Муза ночных кошмаров

Как можно присесть рядом с собой? Как можно обмывать собственный труп?

Так же, как и все остальное, твердо ответила она себе. Просто делай. Она омывала свое тело всю жизнь. И сможет сделать это в последний раз.

– Давай я тебе помогу, – предложила Спэрроу, ее голос – как открытая рана.

– Все нормально, – ответила Сарай. – Я в порядке.

Старшая Эллен срезала ножницами сорочку, и тело Сарай осталась неприкрытым, его знакомый рельеф выглядел странно с новой точки зрения. Выпирающие тазовые кости, розовые ареолы, выемка пупка – все это будто принадлежало другой девушке. Сарай сжала мочалку, и струйка воды побежала по ее мертвой груди. После этого она ласково, словно боялась причинить боль, начала смывать кровь.

Когда она закончила, вода в тазике стала грязно-красной, как и сама Сарай, которая держала собственную мертвую голову на коленях, чтобы сполоснуть волосы от крови. Она смотрела на влажный запятнанный шелк, прилипший к ногам, и боролась с пониманием того, что все это иллюзия. Сорочка не была мокрой. Сорочки вообще не было, как и тела. Теперь она – иллюзия. Девушка выглядела и чувствовала себя так же, как прежде, но ничто из этого не было реальным. Сарай знала, что этот призрачный образ ее подсознательная проекция – рекреация разума привычной сущности – и что она не обязана оставаться такой.

Призраки не подчинялись тем же правилам, что и живые люди. Они могли придавать себе любой образ. У Младшей Эллен при жизни был один глаз, но, став призраком, она вернула второй. Старшая Эллен постоянно менялась – мастерица и художница. Она могла носить певчих птиц в качестве шляпы или выращивать еще одну руку, если появлялась такая нужда, или же превращать свою голову в ястребиную.

Будучи детьми, очарованными трансформацией своих нянек, Сарай с остальными часто придумывали, что бы они делали, если бы стали призраками. В этом не было ничего странного, просто детская забава, как самая удивительная игра в переодевание. Можно отрастить клыки равида или хвост скорпиона или же сделать себя миниатюрным, как птичка. Можно покрыться полосками, перьями, стать стеклянным и прозрачным, как окно. Можно даже стать невидимым. Тогда это казалось чудесной игрой.

Теперь же, когда дошло до дела, Сарай просто хотела быть собой.

Она провела пальцами по мокрому грязному шелку на коленях, желая, чтобы он стал чистым и сухим. И он тут же повиновался.

– Хорошая работа, – похвалила Старшая Эллен. – Большинству из нас требуется время, чтобы разобраться, как это работает. Фокус в том, чтобы поверить, а для многих это непреодолимое препятствие.

Не для Сарай.

– Все как во снах, – сказала она.

– Да, тут у тебя есть преимущество.

Но во снах Сарай контролировала все, а не только свою одежду.

Очистить шелк от крови – пустяк. Она могла сменить день на ночь, верх на низ.

– Во снах, – произнесла она с тоской, – я могла бы вернуть себя к жизни.

– Мечтать не вредно. – Старшая Эллен провела по ее волосам. – Моя бедная милая девочка. С тобой все будет хорошо, вот увидишь. Это не жизнь, но есть и свои плюсы.

– Например, быть рабыней Миньи? – горько поинтересовалась Сарай.

Няня воздохнула:

– Надеюсь, что нет.

– Нет никакой надежды. Ты же ее знаешь.

– Вот именно, но я не ставлю на ней крест, и вы не должны. Пойдем. Пора одеть твое тело.

Девочки принесли белую сорочку на бретельках, чтобы прикрыть рану. Общими усилиями надели ее на тело Сарай, с трудом управляя вялыми конечностями, поднимая и поправляя их.

Тело уложили, руки протянули вдоль туловища, обрамив его орхидеями, а каштановые волосы рассыпали веером, чтобы они высохли на солнце, прежде чем их усеют цветами. Теперь, когда доказательства жестокой кончины замаскировали, на него было легче смотреть, но это не уменьшало боль от потери.

Сарай обрадовалась возвращению Лазло. Он был одет так же, как Ферал, в одежду цитадели, чистые темные волосы ниспадали на плечи, влажно сияя в солнечном свете. Она снова упивалась видом его голубой кожи и почти могла представить, что они вернулись в сон, живые и полные чудес, держась за руки после трансформации махалата.

