Метро 2033. Реактор

 * * * 





Тихое место. Объяснительная записка Вадима Чекунова




«Ничто не предвещало беды…» – так журналисты любят начинать статьи о беде и несчастьях. Штамп сродни «мороз крепчал», над которым еще Чехов вволю посмеялся. Хотя жизнь, конечно, устроена именно таким образом – и мороз крепчает, случается, и особой беды, казалось бы, ничего не предвещает обычный наш день. Мы просыпаемся, приводим себя в чувство подручными средствами, планируем свой день (или предаемся свободному течению по нему, если посчастливилось быть на каникулах или в отпуске) – как вдруг…

Мне довелось испытать подобное «вдруг» однажды ранним осенним утром в своем доме на Каширке – взрывная волна отшвырнула к стене, осыпала осколками стекла… Соседнего дома больше не было. Дым, крики, страх и звон в ушах. Сердце словно оборвано, а в голове мысль: «Я живой!» Почти два десятка лет с тех пор минули, но стоит вспомнить эти события – и кажется, что снова слышишь крики и даже чувствуешь запах дыма. Для многих в моем районе жизнь разделилась на «до» и «после». А для других жизнь прекратилась навсегда.

Что уж говорить о событиях более масштабных – которые, не дай бог, случатся и затронут каждого из нас. С жителями крупных городов при наступлении Дня Икс все ясно сразу. Кто успеет, тот укроется. Кто не успеет – избавится от страданий и лишений последующего существования. Ад накроет всех разом, мгновенно и без разбора.

А вот с теми, кто живет вдали от мест основных событий, сложнее. Вроде бы повезло – у нас ведь такие городки есть, что и в мирное время как после бомбежки выглядят, хотя бомбить там вообще нечего. И условия жизни посуровее, чем в больших городах. То есть, казалось бы, люди там ко многому привыкли, и еще одна «вводная» – связи больше нет, транспортного сообщения с другими городами тоже нет (да и городов других нет), – особой погоды не сделает. Как жили люди, так и будут жить дальше. Ну, может, чуть похуже, чем до Катастрофы.

Но Ад на то и Ад, что у каждого он свой. И «тихое место», наподобие города Томска, не избавит людей от тяжести бытия в новых условиях. Ад будет наступать извне – возникнут и чудовищные пожары, и пораженные лучевой болезнью беженцы, и набитые обожженными трупами грузовики, а чуть позже и агрессивные мутанты полезут со всех сторон. Ад обнаружится и внутри – хотя военным удается пресекать панику и бунты, все проблемы меркнут перед угрозой взрыва Реактора.

И два честных мента оказываются столь плотно вовлеченными в события, что кажется – именно от них и зависит само Будущее.

Самое удивительное, что жизнь устроена и таким образом – каждый из нас может сыграть ключевую роль в судьбе многих людей. Все зависит лишь от места и времени. Ну и от нас самих, разумеется.





Глава 1. Мост




Пламя костра металось под порывами ветра в дырявой закопченной железной бочке. Искры уносились вдаль веселыми стайками. Дмитрий Зорин протянул к огню руки. Тепла он не почувствовал, как, впрочем, не чувствовал и окружающего холода. Тело, облаченное в толстую резину ОЗК, было надёжно защищено от нападок непогоды. Движение было скорее инстинктивным, бессознательным. Просто так было уютнее. Спокойнее. Дима поправил ремень автомата, висевшего на плече, и посмотрел на бегущие по небу тучи. Снизу казалось, что город накрыт рваным черным одеялом, и только у самого горизонта «прорехи» в этом одеяле отличались чуть более светлым оттенком. Судя по всему, до рассвета оставалось совсем немного, около двух часов. А там и смена кончится. Можно будет идти домой и законно спать до обеда.

