Корона из ведьминого дерева. Том 2

– Выжимаешь последнюю каплю молока из груди, лорд мэр? – спросила у него королева, но тихо, чтобы ее услышали только сам мэр, король и архиепископ.

Высокие здания по обе стороны Главной улицы уже закрыли солнце, королевская процессия ехала по длинному, затененному коридору, и копыта лошадей шлепали по грязи. Солдаты в передних рядах сняли шлемы, чтобы показать свои лица, и махали толпе, где у многих были друзья и возлюбленные, которых они не видели с начала зимы.

– Посмотри на них, – сказала Мириамель, и в первый момент Саймон подумал, что она имеет в виду солдат, но потом понял, что она говорит о приветствовавших процессию горожанах Эрчестера. Главная улица выходила на Ворота Нирулаг и въезд в Хейхолт. – Половина из них знала только мирное время. Или только нас с тобой в качестве монархов.

– Но это, несомненно, хорошо. – Весь день его настроение оставалось скорбным, но мысли жены оказались еще более мрачными и вызывали тревогу. – Именно ради этого мы работали. Чтобы дать им мир и накормить. Все хорошо, Мири.

– Так было. Возможно, теперь будет иначе.

Он поджал губы и не ответил. Саймон уже давно понял, что иногда наступают моменты, когда он может только еще сильнее ухудшить ситуацию. «Она никогда не сможет забыть, что сделал с этими людьми и землей ее отец, – подумал он. – И, что еще обиднее, никогда не забудет своего отца».

Мгновение он думал о короле Элиасе в период его краткого расцвета, когда он въезжал в эти же ворота в день коронации, под теми же замечательными резными изображениями Престера Джона, созданными в честь одержанной им столетие назад победы над Адривисом, последним императором Наббана. Упадок древней южной империи начался намного раньше, но после победы Джона Наббан, прежде повелевавший миром, стал всего лишь частью империи Джона – владением, простиравшимся от островов теплого южного океана до мерзлых северных земель Риммерсгарда. А когда Джон наконец умер, дожив до весьма преклонного возраста, и отец Мириамель, красивый сын короля Элиас бескровно получил корону, короткое время империя оставалась мирной и богатой – и стабильной.

Но не прошло и года, как в Эрчестере возникло множество проблем, мужчины и женщины начали испуганно метаться в поисках сомнительных убежищ, дома рушились под тяжестью снега и пренебрежения, странные тени бродили по пустым ночным улицам. А Хейхолт вместе со своими гордыми башнями стал местом еще более пугающим, где шепотом передавались жуткие секреты, раздавались раздирающие сердце крики, но никто не пытался расследовать их причины, а убывающее население пряталось за запертыми после заката дверями.

В конце концов Мириамель пришлось убить собственного отца. Чтобы спасти его и остановить и, весьма вероятно, сохранить всем жизнь, но она никогда не говорила об этом, и Саймон старался не вспоминать о тех событиях.

«Но так больше не будет – мы этого не допустим. Мири должна знать, – думал Саймон. – Да, плохие вещи случаются, такова судьба смертных людей, но Мири и я… нам суждено жить счастливо».

Однако собственные мысли показались королю не слишком убедительными.





* * *


Если в Эрчестере развевались флаги и бурлили радостные толпы горожан, то в самом замке все выглядело заметно спокойнее, хотя придворные и слуги не скрывали удовольствия от возвращения монархов. Саймон, Мириамель и остальные придворные спешились в Наружном дворе, большая часть солдат разошлась по казармам, но королевская стража продолжала окружать короля и королеву. Саймон изо всех сил старался выглядеть довольным, когда высокопоставленные придворные один за другим подходили, чтобы приветствовать королевскую чету и радушно пригласить их в замок.

Последним, с церемониальными ключами от Хейхолта в руках, стал сам лорд-канцлер Пасеваллес. Он преклонил перед ними колено, протянул шкатулку с ее сверкающим содержимым и сразу поднялся. В его соломенного цвета волосах все еще не появилось седины, с некоторой завистью отметил Саймон, хотя Пасеваллес был всего на несколько лет младше.

– Боюсь, нам нужно многое обсудить, – сказал Пасеваллес. – Конечно, я понимаю, что ваши величества устали…

– Нет, вы правы, лорд-канцлер, – ответил Саймон, и Мири кивнула. – Есть вещи, о которых нам следует узнать немедленно. На самом деле мы поедим и немного отдохнем, а потом, когда часы пробьют два, мы с королевой ждем тебя в Большом зале. Граф Эолейр и герцог Осрик также должны прийти. Да, пожалуйста, позаботься, чтобы присутствовал принц Морган.

– Конечно, ваше величество. – Однако Пасеваллес выглядел смущенным.

– Что-то не так, лорд-канцлер? – спросила Мири.

