На дне

*1 — слабый заключенный, которого съедают в тайге или в долгой дороге (прим. автора)





ГЛАВА 13




Свет привлекает всех. А ты попробуй найти того, кто полюбит твою тьму. Твои недостатки. Твои слабости. Ту личность, что остается, когда летят к чертям тысячи масок. Кто примет твоих демонов. Пугающее зрелище, правда? Попробуй найти того, кто без страха поселиться в твоем сердце. И будет как дома. В этой паутине лжи. В полном мраке. Будет видеть твои уловки, сможет нанести удар изнутри, но… никогда не сделает этого. Оставшись навсегда под кожей, растекаясь по венам — не сломает тебя. А научит жить, вкачивая в тебя безразмерно любовь, не ожидая ничего взамен. Будет любить не за что-то. А вопреки всему. Станет твоей слабостью и твоей самой невероятной силой одновременно.

(с) Анжелика Хоффман



Я тяжело дышала, мне не хватало воздуха, как человеку, который попал в замкнутое пространство без окон и без дверей. Панический ужас нарастал пропорционально моей решимости идти до конца. Я шла не просто в логово к опасному и подлому шакалу, я лезла в самое пекло, совершенно не зная, чем мне придется за это расплачиваться. Но я была готова на что угодно. Когда человека обстоятельства опускают на самое дно, ему больше нечего терять… Если я потеряю Максима, я потеряю все. В нем моя жизнь. В нем заключено все то, что делает человека человеком. И я не знаю, кем стану без него и существую ли я отдельно.

Прав Андрей. Не любовь это. Любовь — она иная… светлая, добрая, нежная. А между нами с Максимом живет что-то страшное, злое, беспощадное и кровавое. Живет нечто звериное, способное жрать все на своем пути и даже нас самих.

У этой твари нет гордости, нет самолюбия, нет чувства самосохранения, она дикая, бешеная, совершенно безумная и готова на что угодно, лишь бы насытиться нами. Кого-то одного ей до ничтожного мало. Это некий выродок любви, ее чудовищная мутация, и она бессмертна, как самое неискоренимое зло во Вселенной. Ее не станет, только если не станет нас обоих. А пока мы живы, она обглодает нас до мяса и высосет нашу кровь до последней капли. Но… но я бы никогда от нее не отказалась.

— Скажи, что я жена Аслана. — упрашивала водилу, стараясь не сорваться, не вцепиться в него скрюченными руками. — Так быстрее будет. Что ты стоишь уже три часа на дороге. Кого мы ждем? Если обманешь, я тебя прикончу. Клянусь. Детьми клянусь — прикончу.

— Замолчи, женщина. Сказал отвезу — значит отвезу. Все не так просто. Нельзя говорить, что невестка ты Шамиля. Нельзя и все. Тогда никто и никогда не привезет тебя в лагерь. Если родня — дома сидеть должна с детьми, а не по лесам прыгать с головой непокрытой и в штанах.

— Тогда как? Как я к Шамилю попаду? Кого мы ждем?

— Акрама ждем. Через него в лагерь попасть можно.

— Кто такой Акрам?

— Дурочек пустоголовых, бл*дей ваших тупых поставляет боевикам. Выкупает у вербовщика и везет к нам.

У меня руки непроизвольно в кулаки сжались и дух перехватило от ярости.

— Это ты про тех бл*дей, которых вербуют ваши по сайтам знакомств, по соцсетям, про девочек молоденьких, которым мозги пудрят всякие твари? Так они и вашим пудрят…

— Плевал я. Я вообще в этом не участвую. Мне семью кормить надо. У меня у самого дети. Акрам невест собирает и к бабе одной везет, а через нее уже по точкам. Акраму скажу, что тебя сам Шамиль хотел. Только так туда попадешь. А иначе по рукам пойдешь, как остальные. Молчи и не вмешивайся, когда я говорить буду, иначе все испортишь.

— Почему я должна тебе верить?

— Потому что выбора нет у тебя. Хочешь, могу отвезти по назначению, и забудем это все.

— Нет. Нет мне пути назад.

— В никуда едешь. Не знаешь Шамиля. Лучше бы со своими уезжала.

— Не твое дело.