Вокруг ходили угрюмые, сонные охранники. Штатное расписание сторожевого поста номер один, находящегося на коммунальном мосту через реку Томь, насчитывало десять человек – два пулемётчика, два снайпера, один связной, четыре автоматчика и начальник смены. Зорин никогда не понимал, зачем надо сгонять на мост столько людей только ради мифической опасности, якобы грозящей с другого берега. Левый берег Томи, непосредственно перед мостом, был нашпигован минами различного назначения. Поперек моста инженеры протянули сотни метров колючей проволоки, проходящей под разными углами между перилами и фонарными столбами. Единственный мутант, который на памяти Дмитрия каким-то чудом проник через минное поле, смог продвинуться по мосту не больше, чем на пятнадцать метров, запутавшись в металлической паутине. Там он и сдох спустя четыре дня, оглашая окрестности предсмертными воплями. Его скелет, до сих пор висящий на проволоке, теперь являлся неким охранным талисманом города. Каждый охранник, заступающий на смену, махал скелету рукой, чтобы предстоящие сутки прошли спокойно. Может, некоторым это и казалось глупым суеверием, но махнуть рукой нетрудно, а коротать смену потом спокойнее. По воде попасть в город тоже было невозможно, ибо в тёмных водах Томи уже лет пятнадцать, как поселилось некое существо, которое хватало и утаскивало на глубину все, что попадало в эти самые воды. Толком никто не знал, что это и как оно выглядит. Иногда на поверхности появлялись толстые хоботки, которые начинали с шумом гонять туда-сюда воздух. Отсюда томские учёные сделали вывод, что существо в реке имеет лёгкие. Один самый ретивый аспирант, с огромным трудом выпросив ставший редкостью акваланг, нырнул в реку, решив поближе познакомиться с новым видом сибирской фауны. Больше никто не видел ни аспиранта, ни акваланга. На этом исследование таинственного существа и закончилось. Как бы то ни было, это тварь представляла собой ещё одну линию обороны Томска, против чего ни охрана моста, ни сами жители ничего не имели. Разумеется, при соблюдении определённых правил безопасности.

Поэтому Зорину казалось, что достаточно было бы поставить здесь одного человека и дать ему в руки ракетницу на всякий случай. Ну, может быть, двух человек, чтобы развлекались анекдотами и будили друг друга ночью. Остальных можно смело отправлять на работы по благоустройству города. Среди сослуживцев Дмитрия были такие, кто годами протирал штаны в таких вот тихих сменах, но упорно считал, что каждый в городе обязан ему своим спокойствием, и частенько попрекал этим обычных работяг, приняв в баре стакан-другой. Но начальству, как и во все времена, было виднее, и сержант караульной службы Дмитрий Зорин мудро держал свои мысли при себе. Нечего портить отношения с командованием и товарищами. Тем более, что сам Дмитрий, в душе стыдясь собственного малодушия, вряд ли променял бы скучную службу по охране города на ежедневный героический труд какого-нибудь свинопаса или садовода.

Зорин вздохнул и почесал щеку через плотную резину противогаза. Кожа начинала зудеть, и все сильнее хотелось сорвать с себя этот намордник. Однако это было строжайше запрещено и каралось строго, вплоть до увольнения со службы. Ещё запрещалось спать на посту и покидать охраняемую территорию. Поэтому Дмитрий направился к ближайшей вышке. Забраться на неё и поглазеть на город устав не запрещал. Дима часто развлекал себя таким способом во время дежурств. Он любил смотреть на тёмные силуэты домов и вспоминать, как все было тогда, до войны. Вот и сейчас, вскарабкавшись на вышку и махнув рукой сидевшему там снайперу, Зорин повернулся в сторону чернеющих на фоне неба домов и задумался. Прямо перед ним, закрывая большую часть обзора, возвышалось бывшее здание Томского политехнического университета. Сразу после Катастрофы и последовавшего потом смутного времени там хотели расположить Центр управления городом, но учёные, в большом количестве оставшиеся без дела после закрытия всех учебных заведений Томска, сумели отвоевать у чиновников лаборатории и производственные площади. А градоначальство переехало в более привычное для них здание мэрии, шпиль которого виднелся чуть далее.

Как всегда, глядя на темный город, Дима вспоминал последние мирные дни перед Катастрофой. Ему тогда было пятнадцать. Он помнил ту нервозность, которая ощущалась всюду. Ежедневные пламенные речи президента, который говорил о несметных полчищах врагов, вынашивающих планы порабощения России-матушки, и о том, что мы выстоим и не дадим себя сломить. Помнил он и тот день, когда внезапно замолчали все динамики и громкоговорители, навсегда пропали картинки новостных интернет-сайтов. Народ, привыкший ко всякого рода техническим работам на местном телевидении, ещё пару дней раздраженно смотрел в рябящие «снегом» телеэкраны и слушал шипение радиопомех. Потом в эфире прозвучали памятные для всех слова. Единственные слова, после которых наступило вечное молчание. Они прозвучали на всех частотах. Кто их сказал и откуда они прилетели в тот день в город Томск, теперь уже никто и никогда не узнает:

«По нам нанесли ядерный удар. Это конец. Спаси нас Бог».

