевать, дайте только время отлежаться! На самом деле он только сипел и кашлял.

— В телегу его, мужики… — донесся сквозь звон в ушах чей-то дрожащий голос. — Нельзя бросать, живой же…

Вспышки сознания были краткие, нечеткие. Его грузили в телегу, скрипели колеса, надрывалась чахлая лошадка. Иногда он приходил в себя, обводил пространство мутным взглядом. Нещадно болтало, рядом кто-то стонал. Телегу окутывал невыносимый гнойный запах. С другой стороны лежал боец с перевязанной головой. Под повязкой запеклась кровь. Он закатил глаза, серое лицо было неподвижно — не человек, а уродливая маска. Он, похоже, уже умер, но этого не замечали…

Колонна втягивалась в сумрачный лес. Люди едва волочили ноги. Кто-то отстал, обещал своим, что догонит, только передохнет минутку-другую. Молодой голос умолял товарища оставить покурить — свой табак давно кончился, а курить страсть как хочется. «Неужели сдадим Ленинград? — сетовал кто-то. — Но это же глупость, как такое можно представить!» — «Не сдадим, — отвечали ему, — для этого всех придется убить, а всех не убьешь — много нас… Замкнут кольцо — ничего, и в кольце повоюем…»

Кольцо вокруг города действительно смыкалось. На Карельском перешейке финны подошли вплотную, вели обстрел. На юге, на западе — везде немцы — вот оно, кольцо.

Две недели назад фашисты взяли станцию Мгу, перерезав железную дорогу на Большую землю, попытались пробиться к Ладожскому озеру, где еще действовала советская флотилия…

Березин плохо понимал, что произошло. Истошные крики: «Немцы сзади!» Надрывались мотоциклетные моторы, дробно рокотали пулеметы, закрепленные в люльках. Истошно закричал лейтенант: «Всем рассыпаться! Отразить нападение!»

Создалась неразбериха. Люди бегали взад-вперед, как муравьи в муравейнике. Зарокотал пулемет Дегтярева, к нему присоединился еще один. Красноармейцы рассыпались, вступили в бой.

Протаранить колонну с ходу немецким мотоциклистам не удалось. Они разъехались по округе, попрятались за деревья. Вспыхнула беспорядочная перестрелка.

Усатый ефрейтор яростно стегал клячу, пытаясь увести телегу с дороги. Телега сотрясалась, лошадь ржала, рвалась из оглоблей. Ефрейтор гнал ее в лес, кричал страшным голосом.

Березин опять потерял сознание. Когда очнулся, бой еще продолжался. Вокруг кусты, обломанные ветки, усыпанные желтеющей листвой. Красноармейцам удалось отразить нападение. В дыму мелькали фигуры. Словно из тумана вырастали силуэты солдат в мышиной форме, они приближались короткими перебежками, двигались боком, стреляли от бедра.

«Лейтенанта убили!» — прокричал испуганный голос.

Цепочка красноармейцев пока держалась, работали пулеметы.

«Бойцы, за мной, в атаку!» — скомандовал кто-то. Отдельные крики «ура!» утонули в шуме боя.

Атака захлебнулась, уцелевшие отползли назад.

Рвались гранаты. Березин ворочался, пытался подняться, держась за край телеги. Такое ощущение, что на этом ложе только он и остался жив. Возможно, так и было — пули прошили тех, кто еще подавал признаки жизни, а лейтенант оказался прикрытым их телами.

Тихо ржала подстреленная кляча, она лежала на боку, мотала шеей, смотрела невыносимо жалобными глазами. Неподалеку лежал мертвый ефрейтор — пуля пробила ему голову, под затылком растекалась лужа. Трофейный автомат выпал из рук, валялся в канаве.

Березин поднатужился, заорал от боли, чувствуя, как открываются раны, стал выталкивать из телеги мертвого красноармейца. Перевалился через край, съехал на землю, пополз, стискивая зубы. Добрался до канавы, вытащил за ремень «МР-40». Перевернулся на спину, поднял автомат. Дрожали руки, темнело в глазах.

