Метро 2035: Эмбрион. Слияние

Остальное понимать нужды не было. Он держал в руках огромную, нечеловеческую власть. То, чего ему не хватало всю жизнь.

– Ты исполняешь желания? – спросил он у темной шевелящейся пустоты.

– Нет. Это ты их исполняешь… – наконец-то понятно ответил огонь. – Я – всего лишь ветка, до которой ты дотянулся сорвать яблоко.

– А выше?.. Есть что-то еще там, на следующей ветке? – Шамаев уже шептал, тихо, так, что чувствительные микрофоны установки не улавливали звук.

Но пламя его услышало:

– Конечно. Всегда есть что-то выше, мой раб… Мой хозяин… Но – пользуйся этим, те ветки не для тебя.

Нестерпимо ярко вспыхнувший свет прервал голос пламени, пинком отбросил его назад, как нашкодившего щенка.

Шамаев пошевелился. Молнии, плясавшие в шарах, гасли, а на плитках справа напротив словно горели отражения, как в зеркалах, которых здесь никогда не было.

– Мне нужно наверх, – уверенно сказал Шамаев микрофонам установки. Не шевелясь, даже не делая попытки встать из кресла. – Мне нужно в больницу.

В открытую дверь уже вбегали профессор и лаборанты, но он так и сидел, откинувшись на спинку кресла всем телом. Левая рука дернулась, подскочив над раскрытым фиксатором, и тяжело упала вниз, свесившись почти до пола.

– Я не чувствую тела…

Его вытащили из камеры прямо на запасных носилках, предусмотрительно принесенных из медблока. Лифт ждал, но везти придется действительно наверх и думать, как доставить в больницу.

– Пожалуй, хватит на сегодня… – растерянно сказал профессор.

Три эксперимента, три явных неудачи. Вместо прыжка в неизведанное, вместо включения в ноосферу Земли – какой-то, прости господи, облом. Расчеты Шамаева, по всей видимости, тоже не сработали. Из трех начальников отделов в строю осталась одна Ираида, а у нее туго с идеями. Такой уж она человек.

В зал из пассажирского лифта выскочил Васильев в сопровождении двух автоматчиков охраны. Это даже не бешенство – полковник был не на грани, а далеко за гранью срыва.

– Что еще?! – заорал он с порога. – С ним-то что? Я сказал прекратить всякую деятельность, ослы ученые! Мудаки, бля, там ваш Вольтарян поубивал охрану и сбежал!

– Он такой же наш, как и ваш, – заметил профессор. – У нас тоже серьезные проблемы. Шамаева срочно надо в клинику.

Сам ученый лежал на носилках, картинно свесив вниз руки. С его телом все было в порядке, просто неумолимая сила, быстро подчинявшая себе волю и лепившая из внутреннего пластилина нового человека, требовала оказаться в одиночестве. Одному. Совсем одному. Идеально – посреди поля, раскинув руки крестом и глядя в небо, пока оно не потемнеет к ночи. Не проступит точками равнодушных звезд.

– На хера? – спросил полковник. – В медблок! Режим секретности, не забывайте.

Профессор приподнял бровь. Для его сухой и неэмоциональной натуры это было признаком сильного удивления, хотя человек попроще сейчас орал бы в голос:

– В клинику ФСБ, полковник, не валяйте дурака. В медблоке из-за вашей постоянной экономии всего одно место, а там Кнутов. Он без сознания, вряд ли стоит везти его через полгорода.

Полковник, оглянувшись на неизвестно зачем приведенных с собой бойцов, плюнул на почти стерильный пол зала:

– Куда хотите… Вы ж меня под трибунал, с-с-суки…

Он мешком повалился в ближайшее кресло и начал растирать грудь. Под грудиной и слева что-то жгло изнутри, распирало, слегка онемела левая рука, и было ему почему-то страшно. Очень страшно, что он умрет прямо сейчас, среди толпы этих уродов.

В спину словно воткнули раскаленную спицу, какими бабушка в детстве вязала маленькому Васильеву носки, и мерно проворачивали, норовя дотянуться до сердца.

Веденеев махнул рукой лаборантам: увозите Шамаева наверх. После нажал кнопку вызова врача из медблока. Кнутову пока хватит и медсестры, а вот если загнется начальник – худо будет всей лаборатории.

Шамаев прикрыл глаза и дождался, пока его вытащат из лифта на верхнем уровне. На посту царила паника: у одной стены тела убитых, на полу лужа крови – ее правда так много в человеке? – в которую едва не наступил лаборант.

– В клинику. Приказ Васильева, – лежа простонал Шамаев троим бойцам в бронежилетах и касках, настороженно взявших их на прицел. – Минивэн на месте?

Старший кивнул. Служилось здесь тихо и сытно до этого чертового дня, а теперь не знаешь, что и думать. Кого слушать. Этот, на носилках, один из начотделов вроде, руководство… Правда, сбежавший с собаками тоже из этих.

Дурдом. Ночной пожар на городской свалке. Портал в ад.

– Езжайте. На месте. Ключи на щите, – наконец решился он.

Минивэн лаборатории выехал из гаража, сопровождаемый визгом покрышек. Лаборант слишком нервно отнесся к состоянию Шамаева, что было последнему на руку, конечно, но так и разбиться недолго.