Некоторое время пораженный народ переваривал эту информацию, люди передавали её друг другу, не в силах поверить в услышанное. То тут, то там начали вспыхивать стихийные митинги и собрания. Многочисленные делегации потянулись к местным органам управления в надежде услышать хоть какие-нибудь вразумительные объяснения. Но чиновники ничего не могли сказать взволнованным горожанам. В городе началась паника. Люди кинулись в супермаркеты и мелкие магазины, сметая продавцов и охрану, которые, впрочем, не слишком-то и сопротивлялись. Обезумевшая толпа сгребала с прилавков все, что попадало под руку – долго хранящиеся консервы и скоропортящиеся продукты, теплую одежду и пляжные принадлежности, телевизоры, холодильники, стиральные машины, не задумываясь о том, надо это им или нет. Самые дальновидные бросились грабить охотничьи магазины и автосалоны, захватывать заправочные станции. Другие расчищали подвальные помещения многоквартирных домов и спешно запечатывали двери и оконные проемы. Каждый находил в этом хаосе занятие по душе, ожидая в любую минуту падения атомных бомб. Некоторые в ожидании скорой смерти бросились, как говорится, во все тяжкие. Группы молодых людей, заливая в глотки недоступный доселе элитный алкоголь, ходили по городу, избивали и насиловали всех, кто попадался навстречу. Впрочем, некоторые девушки отдавались им вполне добровольно, стараясь наверстать за короткое время годы послушания, внутренних ограничений и моральных запретов. Дмитрий сам однажды участвовал в подобном алкогольно-сексуальном рейде, о чем сейчас вспоминал со стыдом. Город погрузился в хаос. Ещё несколько дней, и не нужно было бы никаких атомных бомб, чтобы разрушить Томск до основания. Население само бы справилось прекрасно.

