Немного ненависти

– Его запаковали в коробку, – сообщил Юранд, печально глядя в огонь.

– Кого? – спросил Гловард.

– Барниву. Чтобы отослать семье.

Белая Вода скривился, ощупывая здоровенный синяк, приобретенный во время битвы.

– Вроде так всегда поступают? С мертвыми?

– Его пересыпали солью, но думаю, к тому времени, как его довезут, он уже…

– Что, теперь ты метишь на роль бывалого вояки? – оборвал Лео, которому вовсе не нравился этот разговор. Он не хотел думать о Барниве. Не хотел думать о том, что, вероятно, каким-то образом был причастен к его смерти. – Мне еще нужно победить в этом гребаном поединке. Может быть, завтра вам придется упаковывать в коробку меня!

– Но тебя-то не надо никуда посылать, – возразил Белая Вода, недоуменно морща лоб. – Твоя мать же тут, в лагере!

Лео скрипнул зубами.

– Я имею в виду, что мне нужно сосредоточиться. Мне жаль, что так вышло с Барнивой. Он был храбрым воином и хорошим другом. Всегда был рядом, когда он нужен. – Лео почувствовал, что его голос немного дрожит. – Если бы он не прикрыл меня своим щитом…

Возможно, он был бы до сих пор жив. Все его занудные лекции об ужасах войны сейчас начинали казаться мудрыми предостережениями. Лео никогда бы не подумал, что может пожалеть об их отсутствии.

– Мне чертовски жаль, что так вышло с Барнивой, но нам придется оплакать его позже. В настоящий момент мы должны сделать так, чтобы его жертва не оказалась напрасной. Его, и Риттера, и всех других… – Его голос снова задрожал, черти б его драли. Лео ощутил приступ гнева. – Мне нужно, чтобы вы все сосредоточились. Проклятье! Я должен выбрать, каким оружием буду драться на круге. От этого выбора может зависеть моя жизнь.

Юранд выпрямился.

– Прошу прощения. Я просто… – И он снова обмяк. – В коробке…

– Копье, – сказал Антауп. – Дальность, скорость, изящество…

– Изящество! – хохотнул Белая Вода. – На круге нет места для изящества!

Гловард закатил глаза, словно никогда не слышал подобной глупости:

– А после того, как Стур увернется от твоей зубочистки и приблизится вплотную, тогда что?

– Твои предложения? – спросил его Антауп, изящно приподняв бровь. – Здоровенный боевой топор тяжелее самого Лео, которым он успеет дважды взмахнуть, прежде чем его разнесут на куски?

– Топоры бывают и маленькие, – слегка обиженно отозвался Гловард.

– Копье слишком громоздко для поединка на ограниченном пространстве, – Йин, поморщившись, снова потер ушибленную щеку. – Топор – оружие простое, крепкое, удобное в ближнем бою.

– Если речь о ближнем бое, то меч более многосторонен. – Антауп стал показывать жестами: – Колющий удар, рубящий удар, выпад, удар рукоятью…

Гловард снова закатил глаза.

– Вечно ты про этот чертов удар рукоятью! Меч – это слишком очевидно.

– Меч – это классика!

– Вы все упускаете один момент, – прервал Лео. – Ты можешь выбрать оружие, но никогда не знаешь, будешь ли ты сражаться им сам или вручишь его своему противнику, а драться будешь тем, что принес он. А значит, выбирать нужно то, что подходит для тебя, а для второго ублюдка – нет.

– Это, например, что? – нахмурился Гловард.

– Я не знаю! Поэтому и спрашиваю у вас совета!

– Может, тебе стоит спросить у кого-нибудь умного? – Теперь Йин расшатывал зуб, расположенный за ушибленной щекой, проверяя, крепко ли он сидит. – Например, у твоей матери?

– Мы сейчас не в самых лучших отношениях, – сварливо отозвался Лео. – Она вообще не в восторге от всей этой идеи с поединком.

Последовало короткое молчание; Антауп с Гловардом обменялись многозначительными взглядами. Затем Юранд придвинулся вперед, весь открытость и честность. В уголках его глаз отражались языки пламени. Лео не мог отрицать, что на него производило воздействие, когда он так делал.

– А ты не думаешь, что… может быть… тебе стоило бы ее послушать?

– Серьезно? Вот сейчас?

– Ну, она, наверное, лучший тактик из всех, кого я знаю…

– То есть ты не думаешь, что я справлюсь?

– Никто не верит в тебя больше, чем я! – Юранд откашлялся, взглянул на других и немного отстранился. – Больше нас. Но поединок… это всегда риск. Может случиться все что угодно. Я не… Мы не хотим, чтобы тебя… ранили.