Неподалеку горел немецкий мотоцикл, все пространство окутывал черный смрад. Звон в ушах заглушал нестройную пальбу. Неподалеку взорвалась граната. Теперь он практически ничего не слышал.

Из дыма возникли фигуры в мышиной форме. Они подкрадывались, как воры, Березин видел их сосредоточенные лица. Боимся, господа фашисты, когда страшно?

Он точно помнил, что стрелял, автомат трясся в руках, он прикладывал дикие усилия, чтобы его не потерять. Точно не знал, попал ли в кого.

Автомат дернулся и замолчал — иссяк магазин. Обидно.

Лейтенант поднял голову — вверху покачивались вековые сосны. Сознание уплывало.

Потом он слышал возбужденные крики, матерную русскую речь. Что-то произошло, и уцелевшие красноармейцы эту новость приняли на ура. Стреляли на востоке, там же ревели двигатели. Хлопали нестройные винтовочные залпы. К месту боя подоспело еще одно подразделение, прорвавшее окружение. Это были три полуторки, примерно взвод красноармейцев из рассеянного немцами 29-го стрелкового полка.

С колонной отступали несколько штабистов. Полчаса назад они пробились через северные предместья горящего Никольска, вырвались на шоссе, сильно удивив оседлавших его солдат вермахта. Пока те приходили в себя, колонна с боем прорвалась сквозь немецкие позиции и вышла на проселочную дорогу.

Солдат мотоциклетного подразделения смяли, расстреляли в упор. Выжившие немцы бежали в лес. Остановка была кратковременной. Хрипло ругался офицер: «Чего вы возитесь?! Всех, кто способен держать оружие, — в головную машину, туда же пулемет, доходяг — в замыкающую полуторку!»

Из выхлопной трубы грузовика несло бензиновым дымом. Березин опять потерял сознание, когда его схватили за руки и за ноги и стали закидывать в кузов. Уж потерпите, товарищ лейтенант, сейчас не до бережного обхождения!

Очнулся он от тряски. Серое небо прыгало перед глазами. Попытался перевернуться на бок. Сильно знобило. Кто-то совал под нос фляжку с водой — он глотал, давился, драгоценная влага стекала на пол.

Сидящий рядом офицер с перевязанной головой что-то спрашивал. Но Березин не слышал, в ушах звонили колокола, гремели товарные вагоны и работал на полную катушку сталеплавильный цех. Офицер попробовал кричать громче. Кто я такой, как здесь оказался, к какому подразделению приписан? Разве не видит по петлицам, что перед ним офицер Главного управления госбезопасности? Или сам такой же — подбитый и порядком контуженный? Березин что-то прошептал и впал в забытье…





Глава 3




Почти 900 дней продолжалась блокада Ленинграда. От голода, холода, непрерывных обстрелов и бомбежек погибли сотни тысяч горожан. Огромные потери понесли войска Ленинградского фронта, оказавшиеся в кольце. Но выстояли, не пустили немцев в город.

Отказавшись от затеи взять Ленинград штурмом, немцы решили уморить его голодом. Но город жил, работал, хотя фактически превратился в город-призрак. Снабжение осуществлялось по Ладожскому озеру — в летнее время судами, зимой по льду — под непрерывными обстрелами и бомбежками с воздуха.

Эта дорожка очень беспокоила немецкое командование. Несколько раз немцы пытались прорваться на правый берег Невы в районе Шлиссельбурга, чтобы перерезать «Дорогу жизни», окончательно замкнув тем самым кольцо блокады. Но советские войска стояли насмерть.

Шлиссельбургскую крепость на Ореховом острове у истока Невы немцам не отдали. 500 дней ее оборонял маленький гарнизон из солдат 1-й дивизии войск НКВД и моряков береговой батареи. Немцев не пустили на правый берег. Именно в этом районе в январе 1943-го увенчалась успехом очередная попытка прорвать вражескую блокаду.