– Ты в порядке? – спросил он, и в его серых мечтательных глазах читались такая нежность и горе, что Сарай почувствовала, как его печаль частично поглощает ее собственную.

Она кивнула и выдавила улыбку; даже внутри ее горя жила искра радости. Лазло поцеловал ее в лоб, и тепло от его губ перекочевало в Сарай, придавая ей сил – в которых она нуждалась для следующего ритуала.

Огонь.

Руби не хотела этого делать. Не хотела прикасаться к телу. Не хотела сжигать его. Ее глаза – колодцы огня; когда она плакала, слезы с шипением обращались в пар. Девушку трясло. Спэрроу нежно приобняла сестру, но, учитывая обстоятельства, никто не мог находиться с ней рядом.

– Нам ждать Минью? – спросила она – что угодно, лишь бы выиграть время, – и все обернулись на аркаду, затаив дыхание, будто упоминание о девочке могло ее вызвать. Но проход пустовал.

– Нет, – ответила Сарай, которая не забыла, каково это, беспомощно висеть в воздухе и не иметь возможности контролировать себя. Они много лет не ладили с Миньей, но теперь она перешла черту, и каждая минута, пока девочка отсутствовала, была минутой предотвращенной гибели.

– Я помогу тебе, – сказала она Руби, и они вместе присели.

Сарай опустила руки поверх ладоней Руби, прижавшихся к гладкой коже тела. И не убрала их даже тогда, когда девушка загорелась. Ее звали Костром. Вот почему. Она вспыхнула белым и жарким пламенем. Оно зародилось в ладонях, но потом плавно перетекло дальше, как живое существо, и за секунду поглотило труп целиком. Жар был невыносимым. Другим пришлось отойти, но Сарай осталась, накрывая руки Руби своими, чтобы разделить с ней бремя этого ужасного ритуала. Она чувствовала жар, но не боль. Призраки не горят в отличие от трупов. Потребовалась минута.

Язычки огня рванули обратно к ладоням Руби. Она поглотила их, и взглядам открылась пустота: ни тела, ни орхидей, ни каштановых волос. Но клумба с белыми цветами осталась невредимой. Это были анадны, священные цветы Леты, из которых Старшая Эллен варила люльку для Сарай, чтобы уберечь ее от снов. От окровавленной воды их светлые лепестки окрасились в розовый, но они выжили, в то время как тело исчезло и теперь напоминало пробел в мире, где раньше существовало нечто ценное, а теперь потерялось. Даже запах опаленной плоти не жалил носа, настолько жарким и быстрым было сожжение, и ветерок уже уносил его с собой.

Сарай всхлипнула. Лазло подошел к ней сзади и обхватил руками, крепко прижимая к себе. Она повернулась к нему и расплакалась, опустив голову на грудь. Ребята подошли ближе. Все плакали.

– Ну-ну, милая моя, – сказала Старшая Эллен. – С тобой все хорошо. Ты по-прежнему с нами, а это – самое главное.

Во всяком случае, они разрешили диссонанс с двумя Сарай. Теперь была только одна. Ее тело исчезло. Остался только призрак.






* * *


Эллен торопливо проводили их к столу. Никто не испытывал голода, но они были опустошены. Прошло много часов с тех пор, как кто-то из них ел или спал, и в своем оцепенении ребята позволили собой руководить.

Они настороженно косились во главу стола, но Минья так и не почтила их своим присутствием.

Достойного обеда не было. Учитывая все события прошлой ночи и этого утра, Эллен не успели ничего приготовить. В наличии имелись только буханка хлеба и банка с вареньем, представляющих два неисчерпаемых ресурса: кимрил и сливы. Остальные отрезали по ломтику хлеба и намазали их вареньем, но когда подошла очередь Сарай, она просто уставилась на продукты. Она больше не могла потреблять пищу, но по-прежнему оставалась жертвой жизненных привычек, и в ней зародилось чувство, похожее на голод. Прежде чем она успела погрузиться в жалость к себе, к ней подошла Старшая Эллен.

– Смотри, – сказала она, потянувшись к хлебу. Отрезала ломтик и подняла его – по крайней мере, со стороны так казалось. Он появился в ее руке и при этом остался на столе.

