Ничей ее монстр

Когда бил ее словами… я ощущал эти удары. Каждый из них. Ножом в сердце, под лопатки, в спину, в живот. Я весь был исколот своими же ударами. Она плакала, и я рыдал вместе с ней молча и с каменным лицом. И я начал верить в проклятия. Меня точно прокляли люто, безжалостно и по-черному жутко. Меня заставили гнить живьем от самого отвратительного поступка, который может совершить мужчина… если такого, как я, после этого можно назвать мужчиной.

Она! Моя! Дочь! И это отрезвляло. Вызывало брезгливую тошноту от себя самого.

Я и ее ненавидел за то, что не отстает и дразнит меня, маячит перед глазами в сексуальных нарядах, смотрит этими своими бирюзовыми глазами полными отчаянной тьмы. Пригласила на танец, а я прикоснуться к ней боюсь. Меня в пот швыряет. Трясет всего.

И это оказался только шаг в бездну… самый первый. А потом меня подожгли живьем. Облили серной кислотой, бензином и поднесли спичку… Мои мечты исказились таким чудовищным образом, что внутри меня корчился и хохотал обезумевший я. Он резал себя на куски и стекал кровью прямо в том кабинете, когда она вошла, держа что-то в руках и протянула это врачу. У меня колотило в висках, отнимались пальцы рук и ног, пока доктор поворачивался ко мне с чудовищным оскалом… который видать считал улыбкой и казнил меня каждым словом.

— Беременность подтвердилась как я и думал. Я задам вашей доч..

— Подопечной, — поправила его Есения, а я смотрел перед собой застывшим взглядом и мысленно орал так, что у меня изо рта хлестала фонтаном кровь. Я даже видел ее на полу и везде по всему кабинету. Разве они не видят? На самом деле она скорей всего видели окаменевшего меня с застывшим взглядом.

— Пару вопросов задам и…

— Никаких вопросов, — почти исчезнувшим голосом проскрипел я, — этого ребенка не будет. Аборт. Сегодня же. Сейчас же.

— Но надо узнать сроки… надо хотя бы…

— Я сказал аборт! Плевать на сроки! Вы вытащите из нее ЭТО какой бы срок сейчас не был!

Повернулся к ней, чувствуя, как темнеет у самого перед глазами и плоть лохмотьями облазит изнутри. Такой адской боли я еще не испытывал никогда.

— Я не хочу делать аборт, — возразила бледная девочка, тяжело дыша и глядя на меня.

— Никого не волнует, чего ты хочешь! — Рявкнул я, — Вычистить! Немедленно! Сейчас же!

Повернулся к врачу.

— Мне плевать, как вы это сделаете, но чтоб завтра в ней ничего не было!





ГЛАВА 3




Врач вышел, а я бросилась к Барскому и вцепилась в его рукав.

— Нет! Слышишь? Нет! Ты не имеешь права это решать! Не имеешь! Не смей распоряжаться мною и моим телом!

Повернулся ко мне с расширенными бешеными глазами.

— Имею. Этого не будет. Слышишь? Ты сделаешь, как я сказал и этого… — он подбирал слова КАК назвать нашего ребенка, а я в этот момент понимала, что умираю, что по мне идут трещины и я вот-вот рассыплюсь на осколки и молекулы нескончаемой боли. — этого отродья не станет… ЭТО уберут из тебя!

— Это, как ты сказал, не отродье, это ребенок! И… и он не твой! НЕ ТВОЙ! Поэтому не смей им распоряжаться!

Схватил за горло и сдавил пальцы.

— Что ты сказала?

— Он не твой. — я цеплялась за этот мизерный шанс, как за соломинку, как за волосинку, на которой можно удержаться и не упасть в слипающийся позади меня кровавый мрак, — не твой. Он… он.

— ЧЕЙ? — загрохотал таким ревом, что у меня заложило уши.