Артподготовка продолжалась больше двух часов, потом войска Ленинградского и Волховского фронтов устремились навстречу друг другу. Был отбит Шлиссельбург, прорезан коридор шириной 11 километров для восстановления сухопутной связи Ленинграда с остальной территорией.

Одновременно от немцев очистили южную часть Ладоги.

Бои шли яростные, кровопролитные. Немецкое командование бросило в бой все резервы. Советские войска отражали атаки, пытались расширить плацдарм. Увеличить зону, свободную от немцев, в этот год не удалось, но коридор остался. За 17 дней вдоль берега Невы проложили железную и автомобильную дороги. В город устремились потоки грузов. Из Ленинграда гражданское население эвакуировали в тыл. Многострадальный город вздохнул свободнее…

Но только через год, в январе 1944-го, блокаду сняли полностью. 14 января началась Ленинградско-Новгородская наступательная операция. 20 января войска Ленинградского фронта разгромили Красносельскую группировку вермахта, погнали немцев на запад, освобождая южные пригороды — Пушкин, Павловск, Красный Бор. Части Волховского фронта освободили Новгород.

27 января в честь снятия блокады был дан салют.

Немецкие войска откатывались на запад. Были освобождены Ломоносов, Петергоф — врага успешно вытесняли из Ленинградской области.

В город приходила мирная жизнь. Возвращалось население из эвакуации, приступали к работе предприятия. Но шрамы войны еще долго оставались на лице города и в памяти людей — забыть такое было невозможно…



— Олег Иванович, вас подождать? — Водитель в штатском высунулся из машины, вопросительно уставился на Березина. Тому было трудно избавиться от наваждения, напавшего на него еще на вокзале. Он глубоко вздохнул, мотнул головой:

— Не надо, Василий, спасибо. Мог бы и на вокзал не приезжать — не маленький уже. Ладно, провез несколько кварталов, спасибо, дальше я сам. Позднее отзвонюсь начальству, ты больше не нужен.

Военных не хватало. На работу, не связанную с выполнением основных функций, иногда принимали гражданских. Они шли шоферами, поварами, снабженцами.

— Хорошо, Олег Иванович, — водитель кивнул, захлопнул дверцу, и видавшая виды «эмка», отливающая боевыми вмятинами на кузове, тронулась с места.

Он снова погрузился в оцепенение. Нахлынули воспоминания, сжалось сердце.

Березин стоял в самом центре Ленинграда, на Невском проспекте. Позади остался поврежденный Казанский собор, Казанская улица. Через два дома на запад — канал Грибоедова, еще дальше — Зеленый мост через Мойку. Самое сердце родного города.

В 1918 году постановлением Советской власти Невский проспект переименовали в Проспект 25 Октября. Новое название не прижилось, и проспект упорно продолжали называть Невским.

В январе 1944-го, четыре месяца назад, главной городской улице города вернули ее историческое название, проспект официально стал Невским.

Здесь были самые красивые дома в Европе — Березин искренне в это верил. Замечательная архитектура, многие здания стояли веками. Что ни дом — то памятник архитектуры со своими особенностями и своей историей.

До войны проспект утопал в зелени. Сейчас он не узнавал свой город — хотя и приезжал сюда зимой 1942-го. Тогда было трудно, голодно, холодно, но все же многие здания еще стояли. Потом артобстрелы усилились, город ежедневно бомбили. Подразделения ПВО не всегда справлялись со своей задачей.

Сейчас многие здания лежали в руинах. Другие сохранились частично — обрушились отдельные секции. Деревьев не осталось — ушли на дрова. Даже уцелевшие здания смотрелись мрачно, стояли кособоко, в потеках и трещинах, во многих окнах отсутствовали стекла — что говорило об отсутствии жильцов.

На противоположной стороне дороги, в здании, где раньше находился гастроном, велись работы по очистке. Боковая сторона была разрушена, уцелели лишь несущие стены. Люди в фуфайках сгребали мусор, перетаскивали в самосвал тяжелые обломки. Проезжую часть расчистили полностью, по ней сновали грузовые и легковые машины, изредка проезжали троллейбусы, набитые пассажирами. Тротуары приводили в порядок, высаживали молодые побеги, на них уже проклевывались первые листочки.

