Милая

Трек 20: Звучание ее души




Марта не отступилась и перевезла мое пианино в кафе, и почти каждый посетитель, заходя туда, нажимал на клавишу, напоминая мне о том, почему эта штуковина стоит тут на видном месте. Я заставила себя вернуться к подобию нормальной жизни и после этого действительно начала чувствовать себя нормально. Я думала об Уилле каждый день, я просто сгорала от любопытства, но никто не произносил о нем ни единого слова.

В какой-то момент меня снова потянуло к старому пианино, и я начала играть по вечерам, привлекая в кафе небольшую толпу слушателей, что пошло на пользу нашему бизнесу. Каждый вечер я подолгу играла одну и ту же сочиненную мной мелодию. В ней слышались отголоски мелодий, которыми я поделилась с Уиллом, что были записаны как на диске, так и на пленке Шинейд О’Коннор. По мере того как душа моя исцелялась, я добавляла и изменяла отдельные фрагменты. Играя эту пьесу, я тосковала по отцу, и по Джексону, и по своей любви. В конце концов ее начали узнавать постоянные посетители. Это был саундтрек к тем полутора годам, которые я провела в Нью-Йорке, пытаясь понять, кто я и кем не хочу быть. Она была лишь плодом катарсиса до тех пор, пока я не сделала из нее вполне пристойное законченное произведение. Дженни и Тайлер подталкивали меня к тому, чтобы я продолжала писать музыку, и я в первый раз почувствовала, что у меня есть цель в жизни. Я нашла фрагмент пазла, и он отчасти походил на то, что можно было назвать верой в себя.

Однажды в теплый весенний день я решила, что пришло время примириться с утратой. Прах Джексона хранился в маленькой красной коробке, на которой я вырезала слова «Джексон: мой друг. Самый лучший». Взяв коробку и садовую лопаточку, я отправилась в Томпкинс-сквер-парк, где, стараясь, чтобы меня никто не заметил, захоронила ее под его любимым деревом над детской площадкой. Сидя под деревом, я заснула, вспоминая о том, как Уилл относился к Джексону, с той же любовью и привязанностью, что и ко мне. Я так легкомысленно отказалась от его теплоты и его любви и, пройдя через трудности, поняла, что происходит, когда ты принимаешь любовь как должное.

Выспавшись, я почувствовала, что готова к следующему шагу. Придя в кафе, я спросила Марту, не сможет ли она пару дней поработать вместо меня.

– Я отвезу отца в Мемфис, – сказала я, изо всех сил стараясь держать себя в руках.

– Ему бы это понравилось. – Когда она заплакала, я обвила ее плечи руками.

– Я знаю. Спасибо, что помогла мне, – прошептала я.

– Чем я тебе помогла? – спросила она ошеломленно.

– Спасибо, что помогла мне страдать… жить… найти себя, и спасибо за то, что ты любишь меня.

– О, дорогая, тебя, как и твоего отца, несложно полюбить.

Я улыбнулась при мысли о том, что похожа на него.

– Спасибо. Я люблю тебя.

Вернувшись домой, я открыла металлическую урну, с облегчением обнаружив, что прах отца упакован в красивый бархатный мешочек. Это значительно упрощало полет. Я собралась налегке, захватив с собой только самое необходимое и уложив все в рюкзак из пеньки, который дала мне Марта.

В Мемфис я прилетела ближе к вечеру. Уже темнело, поэтому, сев в такси, я отправилась сразу на Бил-стрит. Дойдя до конца, я долго в смущении смотрела на Миссисипи до тех пор, пока не стало совсем темно и я не перестала различать рябь на воде. Она превратилась в черную пустоту. Лишь один огонек светился на медленно исчезающем вдалеке буксире. Я подумала – что за волшебная сила заставляет черную реку поглощать дневной свет?

Ну что, отец, пора возвращаться к музыке.

Я повернулась, прислушиваясь к пронзительной мелодии южного блюза, звук гитары разносился в весеннем тумане. Музыка заманила меня в дешевый бар рядом с Бил-стрит. На плакате было написано:

СЕГОДНЯ: ЛЕГЕНДАРНЫЙ

ТОММИ РЭЙ БУКЕР



Войдя внутрь, я посмотрела на сцену и увидела мужчину, одетого в ярко-красный костюм, который дополняли красная широкополая шляпа и гитара. Он играл блюз в быстром темпе, и все, кто находился в помещении, двигались в его ритме. Когда он поднес гитару ко рту и начал дергать струны зубами, бар в безумии взорвался аплодисментами. Томми Рэй продолжал терзать свою старомодную гитару. Я оживилась, подстраиваясь под пульс города. Хозяева бара и Томми Рэй Букер пришлись мне по душе.