– Просто… слишком много всего произошло за время вашего отсутствия. – Он наклонился вперед и заговорил, приглушив голос, хотя остальные придворные находилась на значительном расстоянии. – К нам вроде бы пожаловал… посол ситхи.

– От Джирики и Адиту? В самом деле? – Саймон явно удивился и почувствовал, как сердце забилось быстрее – это была очень хорошая новость. – Превосходно! Где он? Мири, ты слышала?

– Я слышала. – Но королева смотрела в лицо лорд-канцлера и увидела там то, чего не заметил Саймон.

– Но это еще далеко не все, верно? Ты сказал: «вроде бы»?

Пасеваллес кивнул.

– Да, ваше величество. Посол не он, а она. Кто-то попытался ее убить. Мы еще не знаем, добился он своего или нет, она находится в тяжелом состоянии.



После возвращения королевской четы в конюшнях стало шумно – лошади, конюхи, мальчишки, уборщики и, конечно, несколько дюжин оруженосцев ревностно приглядывали за великолепными лошадьми своего господина или госпожи. Вернувшиеся животные фыркали и громко ржали, когда их вели в прежние стойла, словно приветствовали старых друзей и родственников, остававшихся дома.

При других обстоятельствах, в особенности после долгой утренней прогулки, Морган с радостью предоставил бы своему оруженосцу Мелкину позаботиться о Каване, но мерин захромал во время последней части путешествия через Эрчестер, и Морган хотел проследить, чтобы с лошадью обошлись надлежащим образом. Он увидел одного из конюхов и поманил его к себе.

– Да, ваше высочество? И добро пожаловать домой, принц Морган.

– Устрой моего Кавана. – Морган похлопал мерина по шее. – У него не в порядке правая передняя нога. Возможно, под подкову попал мелкий камешек, но я не сумел его найти.

– Я попрошу кузнеца его осмотреть, ваше высочество, – с поклоном сказал конюх и взял поводья. – Здесь полно сладкой летней травы, так что не беспокойтесь за него.

Пока Морган наблюдал за конюхом, который вел лошадь через толпу кривоногих мужчин и сновавших туда-сюда мальчишек, что-то так сильно ударило его сзади по ногам, что колени у него едва не подогнулись, но уже в следующее мгновение две руки обхватили его за пояс и сжали. Охватившая Моргана паника тут же исчезла, как только он услышал знакомый голос:

– Я так на тебя сердита! Ты обещал отправлять мне письма, но совсем не писал!

Морган попытался оторвать от себя сестру, но она уже обежала вокруг него и принялась цепляться за тунику и наступать ему на ноги, словно собиралась забраться на него, как на дерево.

– Подожди. Подожди! – рассмеялся он. – Я тебе писал. – Морган наклонился, поднял Лиллию на руки и прижал к себе. – Ты стала тяжелее. Наверное, пробиралась на кухню и таскала конфеты? Неужели никто за тобой не присматривал? – Он слегка отодвинул ее от себя, хотя она так извивалась, что Морган с трудом удерживал ее на руках. Она заметно повзрослела, и это его поразило, лицо Лиллии стало более вытянутым и худым, хотя она и состроила гримасу. – И ты потеряла зуб, Лил! Теперь ты выглядишь как старая нищенка!

Она попытался стукнуть его по голове, но Морган увернулся.


– Ты написал всего одно письмо, Морган, – сказала она, – ужасно давно – в месяце фейервер! Я знаю, потому что получила его сразу после Праздника свечей. Бабушка и дедушка присылали мне много писем королевской почтой, и дядя Тимо, а ты только одно! – Лиллия посмотрела на него с мрачным выражением, впрочем, ее лицо тут же посветлело. – А ты знаешь, что у нас в замке зитер? Она едва жива, но тетя Тиа-Лиа сказала, что она настоящая фейри.

Морган не понял, о чем говорит сестра, но не сумел сдержать смех.

– Я скучал по тебе. И сожалею, что не писал больше. – Он обнял сестру и поцеловал ее в щеку, но она продолжала сопротивляться. – А теперь я ужасно хочу есть. Ты мне можешь помочь?

– Глупый. – Она бросила на него взгляд, настолько переполненный одновременно возмущением и любовью, что именно в это мгновение Морган почувствовал, что он действительно вернулся домой. – Тебе не нужна помощь. Кто-нибудь тебе принесет. Ты принц.

– О да, ты права. Я забыл. Ладно, тогда я приказываю тебе пойти и отыскать для меня какой-нибудь еды, чтобы я мог утолить голод.

Она покачала головой:

– И это тоже глупые слова. Я принцесса. Я не должна.

– Тогда мне придется тебя похитить и заставить выполнять мои приказы! – Он внезапно наклонился, подхватил ее за талию, поднял и перебросил через плечо. – Поймана жестоким гигантом! Принцесса-поросенок теперь обречена!

Она перестала отбиваться и завизжала.

– Гигант! Я забыла! Один из солдат рассказал нам, что вы встретились с гигантом, и рыцари с ним сражались! Это правда, Морган? Ты действительно сражался с гигантом?