Масла в огонь подлило ещё одно событие. Несколько человек, видимо, чисто на инстинктах, рванули на личных автомобилях прочь из города. Через сутки один автомобиль вернулся. Салон был забит изуродованными, частично обгоревшими трупами. Водитель сам выглядел не лучше. Машина, виляя из стороны в сторону, проехала по проспекту Ленина и остановилась только тогда, когда врезалась в монумент Владимира Ильича. Люди, временно позабыв про грабеж и разврат, вытащили водителя из покореженного авто. Тот, слепо шаря перед собой покрытыми язвами и ожогами руками, принялся кричать про разрушенные деревни, пожары, огонь, трупы. Когда бедолага немного успокоился, он рассказал, что до Новосибирска не доехал никто. Через двести километров начала отказывать техника, и люди пошли пешком. Вокруг пылали пожары, лежали люди и животные, обгоревшие и изуродованные до неузнаваемости. Спустя пару часов практически всех идущих свалила сильная слабость. Ещё через час многих начало рвать, сначала едой, потом кровью. Некоторые ложились на расплавленный асфальт и отказывались идти дальше. Когда умер первый, было принято решение возвращаться в Томск. На обратном пути люди продолжали умирать. Александр (так звали выжившего) нашёл исправный автомобиль, посадил в него тех, кто ещё дышал, и поехал в сторону Томска. До города живым доехал он один, но глядя на беднягу, было понятно, что и он долго не протянет. Один смышленый МЧСовец притащил дозиметр. Когда к умирающему приблизили датчик, прибор разразился громким треском. Через секунду около разбитого автомобиля не было ни единого человека. Когда прибыла команда в радиационных костюмах, Александр был уже мёртв. Трупы убрали, искореженный автомобиль залили какой-то пеной, и беспорядки вспыхнули с новой силой. Полиция не справлялась с обезумевшей толпой, и одному из чиновников пришла в голову мысль привлечь военных. Ближайшая воинская часть находилась в соседним городе, в пятнадцати километрах от Томска. Главной достопримечательностью этого городка являлся атомный реактор, использовавшийся для научных, промышленных, ну и, чего греха таить, оборонных нужд. Поэтому городок был закрытого типа, то есть являлся классическим «почтовым ящиком», въезд в него осуществлялся строго по пропускам. Мэры городов быстренько договорились, и солдаты, обычно занимавшиеся охраной реактора, вошли в Томск в сопровождении БТРов, вооруженные и наделённые чрезвычайными полномочиями. Самые сообразительные сразу поняли, что неожиданное веселье закончилось, и попрятались по домам. Некоторые отказались это понимать, и началась стрельба. Много людей полегло тогда, но к концу следующего дня некое подобие порядка было восстановлено. Те буяны, которым повезло остаться в живых, очнулись в битком набитых камерах, страдая от дикого похмелья, с травмами различной степени тяжести и с чувством глубокого раскаяния в душе. После небольшой лекции о вреде алкоголя и недопустимости агрессивного поведения их выпустили, взяв честное слово, что они больше так не будут. Поддержание порядка в Томске взяли на себя военные. Так как ни одной бомбы на Томск так и не упало, жители начали налаживать свой быт, исходя из новых реалий. А реалии были не такие уж и радужные. Во-первых, в городе начал повышаться радиационный фон. Видимо, соседним городам все же досталось больше во время ядерной атаки, и с ветром в Томск начало приносить радиоактивную пыль и осадки. Больше всего город страдал, когда ветер дул со стороны Новосибирска. Тут выяснилось, что службы ГО и ЧС не зря ели свой хлеб, как многим казалось в мирное время. В короткое время они смогли обеспечить горожан противогазами и костюмами ОЗК. Жителям приказали по возможности переселиться в подвальные и полуподвальные помещения, предварительно плотно закрыв дверные и оконные проемы на первых и вторых этажах. Во-вторых, оказалось, что в городе отсутствуют запасы еды и воды. По приказу нового командования военные опечатали все продуктовые магазины и оптовые склады, но этого количества запасов все равно не могло хватить надолго. Искусственное озеро, которое в своё время создавалось как стратегический запас пресной воды, находилось как раз со стороны Новосибирска и, естественно, очень быстро стало фонить. Было принято решение о создании на территории Томска подсобных хозяйств. В бассейны, крытые спортивные площадки и большие подвалы понавезли чистой земли и устроили там теплицы. В другие помещения привезли уцелевший скот из прилегающих деревень. Учёным (благо их было много) поручили разработать нормы выдачи продуктов питания. Жителей города обязали посменно работать на объектах сельского хозяйства и животноводства, тем самым внося посильный вклад в обеспечение города едой. В-третьих, как оказалось, городская ТЭЦ не может функционировать долго без регулярного подвоза извне топлива – угля и мазута. Власти двух городов немного подумали и нашли выход. Для бесперебойного обеспечения Томска электроэнергией приспособили атомный реактор закрытого города, тем самым решив данную проблему на десятилетия вперёд. Однако, приняв это решение, Томск стал полностью зависимым от своего соседа. Постепенно тот приобрёл доминирующее положение, а бывший областной центр стал сырьевым придатком. Надо сказать, что, став управляющим центром двух городов, «почтовый ящик» так и не открыл свои границы для всех желающих. Наоборот, жителям Томска было строжайше запрещено даже приближаться к забору из колючей проволоки, и всё сообщение между городами осуществлялось исключительно через руководящие органы по телефонной связи. Все приказы, касающиеся развития и жизнедеятельности Томска, теперь исходили от руководства реактора, а томичам оставалось только выращивать овощи, разводить скотину и охранять южные границы новообразованной области. Многим такое положение вещей пришлось не по душе, и они даже пытались выразить свой протест, но их быстро поставили на место, попросту на неделю отключив электричество аккурат в середине декабря, лишив жителей Томска света и отопления. Электроснабжение было восстановлено только после того, как мэр Томска лично принёс свои извинения, а бунтовщики были строго наказаны. Томск смирился со своим подчиненным положением.

Дмитрий помнил эти события так чётко, словно они происходили вчера. Будучи уже взрослым, он пережил и первые погромы, в которых принимал непосредственное участие, и вход войск, когда он лежал в сыром подвале, дрожа от холода и страха, слушая пулеметные очереди на улице и крики умирающих. Помнил он и ту неделю в декабре, когда приходилось отапливать свинарник кострами и носить помои и воду для хрюшек коченеющими от холода руками. Он помнил все. Поэтому вполне естественно, что он, мягко говоря, недолюбливал реакторских, как их начали называть за глаза. Благо те редко появлялись на территории Томска, ограничиваясь редкими рейдами вооружённых до зубов патрулей. Среди жителей Томска ходили слухи о райской беспечной жизни там, за забором из колючей проволоки. Мол, там всего вдоволь и никто не работает, пользуясь тем, что с огромным трудом добывается томичами. Многие пытались пробраться за заветный забор, но в лучшем случае натыкались на презрительное молчание часовых на вышках. Некоторые особо настырные удостаивались предупредительной очереди из пулемета. Одному счастливчику каким-то образом удалось проникнуть через проволочное заграждение. Его изрешеченное пулями тело утром вынесли на площадь перед центральным КПП и по телефону настоятельно попросили забрать. Представители томских властей под давлением родственников погибшего пытались выяснить обстоятельства происшествия, но ничего не добились. С ними попросту не соединялись.

