На дне

Ухмыльнулся и на меня посмотрел.

— Я б ее разочек раком поставил. Никто б не узнал.

— Тебе сказано — не трогать, вот и не трогай. Или хочешь, как Иса, без яиц остаться?

— Я жрать хочу и девку хочу. А мне запрещают трахнуть даже этот мешок с костями.

— Правый рука — твой друг, брат.

— Да пошел ты.

Они громко заржали, а я из последних сил поползла к свертку… протянула руку и замерла. Вспомнила голодные глаза Таи и Яши, и стало до дикости стыдно, что я сейчас поем, а они там… Если выживу, еду надо им отнести. Прижала сверток к груди и легла на пол, закрывая глаза. Наверное, я теряла сознание или засыпала от усталости и перенесенного шока.

И перед глазами только ОН. Картинки обрывочные из нашего прошлого и улыбка, везде его дьявольская улыбка, которую я требовала запретить законом, а теперь любила и так же люто ее ненавидела за то, что она вообще существует.

Из сна меня вырвал удар под ребра. Достаточно сильный, чтоб меня подкинуло, и я открыла глаза.

— А ну жри, тварь. Сдохнешь мне еще здесь, а я потом отвечать за тебя буду перед Асланом.

Отрицательно качнула головой и вцепилась в сверток.

— Держи ее, а я впихну в эту суку насильно. Открой рот, тварь. Давай.

Я стиснула зубы, но они были в тысячи раз сильнее, больно давили мне на щеки.

— Эй. Вы. Аслан сказал к нему ее привести через полчаса. Вы что творите. Не трогать.

Крикнул кто-то, и я выдохнула с облегчением, когда пальцы мучителей разжались. Меня приподняли с пола, побили слегка по щекам и прислонили к губам горлышко бутылки, в горло полилась прохладная вода, и я начала пить ее жадными глотками, цепляясь за руки боевика дрожащими пальцами.

— Два идиота. Он же сказал — не трогать. Она от жажды уже сознание теряла.

Похлопал меня по щекам и в глаза посмотрел серьезными непроницаемыми темными глазами. Все лицо скрывает густая щетина.

— Вот теперь в себя пришла. Давай подними ее и пошли. Я к вечеру еще хочу поучаствовать в празднике — Шамиль возвращается. Его отпустили.

Меня рывком подняли с пола, и я пошатнулась. Голова все еще кружилась, а в висках пульсировало дикое желание вцепиться в этих ублюдков и рвать ногтями и зубами.

— Не пойму, на хер она ему сдалась? Худая, ободранная, грязная. Он ее реально трахать собрался?

— Тебе какая разница? Лично мне насрать, что он с ней делать будет, и подбери слюни. Никакая она не страшная, если у тебя на нее колом стоит.

— Да пошел ты.

— У меня на вечер вот что есть.

Помахал перед носом второго боевика пакетиком с белым порошком.

А меня толкнули в спину.

— Давай иди, сучка, сама. Я задолбался тебя таскать.





ГЛАВА 4




Легко ли быть Богом? А Ты попробуй. Сначала полюби. Легко любить добрых, щедрых душой, умных, красивых, интересных и талантливых. Хотя бы близких по духу. А Ты полюби тех, кто плюет в душу, кто плодит низость и бьет в спину, полюби тех кто предает и лжет.

Полюби, зная, что ничего не изменится, и эти люди не станут лучше благодаря твоей любви. Они сожгут, распнут, даже не добьют до конца, бросив мучиться. А Ты прости. Все прости и продолжай любить. Искренне, не щадя себя, глубоко, как любят идеал, как матери любят сыновей, как женщина любит мужчину, как скрипач любит свою скрипку, как способен любить только Бог. Когда этого станет мало — распахни грудь. Пусть твоя душа станет проходным двором, для каждой боли, для каждой беды. Для любой судьбы, уже потерянной в бездне времен, или только грядущей.

(с) Аль Квотион



— Пусть снимет свои шмотки и наденет вот это. — ткнули мне в руки какое-то платье, скорее напоминающее бесформенный мешок.

— У нас не было приказа ее раздевать.

