Неоновые росчерки

Мечников захлопнул тяжелую дверь кабинета и, судорожно, как астматик в приступе, хватая ртом воздух сполз по стене, а потом забился в угол.



Направленный на дверь автомат так дрожал в его руках, что Мечников вряд ли смог в кого-то попасть.



А за стеной творился ад.



ТИМОФЕЙ ГОРН



Понедельник, 23 марта. Ночь и раннее утро.



Он почти не удивился услышав звонок мобильного. Взяв трубку Горн ничего не сказал. Он услышал только неистово орущий в трубку голос Даниила Меллина.

— Они нас обманули!!! Слышишь?! Они обманули нас! Все убиты! Я здесь один остался!!! Тимофей!.. Тимоха!.. Давай! Пора!.. Ты обещал, ты помнишь?!

— Но… — Тимофей нервно и шумно сглотнул.

В глубине души он лелеял надежду, что это не серьёзно и до этого просто не дойдёт.

— Я сказал: ДЕЙСТВУЙ! — проорал взбешенный Меллин. — Сделай это… ради неё! Таня заслуживает быть отомщенной…

— Даня, но там же… там столько людей…

— Мы дали им шанс, но они предпочли убить нас, а не искать убийц Татьяны!

Тимофей снова нервно сглотнул и его рот, губы и язык, казалось отдельно от него, вымолвили чужим приглушенным голосом:

— Я всё сделаю.

Меллин не успел ничего ответить. С его стороны в трубке что-то взорвалось, грохнуло и Тимофей услышал неразборчивые грубые голоса.

Кажется, кто-то велел Меллину бросить пулемет, но тот, в свойственной ему манере, послал всех по известному адресу.

Тимофей поспешно вырубил телефон и достал из него симкарту.

Он сделает, то что должен был. Он сделает, то что обещал. Он сделает это ради неё…

Его мысли вернулись к Прохору и другим парням, которые часто бывали в его баре. Страх и опасение, мгновенно сменились злобой и яростью.

Он достал, тщательно спрятанный в квартире телефон, который нужен был лишь для одного единственного звонка. После которого, это мобильник, вместе с картой, должен был быть уничтожен.

Горн взял в руки дешевый кнопочный телефон, сжал в руках и закрыл глаза.

Он не хотел… Но был уверен, что должен. Он верил, что иного выбора нет.

Как минимум, он должен отомстить за Прохора, Маслова, Ожеровских, Меллина и Таню… Таню, в которой его Тая, Таечка души не чаяла.

Белкина была её сестрёнкой. Младшей и нежно любимой сестрёнкой.

Тимофей помнил, в какой шок впала Тая, когда узнала про Татьяну… Он видел, Таисия побледнела, с каким видом сползла на пол и каким безжизненным стал её остекленевший взгляд.

Господи, да она сама едва не умерла, прямо там, на месте!..

И за неё Горн готов был мстить. За боль Таисии. За её утрату…

В этом они с Прохором были очень похожи — они оба пошли на страшное преступление, ради тех, кого любили. Ради тех, без кого, буквально не могли жить. Во всяком случае жить полноценно, счастливо и… да просто жить. Просто их жизнь, особенно жизнь Прохора стала лишь серым и тягостным существованием.

— Я должен… — дрожащим голосом шепнул Горн. — Я должен и я это сделаю!..

Он набрал половину рокового номера, но в эту же секунду, словно при прихоти какой-то высшей силы, в дверь его дома раздался пронзительный звонок.

Когда Горн приблизился к двери и посмотрел в «глазок», он увидел очень рослого и широкоплечего, светловолосого здоровяка с объемистым животом и русо-рыжей бородой.

На массивной шее амбала, выглядывающей из ворот расстегнутой мотоциклетной куртки, красовался агрессивный вепрь.






Эпизод шестнадцатый. "Конец света"





ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ



Понедельник, 23 марта. Ночь и раннее утро. Примерно полчаса до того, как террористы отпустят одну из заложниц.



Было уже настолько поздно, что я на улицах столицы скорее было темное утро, но уже никак не ночь.

— Вот этот переулок! — скорее себе самому тревожно произнес Стас.

Я лишь молча кивнула.