– Скажи ему, пусть не гонит. Нам только аварии не хватало! – слабым голосом попросил он второго парня в соседнем кресле. – И позвони в приемное, пусть ждут на въезде.

За окнами мелькали дома. Суббота, город почти пустой, все, кто смог, разъехались по дачам. Так они домчатся быстро, а это было совсем не нужно. Шамаев вообще не собирался ни в какую клинику, ему остро хотелось спрятаться от людей. Черное пламя бушевало внутри, проступало на коже невидимыми другим узорами, ковало и плющило личность.

– Останови машину, – приказал он своим обычным уверенным тоном.

Водитель кивнул, но не успел нажать на тормоз – что-то полыхнуло над городом, разноцветное, как северное сияние. Или как молния в шарах Теслы.

Вся электроника черного «транспортера» умерла мгновенно. Погасли лампы, откинулись влево стрелки приборов.


С трудом удержав машину с отключенным гидроусилителем, водитель едва не врезался в столб, но умудрился остановиться. Микроавтобус подпрыгнул на бордюре, наполовину заскочив на тротуар.

– Что за херня?.. – испуганно сказал второй лаборант. – Вы целы, товарищ…

– Молчи. Слушай. Выполняй, – с расстановкой сказал Шамаев.

Лаборант сжал голову руками и кивнул, его лицо исказилось от боли. Казалось, что-то невидимое с размаху ударило его в мозг тяжелым подкованным сапогом.

– Пламя… Великое черное пламя, братство всех во имя вас… – внезапно сказал он и поднял голову.

Глаза у него были совершенно пустыми, как у куклы. В расширившихся зрачках, застывших, мертвых, плясали языки черного огня. Потом эта тьма расползлась дальше, будто поедая белки, сливаясь в блестящую неподвижность.

Лаборант осел в кресле, пальцы разжались, руки обмякли.

Шамаев потрогал его за шею, привычно ища пульс:

– Гм… Перестарался. Эй, водитель!

Тот перегнулся через сиденье, глядя назад, но тоже схватился за голову. Злой и непокорный зверь, клубок тьмы, шевелившийся теперь внутри Шамаева, требовал выхода, рвался наружу и брал свое. Еще учиться и учиться его останавливать вовремя…

– Лаборант, ты пойдешь со мной.

Водитель кивнул. Он отныне лишился имени, но сохранил свою жизнь. В глазах тоже плясало пламя, но меньше, заметно меньше, чем у погибшего. Шамаев удовлетворенно кивнул и отстегнул ремень безопасности.

– В машине есть оружие?

– Пистолет в бардачке, – каким-то чужим голосом откликнулся водитель.

– Возьми, нам может пригодиться.

– Так точно, то есть… Я понял вас, господин.

– Зови меня… Ха! Вполне по теме… Зови меня Черноцвет, мой первый ученик. Нас ждут интересные времена.

Вот в этом Шамаев не ошибался, времена – учитывая подлетающие к городам ракеты – наставали действительно необычные. Увлекательные. Главное, пережить их без серьезных потерь.

Живыми, что скоро станет главным признаком успеха.





* * *


– Мы все умрем, – выплюнув трубку с водой, прохрипел Кнутов.

Профессор, которого пожирало любопытство, решил расспросить хотя бы этого парня. Прямого, тупого, только богатырским здоровьем и крепкими нервами пригодного лаборатории в череде запланированных экспериментов.

– Само собой, – кивнул Веденеев. – Вечных людей не бывает.

– Вы… Профессор, вы не понимаете… Мы все скоро умрем – вы, я, город… Цивилизация. Человечество! Началась война, скоро все разрушится.

– Это вам в камере трансформатора привиделось? – уточнил собеседник.

Кажется, насчет крепких нервов медкомиссия наврала – один заход всего, а как паренька трясет. Нужен новый испытатель.

– Это не видения… Я теперь точно знаю. Я многое знаю… Теперь и я – не тот, что был, часть разума Земли.

– Сдается мне, он бредит! – раздосадованно бросил профессор медсестре. – Черт знает что! Васильев при смерти, а этот… мозгонавт рассказывает сказки.

– Зря вы так думаете, профессор, – широко улыбнулся Кнутов. У него даже мимика изменилась – из незаметного лаборанта Ираиды уровня «подай-принеси» он стал каким-то… опасным, что ли.

Профессор невольно отодвинул стул от лежанки: укусит еще. Достал блокнот и ручку, несмотря на ведущуюся звукозапись в блоке. Ручку, естественно, уронил – у профессора вообще была беда с мелкими предметами.

А вот того, что Кнутов ее поймает, легко, словно не напрягаясь, выгнувшись с каталки до пола, и протянет обратно, не ожидал никто. Медсестра даже охнула.

– Зря вы мне не верите, профессор. Я значительно изменился. Рефлексы, знания, там, – лаборант ткнул пальцем в потолок, имея в виду никак не начальство, а что-то куда выше, – дается многое. Хотите, я расскажу вам о строении Вселенной?

– Да на кой, простите, мне это хрен? – удивился Веденеев.

Он был поражен. Растерян. Неужели эксперимент удался и те самые теории академика Вернадского были…

– Не надо – так не надо, – легко согласился Кнутов, одним движением соскальзывая с лежанки. Даже в больничной рубахе до колен, в которую его переодели из изгаженной одежды, выглядел он угрожающе. – Ваше право. Насчет войны вы только зря сомневаетесь.