Акрам приехал на старом джипе с облезлой краской и разбитой передней фарой. Джип был до отвала нагружен всяким хламом, и сам Акрам выглядел нищим оборванцем-торгашом с редкой бородкой, в пыльной одежде, но очень цепкими глазами, которыми он сверлил меня, пока с ним говорил водила, и, кажется, он называл его Рахимом.

Он повернулся ко мне.

— Все. Договорился. Ничего не говори и не спрашивай. Тебя к Шамилю привезут. Деньги дай. Ты обещала.

Я судорожно сглотнула и перевела взгляд на Акрама, сидящего в машине с каким-то вторым человеком намного моложе, крупного телосложения и смотревшего на меня исподлобья. Достала из-за пазухи спрятанные в целлофан долларовые купюры, которые мне давал Андрей на всякий случай в дорогу, и сунула в руки Рахиму.

— Если обманешь, Аллах твой сожжет тебя, а Аслан из-под земли достанет. Из ада придет и тебя, и семью твои на куски изрежет и глаза вырвет. Клянусь.

Пока говорила — чеченец побледнел, деньги выхватил и за пояс спрятал. Знает, что не лгу… я и сама знала. С некоторых пор я настолько хорошо знала, что, если вдуматься, от ужаса волосы на затылке шевелились. Но я не хочу вдумываться. Плевать кто он и на что способен. ОН МОЙ МУЖ. Прежде всего. МОЙ. Я сдохну, на куски себя дам изрезать, но его одного не оставлю. Вместе навсегда. Так он обещал в той церкви.

— Мое дело — слово сдержать. Отвезут к Шамилю. А дальше не моего ума дело, что с тобой там сделают.

Кивнул Акраму, и второй мужик из джипа вылез, открыл дверцу нашей машины и вытащил меня наружу, а потом деньги Рахиму протянул. Что? Этот вонючий ублюдок еще и с них деньги взял? Продал меня? Я хотела закричать, но водила отрицательно головой качнул, и я прикусила язык. Либо пан, либо пропал. Я рискнула… если продал меня — руки на себя наложу и никому не достанусь. Если Максима не спасу, то и смысла во всем этом нет.

Когда-то меня уже везли именно так с завязанными глазами в грузовике, но сейчас я пришла сюда сама. И сидела сзади в кузове вместе с наваленными рулонами старой ткани, меха, ковров. Машину трясло по ухабам, и меня подбрасывало то вверх, то швыряло вперед. Наконец-то мы приехали в какую-то деревню. Я слышала блеяние овец и мычание коров, где-то заорал петух. Меня вытащили из кузова и потянули куда-то.

— Это что за девка? — женщина говорила по-русски, но с акцентом.

— Говорят, Шамилю везти надо. Он ее заказал.

Женщина хмыкнула.


— Я сама решаю — кого и кому везти. Эта слишком хороша для лагеря смертников. Ее подоить можно подольше. Шамиль не сегодня завтра душу Аллаху отдаст, зачем ему такая красивая?

— Ты, Башира, болтай, да не заговаривайся. Не тебе решать. За нее уплачено, и Шамиль еще денег даст, когда привезем. Лично ее захотел. Видел уже. Я против этого шакала не попру. Жить хочу. И тебе еще помирать рано. Вечером отправишь ее в лагерь.

Повязку с глаз сняли в темном помещении, накормили, напоили. Со мной обращались учтиво. Женщина эта, Башира, на змею походила хитрую, изворотливую и очень опасную. Одетая во все черное, сдержанная, молчаливая, только взглядом сверлит, в душу проникает, прощупывает ее, трогает, как щупальцами. Кофе мне принесла ароматный, густой, как патока. На подносе цветном поставила на маленький столик с витыми ножками и сама напротив уселась.

— Шамиля знаешь?

Я отрицательно головой качнула.

— Лжешь. Ну да ладно. Не мое дело. Пей кофе. Сил наберешься. Тебя ночью повезут. Спать нельзя. Три КПП проезжать будете, я документы дам. Показывать будешь и скажешь то, что я велю. Иначе тормознут и завернут обратно.

— Почему ночью? Почему так долго?

Башира усмехнулась тонким ртом, похожим на прорезь посередине маски. Она меня пугала. Таких женщин боятся даже мужчины. Мне казалось, что она меня читает как открытую книгу.

— А ты куда торопишься? К Шамилю в постель? Так говорят, оттуда живыми не выходят.