По лицу Моргана пробежала тень, на мгновение испортив радость от встречи с сестрой, и он аккуратно поставил ее на усыпанный соломой пол.

– Тебе не о чем беспокоиться, – сказал он ей. – Я не видел никаких гигантов.



– Мы так скучали! Должно быть, вы рады вернуться домой, ваше величество. Теперь вы снова там, где все можно делать должным образом. – Леди Тамар, жена барона Эйнсберри, от которой пахло фиалковым корнем и совсем чуть-чуть потом (стало довольно тепло), принялась зашнуровывать корсет Мириамель.

Хрупкое здоровье молодой женщины не позволило ей отправиться на север.

– О да, замечательно.

Однако после сравнительной свободы в течение нескольких месяцев путешествия, проведенных в седле, Мириамель совсем не спешила вернуться к формальной одежде, которой требовало участие во Внутреннем совете. Она и в лучшие времена не любила носить корсет, теперь же у нее возникло чувство, будто ее заколачивают в гроб.

Женщины быстро надели на нее драгоценности и тяжелый головной убор. Леди Тамар, которая обнаружила, что беременна, как раз в тот момент, когда королевская процессия отправилась в Риммерсгард, уже заметно округлилась.

– Вы так красивы, моя королева, – сказала Тамар, глядя на работу придворных дам. – Как ваш муж должен вами гордиться!

Мириамель только вздохнула. Она чувствовала себя как статуя святого, которую готовят к религиозным праздникам. В разговор вмешалась леди Шуламит.

– С вашего разрешения, ваше величество, могу я привести в порядок ваше лицо? Прошу меня простить, но у вас кожа покраснела от солнца.

– О да, конечно.

Эту процедуру Мириамель также ненавидела, но терпела в особых случаях – в те моменты, когда ей требовалось выглядеть как настоящая королева. Она наморщила нос, уловив уксусный запах отбеливателя, но позволила молодой женщине его нанести и почувствовала, как он сушит и без того сухую кожу, когда леди Тамар передала ей зеркало. Было довольно трудно его поднять так, чтобы увидеть собственное отражение, когда рядом находились три женщины, а четвертая неуклюже возилась у щиколоток, надевая туфли ей на ноги. Когда королеве наконец удалось разглядеть свое белое, как у призрака, лицо, она едва не уронила зеркало.

– Нет! – сказала она. – Нет. Уберите это.

– Что? Что убрать, ваше величество?

– Краску с лица. Я не буду так выглядеть. Не сегодня. – Из зеркала на нее смотрели не знакомые черты стареющей женщины, а отвратительное привидение, которое выскочило к ней из темноты рядом с Северной дорогой, похожие на трупы лица убегающих норнов. – Немедленно, Шуламит. Я похожа на Белых Лис.

Дамы были настолько изумлены, что с трудом сумели скрыть свои удивленные взгляды, но леди Шуламит тут же принялась снимать свинец и уксусный отбеливатель при помощи куска влажной ткани.

У Мириамель так сильно дрожали руки, что ей пришлось их стиснуть и положить на колени. Она понимала, что ее дамы пребывают в недоумении. Как они могли знать, чему она стала свидетельницей, что чувствовала? Те, что сопровождали ее в Элвритсхолл, сидели в палатках под охраной, когда норны с боем пробивались вниз по крутому склону холма, в то время как сама Мириамель находилась в темноте, в хаосе, среди мечущихся солдат и лошадей и пыталась отыскать мужа.

Ее дамы ничего не видели, кроме встревоженных лиц подруг, их всех собрали в королевском шатре, чтобы они там дождались окончания страшного нападения норнов. Но их королева не могла забыть жуткое чудовище, которое продиралось к ней сквозь деревья, точно гигант-людоед из далекого прошлого, когда эти ужасные существа бродили по земле, а люди могли лишь прятаться и молить небеса о спасении.

Хватило бы одного гиганта, но эти женщины и представить не могли, как скакали норны вслед за ним, прижимаясь к шеям своих темных лошадей, и их лица казались в ночи погребальными масками, они кричали и смеялись, прорываясь сквозь ряды смертных, превосходящих их числом в десять раз, а потом исчезли в степях, начинавшихся за дорогой, оставив распростертые тела тех, кто не успел убраться с их пути.

«Нет, – решила Мириамель. – Я не пойду на совет с лицом, как у этих демонов».

– Давайте, убирайте все белое, – заявила она. – Пусть я буду загорелой, как обычная крестьянка. И замените черную мантию на голубую, со звездами, похожую на вечернее небо. Да, мы продолжаем скорбеть по герцогу Изгримнуру, но сегодня я должна надеть что-то другое.

Ее дамы, так и не поняв странного настроения королевы, поспешно повиновались.





* * *


Мири удивилась, увидев, что муж ждет ее у входа в тронный зал.