Потом объявили набор в местную полицию, и Дмитрий, которому свиньи осточертели до икоты, пошёл записываться. Пройдя нехитрый отбор, он стал сначала рядовым, а потом и сержантом сил охраны правопорядка города Томска, попросту – полицейским. К тому времени в город из соседних областей уже начали проникать странные мутировавшие существа, и на выездах из него установили стационарные посты вооруженной охраны. Всего их сделали три: самый отдаленный – в посёлке Мирном, второй – на Богашевской трассе, ведущей в аэропорт, и один – на мосту через реку Томь. Охрану на этих постах обеспечивала томская полиция. За безопасность северных границ отвечали военные реактора.

Сейчас перед Дмитрием лежал серый, потерявший все былые краски, но практически нетронутый город. На него не упала ни одна бомба, но зато изрядно потрепало время. Выпавшие кое-где кирпичи так и валялись, как и выбитые стёкла, и сорванные крыши. В тысячный раз Зорин смотрел на родной город с этой вышки, и в тысячный раз в его сердце закрадывалась тоска от того, что больше не прогуляется он по центральному городскому саду, не сходит в кинотеатр имени Горького на премьеру. И ещё много чего не сделает никогда.

Диму хлопнули по плечу, отвлекая от грустных мыслей. Снайпер молча указал пальцем за спину Зорина и полез по лестнице вниз. Дмитрий обернулся. К мосту со стороны улицы Нахимова строем шла группа людей, освещая себе дорогу фонариками. Новая смена. Он облегченно вздохнул и полез следом за снайпером.

Внизу уже разворачивалась сцена, которую Дмитрий тоже никак не мог ни понять, ни принять. Называлась она «Смена караула». Почему-то, по мнению командования, нельзя было просто собрать вещи и разойтись по домам, освободив место для нового отряда. Необходимо было произвести ряд действий, которые, по мнению Зорина, не имени никакого смысла. Вот и сейчас бойцы, построившись в две шеренги, стояли по стойке смирно под порывами холодного ветра в потной и осточертевшей за последние шесть часов химзе, ожидая приближающихся людей. Наконец две группы застыли друг перед другом. Дима, мысленно вздохнув, сделал шаг вперёд и повернулся к своим бойцам:

– Отделение, равняйсь!

Бойцы, как один, повернули головы вправо.

– Смирно!

«Ну, на хрена все это надо?» – подумал он, поворачиваясь к замершему по стойке смирно прибывшему отряду. Он был уверен, что такая же мысль вертелась сейчас в головах у всех. У рядового состава точно.

Командиры обоих отделений, приставив правые руки к вискам в воинском приветствии, одновременно направились друг к другу, чеканя шаг. Встретившись ровно посередине строя, они замерли.

– За прошедшее дежурство чрезвычайных ситуаций не было. Пост сдан. Докладывает командир второго отделения охраны внешнего периметра сержант Зорин! – отрапортовал Дмитрий.

– Пост принят, – ответил второй и, повернувшись к своим бойцам, рявкнул:


– Отделение, направо! Занять места согласно штатному расписанию!

Бойцы нового караула побрели по своим местам.

Дима развернулся к своим людям.

– Отделение, направо! По направлению к караульному помещению шагом марш!





Глава 2. Дома




До караулки шли строем, хотя хотелось бежать изо всех сил. Благо идти было недалеко. Штаб полиции располагался в здании бывшего РОВД по Советскому району города Томска. Окна запечатали с первого по пятый этаж, обеспечив тем самым безопасное нахождение полицейских внутри без средств химзащиты. Вход организовали через изолятор временного содержания, который располагался в подвале. После некоторой перестройки помещения для содержания арестованных превратились в дезактивационную камеру, раздевалку для личного состава, душевую, склад для хранения средств химзащиты, оружейку и комнату прапорщика, который всем этим заведовал. Выше находились кабинеты начальника томской полиции подполковника Захарчука Николая Михайловича и других офицеров командного состава. Отсюда осуществлялось руководство охраной периметра города и внутреннего правопорядка.

Войдя в предбанник, бойцы начали по одному заходить в дезкамеру. Дмитрий прошёл процедуру одним из последних, и когда он оказался в раздевалке, запах там уже стоял такой, что можно было противогаз вешать в воздухе.