В других местах все было разворочено, валялись обломки поребриков вперемешку с булыжниками, растекалась грязь. К восстановлению разрушенных зданий еще не приступали — не до этого. Но в городе уже запускали электричество, чинили поврежденные бомбежками коммуникации…

— Товарищ майор, попрошу предъявить документы, — прозвучало совсем рядом. Неслышно подошел патруль — обычное явление. Он всего полчаса в этом городе, и уже дважды проверяли.

Олег достал из внутреннего кармана служебное удостоверение, командировочное предписание. Красная книжица с надписью «Главное управление контрразведки СМЕРШ» произвела на патруль впечатление, сержант уважительно кивнул. Не сказать, что город наводнили немецкие шпионы в советской форме, но инциденты случались разные.

Сержант развернул предписание, бегло просмотрел, мазнул взглядом стоящего перед ним Березина. Последний выглядел опрятно, обмундирование не новое, но чистое, сапоги начищены, форменная куртка поверх кителя, на ремне планшет. Орденские планки: орден Красной Звезды, медали «За отвагу», «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда».

Внешне за прошедшие два с половиной года Березин сильно изменился. Уже не такой подтянутый, как раньше: не сказать, что погрузнел, но как-то расширился, появились морщины на лице, кожа стала тусклой, глаза запали. И подвижность уже не та, что прежде, иногда болели суставы, появлялась одышка.

— Вы прибыли из Новгорода? — уточнил патрульный.

— Да, сержант, — согласился Олег. — Краткосрочная командировка из армейского отдела контрразведки.

Придраться было не к чему. Проверяющий вернул документы, отдал честь, патруль отправился дальше.

Время в запасе оставалось, он решил пройтись по памятным местам. Взвалил на плечо офицерский вещмешок с сухим пайком, перебежал проспект на четную сторону. Ее когда-то называли «солнечной», по ней любили гулять горожане.

Разрушенное здание осталось за спиной. Два следующих уцелели, но разрушения и там имели место. Он прошел мимо булочной, у которой традиционно толпились покупатели, с замиранием сердца шагнул за угол.

Следующее здание было утоплено относительно линии проспекта. Раньше от проезжей части его отделял маленький сквер, теперь это был пустырь. Деревьев не осталось. Одни побили бомбы, другие спилили на обогрев домов жители.

Дом стоял — на удивление, целый. Березин перевел дыхание, начал судорожно шарить по карманам, вынул пачку папирос, уронил зажигалку…

Обваливалась штукатурка, потрескался фасад, камни вывалились из фундамента. Но окна-люкарны и скульптурные обрамления карниза под кровлей сохранились. В нескольких метрах от тротуара красовалась воронка, похоронившая табачный киоск и стоявшую рядом лавочку. Взорвись бомба чуть дальше — и старое здание просто бы рухнуло…

Дом, на фоне остальных, был небольшой — четыре этажа, два подъезда, арочный проход во двор. В бывшем сквере еще громоздились мешки с песком, обломки противотанковых ежей, сваренные из тавровых балок…

В этом доме он прожил много лет. Отец получил здесь квартиру в 1929-м — как один из ведущих специалистов завода «Красный путиловец» (позднее ставшего Кировским заводом). В 1939-м отец вышел на пенсию, в октябре 1941-го погиб под бомбежкой на строительстве противотанкового рва. Мама когда-то смеялась: живем в средоточии истории и культуры. От дома одинаковое расстояние что до Зимнего, что до Исаакия, что до Спаса на Крови. А Казанский собор и вовсе рядом…

В доме жили люди. Березин прошел через арку, свернул в левый подъезд, медленно поднялся на третий этаж. Подъезд был гулкий, просторный, на вид целый, если не замечать трещины на стенах.

Две двери на этаже, состояние полного запустения. У соседей кто-то жил — коврик под дверью истоптан, а вот в его квартире — никого. Коврик отсутствовал, на полу под дверью лежал толстый слой пыли.