Женщина создала фантомный ломтик, после чего обмазала его ложкой фантомного варенья, поднесла ко рту и изящно откусила. Если бы ребята не уделяли ей столько внимания, то и не заметили бы, что настоящая еда осталась на тарелке.

Сарай повторила за Старшей Эллен и откусила кусочек фантомного хлеба. На вкус он был таким же, как всегда, и девушка поняла, что ест свое воспоминание о нем. Она наблюдала за Лазло, пока тот пробовал кимрил – богатый питательными веществами клубень, служивший их основным продуктом, – и засмеялась, когда юноша заметил удивительное отсутствие вкуса.

– Лазло, – обратилась Сарай с суровой формальностью, – познакомься с кимрилом.

– Это… – начал он, пытаясь сохранить нейтральность в голосе, – то, на чем вы живете?

– Больше нет. – Губы Сарай мрачно изогнулись. – Можешь забирать мою порцию.

– Я не особо голоден, – отказался Лазло, и остальные рассмеялись, наслаждаясь признанием их мучений.

– Подожди, вот еще суп попробуешь, – многозначительно протянула Руби. – Это чистилище в ложке.

– Вся беда в соли, – сетовала Старшая Эллен. – У нас есть травы, и это спасает, но если соль закончилась, кимрилу уже ничем не поможешь.

– Думаю, нам удастся добыть немного соли, – осмелился предположить Лазло.

Руби тут же на него накинулась.

– И сахара! Нет, забудь. Лучше добудь торт! Пекарни теперь пустуют, и торты черствеют за витринами. – Они все стали свидетелями исхода Плача. – Вперед, за ними! – Она была смертельно серьезна. – Забери их все!

– Я не имел в виду прямо сейчас, – хохотнул Лазло.

– Почему?

– Руби, серьезно! – осадила Сарай. – Сейчас едва ли время для набегов на пекарни.

– Легко тебе говорить. Ты могла бы превратить это в торт, если бы захотела, – девушка указала на фантомный хлеб в руке Сарай.

Та тоже на него посмотрела:

– Хорошая идея.

Сарай трансформировала его. В то же мгновение хлеб превратился в торт, и Руби ахнула. Трехслойный, белый, как снег, с кремовой начинкой и бледно-розовой глазурью в форме цветов. Спэрроу и Ферал тоже благоговейно вздохнули. Он казался таким настоящим, будто каждый мог дотянуться и взять по кусочку, но они понимали, что это не так, и просто смотрели – или, в случае Руби, испепеляли взглядом.

– Я заслужила торт, – шмыгнула она. – После того что мне пришлось сделать.

– Это правда, – кивнула Сарай. – Заслужила. – Хоть и чувствовала, что в данной ситуации львиная доля сочувствия принадлежала ей. – Учитывая обстоятельства, я бы предпочла настоящий хлеб воображаемому торту.

Она попробовала кусочек. Все наблюдали за ней голодными глазами, будто могли прочувствовать вкус по одному ее выражению лица.

– И как? – поинтересовалась Спэрроу с тоской в голосе.

Сарай пожала плечами и испарила его, ощущая себя немного коварной.

– Ничего особенного, просто сладкий, – одарила она Лазло загадочной улыбкой. – Как торт во снах.

Он улыбнулся в ответ, и все увидели, что между ними блеснули воспоминания.

– В каких снах? – спросил Ферал.

– Какой торт? – требовательно осведомилась Руби.

Но Сарай не желала делиться историями. Скорее, она предпочла если не прожить, то хотя бы провести отведенное ей время, делая хоть что-нибудь, существуя и чувствуя. Еще никогда время не казалось ей таким ценным. Словно каждое мгновение – это монета, которую либо потратишь с умом, либо впустую, или же, если не быть осторожным, просто потеряешь. Сарай посмотрела на стул Миньи во главе стола. Даже пустуя, он будто властвовал над ними. На столе назидательно лежала игральная доска с фигурками, приготовленная к следующей партии. «Я умею играть», – услышала она голос в своей голове. Ей захотелось скинуть доску на пол.

Если бы положить конец всем играм Миньи было так просто.

– Ты, наверное, устал, – обратилась она к Лазло, вставая из-за стола. – Я так точно.