Моему отцу это понравилось бы. Уиллу тоже понравилось бы.

– А сейчас мы немного передохнем. Возвращайтесь через пять минут, – обратился Томми к публике.

Я медленно пробиралась к сцене. Когда мне показалось, что музыканты уже вот-вот выйдут обратно, я подошла к барабанщику. Это был персонаж, похожий на актера Джона Гудмана, толстый растрепанный мужчина средних лет, одетый в потертые джинсы и гавайскую рубашку.

– Извините, – я привлекла его внимание как раз в тот момент, когда он собирался забраться на сцену.

– Чем могу помочь, куколка?

Я усмехнулась, услышав такое прозвище, а потом показала пальцем на очень старое пианино, стоявшее рядом с ударной установкой.

– Оно настроено?

Он долго смотрел на меня оценивающим взглядом. Я увидела Томми, поднявшегося на лестницу. Не сводя с меня глаз, барабанщик сказал:

– Эй, Томми, думаю, куколка хочет сыграть.

Я подняла глаза на Томми. Он улыбнулся, а потом поправил перо на своей ярко-красной шляпе и сказал:

– Ты умеешь играть блюз, детка?

– Только хороший! – крикнула я ему.

– Ладно, давай послушаем, девочка.


Поднявшись по ступеням, я оглядела жаждущую толпу. Впервые я стояла на сцене, не ощущая даже легкой нервозности. Со мной был отец, и я не знала ни единой души в баре, я чувствовала себя свободной. Именно об этом так часто говорил Уилл, когда играл ради самой музыки. Развернув скамью к пианино, я поставила рюкзак у себя за спиной. Томми сразу же взял один за другим пять типичных блюзовых аккордов, поэтому я продолжила в том же ритме. Я придерживалась мелодии, тогда как Томми и саксофонист солировали. В следующий заход я оглянулась на барабанщика, и он подмигнул мне. Это стало для меня сигналом. Я играла, забыв обо всем, пальцы, мелькая, порхали по клавишам. Я играла даже локтями. Когда я опустила ногу на тонкие клавиши и заиграла ею, как Уилл на свадьбе, басист выкрикнул:

– Давай, девочка!

Я понимала, что это было не слишком женственно, но, черт побери, публике это понравилось.

Когда мелодия закончилась, Тони подошел к микрофону и указал на меня:

– Эта наша девчушка, Куколка, играет на клавишах. Поаплодируйте ей все.

Толпа радостно захлопала, а у меня рот растянулся до ушей. Я поклонилась, а потом схватила свой рюкзак и пошла со сцены. Проходя мимо Томми, я тихо сказала:

– Спасибо.

Он обнял меня одной рукой за плечи и сказал:

– Не за что. Ты великолепно играла.

Той ночью неоновые огни Бил-стрит освещали мой темный номер в отеле, когда я задремала, впервые за долгое время довольная собой.



На следующий день, наткнувшись на уличную ярмарку, я небрежно рассматривала витрины с поделками ручной работы. Я прошла мимо молодого бездомного с туристическим рюкзаком и свернутым в рулон ковриком, прислоненным к раскладному столику с разложенными на нем серебряными украшениями. Подойдя ближе, я поняла, что все браслеты и кольца были сделаны из согнутых черенков старинных ложек.

– Где вы раздобыли все эти ложки? – спросила я, перебирая браслеты.

– В благотворительных магазинах, на распродаже, на всякой подобной чепухе, – сказал он улыбаясь. Он был довольно симпатичным, но очень грязным, отчего его глаза сверкали невообразимо ярким зеленым цветом. Вынув из кармана ключ от своего номера в отеле, я протянула его ему. – Я должна уехать, но мой номер забронирован до полуночи, если вы захотите им воспользоваться.

– Правда? – сказал он, вскинув брови. Я кивнула. – Что же, спасибо вам большое.