Один из боевиков, тот, что хлопал меня по щекам и вливал воду, пожал плечами.


— Это правила для всех — заложники снимают одежду. Мы должны знать, что она ничего не прячет в своих штанах или кофте. Да и шмотки хорошие — отдадим в лагерь. Раздевайся.

Я отрицательно качнула головой.

— Я сказал, раздевайся, или я раздену.

Щелкнул пальцами, и я увидела в его руке нож. Нет… умирать мне нельзя. Там дети. Сами. Отвернулась и стянула с себя кофту, затем штаны. Один из тварей присвистнул.

— А говоришь, кожа да кости. Уууух, какая задница. Я б и на сиськи посмотрел. Пусть повернется.

— Рустам.

— Что? Я ж не трахаю. Я потрогать хочу.

Почувствовала, как меня облапали за ягодицы и больно ущипнули. Стиснула челюсти и закусила нижнюю губу.

— Повернись, сучка.

Я быстро схватила платье и начала натягивать через голову.

— Повернись, тварь, я сказал, — схватил за волосы, дергая к себе.

— Да пошел ты, — плюнула ему в рожу, и он наотмашь ударил меня по щеке, так, что в глазах заплясали искры.

— Уймись. Приказано было не трогать.

— Она в меня плюнула, уууу, сукааа, — снова замахнулся, но его оттолкнули в сторону, не давая меня ударить, а у меня от страха засосало под ложечкой, и все тело начало дрожать. Я больше не была уверена, что человек, который назывался моим мужем, защитит меня.

— Все. Отпусти. Я успокоился, — схватил меня под руку. — Пошла. Давай.





* * *


Когда меня вывели снова в коридоры, я наконец-то вздохнула. Из-за стен все еще доносились звуки музыки, хохот, звон разбитого стекла. Но мы не пошли в сторону адского праздника, мы свернули к узкой лестнице, ведущей наверх. Видимо, в покои самих хозяев вертепа. И если снаружи здание казалось недостроенным, внутри было все устроено для личного комфорта его обитателей. Нет, никакого шика, естественно. Ничего, что более или менее походило бы на то, что я привыкла видеть в нашем доме. Скорее, некое подобие цивилизации, где стены без покрытия и обоев, но на них мог висеть плазменный телевизор, а на полу ковры один на другом, но кое-где просвечивает голый бетон. Поднялись на последний этаж, и один из боевиков постучал в железную дверь:

— Аслан, привел к тебе русскую.

— Входи.

Отворив железную дверь, втолкнул меня внутрь. Узкая комната, без окон, практически без мебели. Только шикарная двуспальная кровать, кресло и тумбочка. На кресле валяются вещи. И я увидела ЕГО, появившегося сбоку, из темноты. Скользнул по мне безразличным взглядом и повернулся к Рустаму:

— Я разве приказывал ее раздевать?

— Так всех заложников…

Он вдруг сгреб Рустама за шкирку, и у того с головы слетела шапка.

— Я спрашиваю — Я ПРИКАЗЫВАЛ ЕЕ РАЗДЕВАТЬ?

Повернулся ко мне и, схватив за лицо, развернул на свет, при этом совершенно не глядя мне в глаза… а я… я не могу смотреть на него. Просто не могу. Меня тошнит от одной мысли, что я увижу родное лицо так близко и… пойму, что оно стало настолько чужим и страшным.

— А это что? Кто? Это сделал кто?

Несколько секунд смотрел Рустаму в глаза. Потом за шкирку подтащил к тумбе, схватил за руку, насильно заставил положить ее на деревянную поверхность.

— Не надо, Аслан… не надо, брат. Она меня оскорбила… она в меня плюнула… брат, не надо, прошу.

Максим посмотрел на боевика, и тот весь обмяк, покрываясь потом.

— Разожми пальцы, или это будет рука.

— Аслааааан.

— Разожми.

— Аааааааааааа…

Я зажмурилась, когда услышала дикий вопль.

— Еще раз тронешь кого-то или что-то без моего приказа, пристрелю, как бешеную собаку. Скажи спасибо, что жив остался.