Она потянулась за мундштуком и вставила в него сигарету, прикурила от свечи и пустила кольца дыма.

— Как и из постели брата его Аслана.

От одного имени чашка у меня в руке дрогнула, а Башира чуть вперед подалась и пристально на меня смотрит.

— Говорят, казнят братца. Сочтены его дни. Предатель он… А Шамиль не торопится его из плена вызволять. Может, и не брат он ему вовсе.

Я постаралась спокойно выдохнуть и сделала маленький глоток кофе. Невкусно, очень горько, но… мне все же понравилось. Отрезвляло, как удар молнии по опьяненным отчаянием мозгам. Но она случайно или намеренно задела ту самую струну, которая от боли не просто дрожала, а рвалась и стонала.

— Мне какое дело? Меня к Шамилю везут. С ним буду.

— Если будешь. Зачем тебе к Шамилю? Хочешь, я тебя отдам другому человеку? Доброму, заботливому, смелому. Как сыр в масле кататься будешь? Никто не узнает.

— НЕТ. Мне к Шамилю надо.

— А что так? Ты ж его не знаешь, сказала.

— Он великий человек, хочу радость и любовь ему подарить и скрасить кровавые будни.

— Красиво как сказано… Только лжешь ты опять.

— Почему лгу? Видишь, я добровольно к нему иду.

— Вижу… но дарить тебе нечего. Все отдано уже. Пустая ты.

Башира снова дым выпустила мне в лицо и свой кофе отпила. Хотела что-то сказать, но снаружи постучали, и она встрепенулась. Затушила сигарету, помахала обеими руками, развеивая дым, поставила чашку и вышла торопливо из комнаты с низким потолком, дверь за собой плотно прикрыла. До меня доносились лишь обрывки фраз, и Башира снова говорила по-русски.

— Зачем приехал? Я говорила — ночью быть.

— Ты по нашему делу не отвечаешь. Сотовый отключила.

— Я говорила, рано еще… не созрела. Ведем переписку. В этот раз не получится. Здесь работать придется не один день, а то и не один месяц.

— И что мне ИМ говорить?

— Ничего не говорить.

— Кто у тебя там? Кого везти надо?

— Девка одна… Шамилю доставить надо. Акрам выкупил для него с аукциона. Ночью поедете. А сейчас давай не светись. Иди в сарае пережди. Поесть принесут тебе. Давай, давай.

Она вернулась через несколько минут, пустую чашку у меня забрала и вдруг опрокинула ее на блюдце, подняла и всмотрелась в растекшуюся по поверхности жижу. Ее острый и длинный нос чуть ли не касался самого блюдца, она впилась во что-то ведомое только ей сумасшедшим взглядом, ее глаза расширились и округлились, а издалека она была похожа на ведьму во всем черном и с пергаментным цветом лица, с угольно-черными широкими бровями и выступающими скулами и подбородком. Потом подняла голову, посмотрев на меня, злорадно усмехнулась уголком рта и вышла. А у меня мурашки прошли по коже.

Она оказалась права. Уснуть я не смогла и усталость как рукой сняло. За мной пришли через несколько часов, после того как Башира принесла мне другую одежду, и я переоделась в такие же черные одеяния, в каких была она сама. Мне надела на голову платок, обвила его вокруг шеи, спрятала волосы.

— Красивая… словно видела тебя где-то и вспомнить не могу где. Глаза кого хочешь с ума свели бы… только мертвые они почти, не горят. Шамиля таким взглядом не зажечь. Только заморозить можно. Удачи тебе.

Мне снова завязали глаза и повели по двору, но прежде, чем сесть в машину, я услышала их разговор с этим человеком, который должен был доставить меня в логово боевиков. Человеком, которого Башира называла братом.

— Может, продали бы ее? А шакалу другую подсунули. У меня есть и симпатичные. Кто узнает. Всегда можно сказать — перепутали. Все шлюхи на одно лицо.

— Я думала об этом… Думала, брат. Хотела снотворного ей в кофе подсыпать, и чтоб утром ты ее уже Абдулле продал по-тихому… Но она… не та, за кого себя выдает. Не постель с ним делить едет.

Я вся напряглась и руки замком сжала так, что пальцы заболели. Неужели узнала? Неужели все поняла?

— Она смерть ему везет… — зловеще прошептала Башира.