– Не за что. – Я не могла оторвать глаз от браслета с тем же рисунком на серебре, что у ложек в кафе «У Келли». Я взяла его в руки. – Красивый. Сколько он стоит?

Протянув руку, он поднес мою ладонь к браслету.

– Он ваш. Я хочу, чтобы он остался у вас. – Потом он показал на ключ от номера. – Еще раз спасибо вам за это. Мне до смерти хочется принять душ.

Надев браслет, я посмотрела на него и сказала:

– Спасибо.



Покинув улицу, я пошла с папой на студию «Sun», где все начиналось для Джонни Кэша и Элвиса. Мимоходом я сфотографировалась, сев на уличную скамью прямо напротив неоновой вывески. Я отправила фото Дженни, подписав «Мы с папой у «Sun».

В ответ она написала: «Люблю вас обоих. Я горжусь тобой, Миа».

Последнюю остановку я сделала в зоопарке Мемфиса. Несколько часов я переходила от одной вольеры к другой до тех пор, пока не заморосил дождь. Я увидела, как люди поспешно бегут к выходу. Оглядевшись вокруг в почти пустом зоопарке, я произнесла вслух: «К бабочкам!» Внутри инсектария я на протяжении нескольких минут следила за одной белой бабочкой, пока не заметила куколку. Прижав руку к сердцу, я вспомнила слова отца: «Главное – перемены, которые происходят здесь». Я горько плакала до тех пор, пока не позволила себе смириться с неизбежностью смерти и понять, что отец оставил мне в наследство свою любовь и она жива во мне. Я понимала, что изменяюсь и что я наконец чувствую себя таким человеком, каким мне хотелось стать.

Приземлившись в Нью-Йорке, я сразу же отправилась в Центральный парк, решив высыпать частичку праха отца с Черепахового моста. Глядя на береговую линию напротив, я прошептала:

– Покойся с миром, отец… и спасибо. – Холодный ветерок ласкал неподвижную воду, отчего на ее поверхности образовалась рябь. Я во всем разобралась.

Я была благодарна отцу за бесценный подарок, который он сделал, оставив мне кафе, новых друзей, музыку и полную свободу для того, чтобы стать той, кем мне хотелось быть. Кафе «У Келли» было замечательным местом, где могли собираться люди и просто быть самими собой, не боясь никаких оценок. Наконец я поняла, как это важно, и поэтому решила, что хочу оставить кафе таким, каким создал его мой отец.

Мы продолжали устраивать там поэтические вечера, я уже по привычке встречала гостей, играя на пианино. Я все время надеялась, что Уилл появится и исполнит нам одну из своих красивых песен, но он ни разу не зашел. Однажды в четверг вечером, сыграв несколько знакомых мелодий, я решила, что пришло время мне самой обратиться к публике.

Все захлопали, когда я, прокашлявшись, нерешительно вынула из кармана листок бумаги. Оглядев присутствующих, я задержалась взглядом на разноперой кучке своих друзей, с которыми была так близка. Марта спокойно и почтительно улыбалась, словно была на связи с моим отцом. Дженни и Тайлер выглядели слегка потрясенными моей новообретенной храбростью, но в конце концов тоже заулыбались, болея за меня.

По взгляду Шейл было понятно, что она верит в меня, что напомнило мне о том, как мы с Уиллом смотрели друг на друга, когда вместе музицировали. Именно так выглядит вера, и в тот момент я была рада, что наконец смогла распознать ее. Другие участники поэтического вечера смотрели на меня с ободряющей улыбкой. Многие из них были для меня, по существу, незнакомцами, но они были готовы каждый четверг приходить и, забыв обо всем, изливать душу в уголке нашего маленького кафе, и поэтому я была в долгу перед ними.

– Привет всем. Во-первых, я хочу сказать вам спасибо за то, что приходите сюда каждую неделю и, читая стихи, оставляете здесь частичку своей души. Это прекрасная традиция, заведенная моим отцом, и я хочу, чтобы так продолжалось долго-долго. По примеру одного удивительного человека, которого я знаю, я написала для всех нас короткую молитву, скорее это похоже на обещание, которое я даю вам и кафе. Это мой первый поэтический опыт в таком жанре, поэтому не судите меня строго…





ВЫПЬЕМ ВМЕСТЕ КОФЕ


Поделись разговорами,

Поделись музыкой,

Поделись любовью, страстью, страхами,