Как и Стас, я испытывала смесь изнуряющих тревожных чувств. Я тонула в нервозном ощущении свирепой дикой опасности. Оно как будто всплескивалось и фонтанировало внутри меня.

Оно заставляло меня чувствовать тесноту и сдавленность собственного тела. Как моя нематериальная сущность, мое сознание, под воздействием тревоги и ужаса, обрело страстное желание вырваться прочь. Именно настолько сильно я ощущала нетерпеливое желание успеть и предотвратить то, что должно вот-вот случится.

В том, что Стас прав, я нисколько сомневалась. Это было закономерно.

Тем более, если предположить, что кто-то из этих парней-террористов был фанатично влюблен в Татьяну, и всем остальным она тоже была дорога. А учитывая те видео и фотки, которые Сеня нашел на флеш-накопителе Зиминой и о которых рассказал Стасу, выходило, что именно страстное желание мести за Белкину и является основной мотивацией молодых бандитов.



Любовь… Это неумолимое, а иногда и очень болезненное чувство, особенно неразделенное, не взаимное или жестоко разрушенное внезапными бедами. Любовь способна толкнуть человека, как на величайшие подвиги, так и на ужаснейшие преступления.



Горькая ирония в том, что нередко, незаметно для себя, вместо первого, люди бездумно совершают второе. То, что вначале может казаться подвигом и благородной местью, на деле обращается банальным и жестоким преступлением.

Стас лихо вписался в узкое, для его внедорожника, пространство между двумя припаркованными на обочине седанами и заглушил мотор.

Он выскочил на улицу, и я тоже выбралась следом.

— Оставайся здесь! — бросил Корнилов.

— Стас я помогу найти взрывчатку, если она там! — протестующе вскричала я.

— Ника!..

— Стас, ты лучше меня знаешь, что у нас нет времени на препирательство! — с отчаянием и пылкой просьбой в голосе, воскликнула я.

Корнилов с досадой поджал губы. Очевидно, была его бы воля, он привязал бы меня к сидению; только бы я не шла следом за ним. Да я бы не посмела его ослушиваться, при других обстоятельствах.

Но, я же правда могу быть здесь полезна, не меньше чем при расследованиях! Я могу… Я хочу помочь предотвратить возможный теракт. Не только ради… ради живущих здесь людей, а… ещё и ради себя.

Прозвучит жестоко, цинично и просто аморально, но… Я даже представить боюсь, что со мной будет, если сегодня здесь прогремит взрыв и воспоминания погибших тут людей кричащим и переливающимся водоворотом хлынут в мое сознание.



Я не хочу видеть сначала их самые счастливые дни, а затем последние часы жизни… Я не хочу видеть во сне кошмары из их воспоминаний, не хочу, чтобы их прошлое поселилось в моей голове, раз за разом терзая меня новыми и новыми видениями.



Не хочу… Мне хватает тех ежедневных приступов видений, которые я вижу без конца. Мне вполне хватит и того, что теперь я вынуждена лицезреть по вине подонков в неоновых масках. И чтобы ко всему этому я ещё мучилась воспоминаниями жертв терроризма?!

Господи! Нет… А ведь, после того, как я побывала здесь, поблизости, я почти не сомневаюсь, что воспоминания потенциальных жертв взрыва, обязательно найдут меня. Я для них… Что-то вроде ярко-горящего маяка, на одиноком острове, посреди ночного бескрайнего океана. Банальная аллегория, но как нельзя лучше подходящая.

Улица спала. Да и весь город, большею частью, спал. Те, кто с вечера зависал в клубах и барах, как раз недавно завалились домой и, обессиленные рухнули в свои кровати. А те, кому нужно собираться на работу задолго до рассвета, ещё не просыпались.

Время приближалось к четырём часам утра. Идеальное время для неожиданной трагедии, с десятками погибших.

Время самого крепкого и сладкого сна. Время, когда так много людей, которые вряд ли чем-то заслужили смерть, просто мирно спят в своих постелях.

Тихое, тёмное и обманчиво безопасное время. Это Раннее, предрассветное утро, что так уютно убаюкивает разум в сотне сладостных сновидений. Те последние часы перед противным звонком будильника, когда человек наиболее беззащитен.