— Он Яна…

— Лжешь! — тряхнул за горло, бешено вращая глазами, теряя все человеческое в облике, — Ты лжешь. У тебя не было на это времени!

— Ты плохо знаешь женщин? Время есть всегда. Ты не был со мной двадцать четыре часа в сутки.

— Был. Следил за каждым шагом.

Но неуверенность промелькнула в светлых, безумных глазах. Я впилась в его руку ногтями, ослепленная болью и каким-то диким, звериным инстинктом не позволить тронуть ребенка. Никогда не думала, что этот инстинкт просыпается настолько быстро, настолько мгновенно. Всего лишь час назад я даже не подозревала о его существовании.

— Пусть он родится, и мы проверим чей. Не тронь… я тебя возненавижу, я прокляну тебя.

— Плевать. Меня в этой жизни проклинали чаще, чем ты моргала. Я принял решение и обсуждению оно не принадлежит. Собирай вещи — поедешь в клинику.

— Никуда не поеду. Не дам тебе этого сделать. Вначале придется убить меня.

— Ты меня недооцениваешь. Я не спрашивал твоего мнения. Если будешь мешать усыпят и все равно вычистят. Сделай все по-хорошему, Есения, не зли меня, не своди с ума.


У меня не оставалось даже этого волоска он рвал его, раздирал у меня на глазах.

— Я клянусь никто не узнает. Ни одна живая душа не заподозрит, что это мог бы быть твой ребенок. Дай мне просто уйти. Я просто исчезну из твоей жизни, и ты никогда меня не увидишь… Пойми… у меня никого нет. Это единственное родное. Мое. Моя кровь. Захар… умоляют тебя. Сжалься. Он ведь крошечный. Он ничего тебе не сделал. Ты никогда меня не увидишь… после того, что ты совершил… с моими родителями. Пожалей моего малыша… Не убивай!

Когда я сказала о родителях он изменился в лице, побледнел еще сильнее и отшвырнул меня от себя.

— Собирай вещи. У тебя — посмотрел на часы, — полчаса. Через три дня вернешься домой и забудешь об этом. Будто ничего и не было. Начнешь жизнь сначала.

Нет, кого я прошу? В нем нет н капли сострадания. Он же похож на каменное изваяние, на лед, который невозможно растопить.

— Ты не человек. Ты — дикий взбесившийся зверь… Нет… хуже. Ты — монстр. Даже звери не трогают своих зверенышей, а защищают до последней капли крови… а ты даже не зверь. Ты нечто жуткое и бессердечное. Ты… чудовище!

Расхохотался, кривя рот. Он вообще походил на какого-то безумца словно перестал быть собой. Я никогда его таким не видела.

— Да, я монстр. Жаль, что ты не видела этого раньше. Марш в свою комнату собирать манатки! Мне не до разговоров. Пошла… быстро!

Вытолкал за дверь, и я увидела, как он распахнул дверцы бара, достал бутылку с коньяком откупорил крышку зубами и прямо с горлышка сделал несколько глубоких глотков, потом дернул пальцами воротник и ослабил узел галстука.

В комнату я шла, шатаясь и придерживаясь за стены. Я трезвела и в то же время ощущала, как нарастает пульсация боли и понимание о том, что я слишком много себе придумала, что я влюбилась не в человека, а в… морального урода, в ублюдка не способного на чувства. Не знаю, почему забывала выпить таблетки, прописанные его знакомым врачом, я была юной и безалаберной, рассеянной, слишком витающей в облаках. Меня так шваркнуло об землю, что я все еще открывала широко рот и глотала воздух, немея от боли. Испугался… за свою карьеру, за свою семью. Да не важно за что. Он просто струсил, и я для него действительно никто. И была никем.