На последнем слове его голос пропал, превратившись в хриплое карканье. Словно он не мог заставить себя сказать «убили». Хотя все они знали, что исходом может быть лишь победа – либо Великий Уравнитель.


– Ты хорошо владеешь кнутом? – спросил Антауп.

Лео воззрился на него.

– Ты серьезно?

– Я как-то видел, как одна гурчанка кнутом выхлестывала мечи у людей из рук. Это было такое представление. Люди выходили из публики, и… в общем, было на что посмотреть. Потом она еще наполовину стащила платье с одной девчонки, вообще никак ей не повредив.

И он улыбнулся, погрузившись в воспоминания.

– То есть что, ты предлагаешь мне кнутом стащить одежду со Стура Сумрака?

– Нет, но… просто я думал о чем-нибудь, с чем он не умеет управляться, и…

– Мне бы стоило отхлестать кнутом всю вашу шарашку! – послышался голос Рикке.

Она подошла к ним, как обычно двигая языком катышек чагги вдоль нижней губы и неторопливо покачивая своей лохматой головой. Лео был рад ее видеть. Очень рад. При виде нее он всегда чувствовал себя лучше. Даже без всякого Долгого Взгляда ей всегда удавалось каким-то образом видеть сквозь всю чепуху, все наносное, видеть самую суть. Она помогала ему видеть суть. Знают мертвые, сейчас ему не помешало бы немного ясности!

– Женщина, мы здесь говорим об оружии! – прорычал Гловард.

– Я это слышу, мужчина, – откликнулась Рикке, – и слышу, что вы говорите своими задницами! То, что ты приносишь на круг в своих руках, значит гораздо меньше, чем то, что ты приносишь в своей голове. – Она постучала кончиком пальца по собственному черепу. – Сомневаюсь, что от вас много помощи насчет первого, а со вторым вы вообще одна гребаная по-меха!

– И сколько поединков ты выиграла? – негодующе вскинулся Йин.

– Больше, чем вы все вместе взятые, – резко заверила она. – А теперь деньтесь куда-нибудь, мне надо поговорить с моим чемпионом.

Возможно, они привыкли повиноваться матери Лео, а Рикке позаимствовала у нее манеру командовать; в любом случае, они покорно поднялись и начали собирать свои вещи.

– Не уходите далеко! – напутствовала она. – Вы понадобитесь Лео, чтобы держать щиты!

– Что это на тебя нашло? – спросил у нее Лео.

Рикке высокомерно фыркнула, так что кольцо, продетое в ее носу, зашевелилось.

– Изерн сказала, что я должна взять вожжи в свои руки.

– То есть что, я теперь лошадь?

– Угу. И тебя необходимо пришпорить.

– Этим обычно занимается моя мать. – Лео ощутил приступ нервозности, вдруг заново осознав, что вскоре ему предстоит драться насмерть. – И вот, когда мне больше всего ее не хватает, она меня покинула!

– История, конечно, печальная, но как мне кажется, она видит это по-другому. Понимаешь, Лео, она привыкла всем командовать. А сейчас она беспомощна. Может быть, даже напугана.

– Ей-то чего бояться? Это ведь мне предстоит драться с Большим Волком! Она должна быть здесь!

– Ты неделями ныл, что она постоянно торчит у тебя за плечом. А теперь, стоило тебе вылезти из-под ее юбки, и тебе ее уже не хватает? Клянусь мертвыми, Молодой Лев мог бы и обойтись без своей матери!

Лео набрал в грудь воздуха и выдохнул сквозь сжатые губы.

– Ты права. Я ведь всю жизнь мечтал сразиться на кругу. – Он обхватил руками голову. – Три тысячи чертей, Рикке, с какой стати мне так хотелось драться на кругу?

Она взяла его за запястья, опустила его руки вниз:

– Никто не помнит, как была одержана победа, все помнят только, кто победил. Дерись крепче.

– Хорошо.

– Дерись нечестно.

– Ладно.

– Лев победил волка.

– Угу.

– Нет, не «угу»! – Она обеими руками взяла его лицо. – Лев победил волка! Я видела это!

Ее большие светлые глаза были полны уверенности, и это придало ему духа. Придало храбрости. Он снова почувствовал себя собой. Молодой Лев! Она была как раз тем, что ему было сейчас нужно. Родник веры в пустыне сомнений. Не зря говорят: каждому хорошему мужчине нужно, чтобы рядом с ним была хорошая женщина. Ну, может, не рядом, но хотя бы под ним.

– Я люблю тебя, черт подери, – вымолвил он.

Ее брови взлетели на лоб. Почти на такую же высоту, как и у него самого. С какой стати он это сказал? Позволяет любой эмоции уносить себя бог весть куда, как всегда говорила его мать.