– Эй, воины! А ну, не задерживаемся! Быстро мыться, а то дышать из-за вас нечем.

Бойцы, закончив развешивать влажные, пахнущие химикатами ОЗК, взяв полотенца, потянулись в душевую. Один, обернувшись, беззлобно поинтересовался:

– А от вас, товарищ сержант, видимо, как-то по-другому пахнет?

– Разговорчики, воин! – повысил голос Дмитрий. Бойцы из последнего набора оказались не в меру борзыми. Надо будет с этим что-то делать.

– Правильно, – раздался рядом знакомый голос. – Бей своих, чтоб чужие боялись.

Рядом, стаскивая с себя мокрую резину, на одной ноге прыгал Егор Плахов. С Егором они были не разлей вода ещё со времён погромов. Потом вместе решили идти в полицию, попали в самый первый набор и среди остальных солдат считались матерыми ветеранами. Плахов тоже носил сержантские лычки и иногда помогал Диме в воспитании молодёжи.

– Борзеет молодняк, – посетовал Дмитрий. – Мы в их возрасте не такими были.

– А ты стареешь, смотрю, – засмеялся Егор. – Уже на молодых ворчишь, как дед старый.

– Да иди ты!

Когда Дмитрий вышел из душевой, бойцы уже разошлись. В предбаннике его ждал Плахов. Так случилось, что и жили они по соседству, на одной улице, так что идти им было в одну сторону. Зорин достал из шкафчика свой «гражданский» ОЗК и принялся натягивать. На лавке рядом уже стояли две банки армейской тушенки, выдаваемой сверх продовольственной нормы после каждой смены. Это был так называемый усиленный паек для органов охраны правопорядка. Дима положил обе банки в рюкзак и затянул горловину. После ночного дежурства и горячего душа разговаривать не хотелось. Они молча вышли из здания РОВД и побрели по улице Советской. До улицы Гагарина, где находились их дома, а точнее сказать, подвалы, ходу было минут тридцать.

Моросил мелкий дождь, народу на улице практически не было. Если и раньше мало кто под дождем любил гулять, то теперь это стало просто опасно для жизни. Откуда бы ни прилетели тучи – из Новосибирска, Красноярска или ещё откуда-нибудь, влага в них была заражена. Деревья, зеленевшие до Катастрофы буйным цветом, теперь превратились в черные головешки, уродливо торчащие по краям улиц. Стёкла противогазов быстро запотевали, и приходилось постоянно протирать их перчатками.

– Как Ленка себя чувствует? – прервал молчание Егор.

Месяц назад Дима узнал, что его жена Елена наконец смогла забеременеть. Радости супругов не было предела, и первым, кому рассказал Дмитрий о будущем счастье, был старинный друг.

– Растет, – ответил Зорин. – Во всех смыслах.

– Месяц-то какой?

– Ходили к врачу, говорит – четвёртый.

– На УЗИ ходили? Нормально там все?

Дмитрий вздохнул. Этого момента он боялся больше всего. Он, конечно, понимал, что если у ребёнка найдутся какие-то отклонения от нормы, он все равно от него не откажется, но уж очень этого не хотелось.

– Записались, – сказал он, – но ты же знаешь, какая там очередь. Последний рабочий аппарат в городе остался. Сломается этот – и будем на облаках гадать.

Егор кивнул:

– Да уж. Хорошо сегодня доктора устроились. Возможностей все меньше, а запросы все больше. Стоматологи слышал сколько дерут? А ихними сверлами только кирпичи дырявить. Должны вообще-то бесплатно лечить, а попробуй к ним просто так попасть. Запишут на следующий год, а как очередь дойдёт, уже и лечить-то нечего. Зато кто с подарками приходил, уже свежими пломбами сверкает.

Дима кивнул, думая о своем:

– И ведь все ещё на работу ходит. Говорил я ей – сиди дома, хапнешь ещё чего лишнего. А она мне – мол, дома скучно, а там у них парники с повышенной радиационной защитой. Спорили, спорили, чуть не поругались. Ни в какую.

– Ага. Бабы – они упертые. Особенно беременные.

Они снова замолчали. Сверху раздался протяжный визг. Друзья подняли головы. В сером небе, среди туч, мелькала крупная тварь, раскинув широкие перепончатые крылья.

– Опять с Новосиба прилетела, – сказал Зорин.

– Ага, – согласился Плахов. – Надо бы в штаб сообщить.