Зашла в спальню и прислонилась спиной к стене… Понимания, что во мне есть еще одна жизнь еще не пришло, но мысль, что меня тронут и заберут это маленькое и бесценное чудо, казалась невыносимой, казалась чудовищно жуткой. Нееет. Я не дам. У меня больше никого нет. Это мое… часть меня. Может я не готова, может я буду плохой матерью, может… не знаю, но я не могу убить своего малыша. Он мой прежде всего. Он растет во мне, и никто не имеет права у меня его забрать.

Я подошла к окну, посмотрела на карниз под окном и на забор, на машину в которую грузили спиленные в саду засохшие деревья и кустарники, а потом перевела взгляд на свой сотовый. Безумная мысль пронизала воспаленный мозг. Я должна попытаться, должна попробовать, должна! Схватила сотовый и набрала номер Яна.

— Привет… мне нужна твоя помощь. Если не испугаешься, а если откажешь я пойму. Забери меня отсюда. Быстро. Прямо сейчас. Я вылезу из окна, через несколько минут откроют задние ворота, будут вывозить мусор. Вырубили несколько деревьев в саду, я проскочу, но ты должен ждать меня в машине.

— И… я-то приеду. Не вопрос. А дальше что? Думаешь он тебя не найдет?

— Дальше высадишь меня где-то в городе, и я придумаю, что делать. Просто увези. Сможешь?

— Через сколько?

— Через … не знаю. Быстро. Как можно быстрее.

— Буду через семь минут.

Он отключился, а я бросилась переодеваться, стаскивать с себя ненавистное платье. Слез не было. Была решимость и злость. Была боль, перерастающая в невыносимую агонию, но я не позволяла ей овладеть мною, сломать меня. Потом. Я буду плакать позже, когда спрячусь от него. Куда? Я не знала куда. Мне некуда идти. Я еще ничего не решила и не придумала. Когда вылезла в окно не возникло даже и капли страха, я не думала ни о чем. Я хотела только одного — бежать. Спустилась вниз и затаилась возле грузовика с сухими стволами и ветками. Вот-вот должны были открыть ворота. Посмотрела на сотовый. Пришла смска от Яна «я здесь». Кивнула сама себе и приготовилась бежать возле бортика грузовика, чтоб никто не заметил.

Сама себе не поверила, когда удалось, когда уселась на переднее сидение и Ян сорвался с места, вдавливая педали газа.

— Что такое? Тебе опять что-то запретили или поссорилась со своим деспотом?

Я посмотрела на парня, задыхаясь и глотая каменный комок в горле.

— Женись на мне.

— Что?

— Ты можешь на мне жениться? Мы потом разведемся. Никаких претензий, ничего.

— Дело не в претензиях, а в твоем психическом здоровье. Мне кажется или ты под чем-то?

— Я не под чем-то… мне надо спасти… надо.

— Кого спасти?

— Ребенка, — ответила и сама не поняла, что сказала это вслух.

— Какого ребенка?

— Моего ребенка… он хочет вырезать его из меня, хочет, чтоб я сделала аборт. Насильно. Женись на мне. Я скажу, что ребенок твой и может монстр не тронет его…

— А он чей? — как-то глухо спросил Ян, даже не глядя на меня.

— Не важно чей. Какая разница? Он мой! Он прежде всего только мой!

Закричала и затряслась вся от мысли, что … что он и правда только мой. Никому не нужный, крошечный там внутри, такой беззащитный.

— Ладно. Женюсь. Ты только не нервничай так. Ты бледная, как смерть. Возьми в дверях воды попей. Что-то придумаем. Найду где тебя спрятать… Конечно стремно, что ты с кем-то. Обидно даже… Я ведь тебя… Но хрен с ним потом разберемся с этим.

Я вскинула руки и обняла Яна за шею, всхлипывая от нахлынувшего чувства безмерной благодарности, от какого-то облегчения и надежды, что все еще может как-то быть иначе… О Барском я порыдаю потом, потом буду выть и корчится от боли. Потом буду ненавидеть его и умирать от этой ненависти.

— Спасибооо

— Да пока не за что. Пристегнись и попей воды.