Новые земли

Оказавшись в опустевшей базе, только что покинувший пост начальника стратегической части в одном из отделов Главного Морского штаба Лев Александрович, опираясь на свой предыдущий опыт службы в должности флаг-капитана начальника эскадры Тихого океана и плаваний на «Рюрике», «России» и миноносцах, занялся теоретическими проработками. К своей работе он смог привлечь офицеров из штаба и капитанов пароходов, хорошо знавших театр боевых действий и оставшихся на берегу.

С приходом эскадры эти разработки были изучены уже штабом Рожественского, также занимавшимся подобной работой на переходе. В итоге, в результате взаимодополнения двух совершенно разных теоретических выкладок, получился вполне законченный основательный документ.

В попавшей на стол командующего записке уже были обобщены предложения всех офицеров эскадры, штаба, а также ветеранов отряда крейсеров и командиров миноносцев, заслуживавшие внимания и дальнейшей проработки. А также учтен последний опыт океанского плавания современных боевых кораблей, без возможности портового обеспечения.

Из всех вариантов самым эффективным, в плане нанесения ущерба противнику, признавался выход на оперативный простор южнее Цусимы, но при этом возникали естественные сложности со снабжением, так как подобный рейд должен был осуществляться значительными силами и быть достаточно продолжительным, чтобы оказать заметное влияние на японские военные перевозки. Русских баз южнее Владивостока не было, а бункеровка в нейтральных портах представлялась рискованной и затруднительной, учитывая значительное британское присутствие в регионе.

В записке предлагался вариант временной оккупации одного из островов архипелага Рюкю под угольную станцию, со снабжением углем и прочими припасами из Сайгона. Это должен был быть остров с подходящей гаванью для стоянки крупных судов, достаточно удаленный от судоходных путей и не имеющий телеграфной связи с основной Японией. Самой подходящей кандидатурой, с навигационной точки зрения, выглядел остров Окинава, но он не подходил из-за проходившей через него телеграфной линии Нагасаки – Формоза. Впрочем, и без Окинавы найти укромную бухту для перегрузки угля среди множества этих островов, частью не обитаемых, не так давно аннексированных Японией, было вполне реально.

По данным штаба, полученным от командира интернированного в Сайгоне крейсера «Диана» капитана первого ранга Ливена, там на береговом складе и 15 пароходах уже имелось около 39 000 тонн угля. Еще какое-то количество было закуплено Гинзбургом в конце апреля в Шанхае и также вывезено пароходами в Сайгон. Это еще примерно 20 000 тонн. А последнюю партию купленного в Шанхае угля, по непроверенным пока данным около 50 000 тонн, англичане арестовали на берегу, не дав погрузить.

Таким образом, уголь южнее Цусимы был. Оставалось лишь организовать встречу угольщиков с рейдерами, что было весьма не просто, учитывая возможности связи, навигации и погодные условия. Этот вопрос требовал серьезной проработки и зависел от многих, пока не определенных факторов. В первую очередь от готовности к рейду наших крейсеров. Поэтому его окончательное решение отложили до прояснения ситуации, продолжив работу по отработке способов связи с угольщиками. Вероятные трудности с согласованием действий из Владивостока и Сайгона были вполне разрешимы по средством телеграфа, работавшего вполне надежно.

Организацией угольного конвоя в Сайгоне, по планам штаба, должен был заняться светлейший князь А.А. Ливен, уже занимавшийся наймом пароходов для снабжения второй эскадры ранее. Этот распорядительный офицер, после прихода туда смог навести должный порядок как на складе, так и в порту, наладив дружественные отношения с местной колониальной и военной администрацией, весьма нам симпатизировавшей. Что в достаточной мере проявилось во время стоянки в Индокитае. Кодовую телеграмму о подготовке к выходу в море по первому требованию нескольких пароходов ему планировали послать сразу после прояснения ситуации, а пока с нарочным решили отправить соответствующий приказ штаба флота и особо секретные рекомендации и коды для телеграфного сообщения с Владивостоком и Петербургом.

Уже готовившийся выехать к князю Ливену офицер походного штаба Рожественского мичман Ростамович попутно должен будет доставить свежую штабную корреспонденцию нашему военному представителю в Шанхае полковнику Десино. А также отправить оттуда один из наших пароходов на встречу со вспомогательными крейсерами для передачи им приказа о скорейшем возвращении во Владивосток и инструкций на переход.

Вторым вариантом действий на вражеских судоходных трассах был прорыв наших крейсеров и пароходов-рейдеров в Тихий океан через пролив Цугару. Этот прорыв был возможен, но имел бы лишь набеговый характер, так как действия нашего флота не могли распространяться много южнее Токийского залива, опять же из-за отсутствия передовых пунктов снабжения, что уже подтвердилось рейдом владивостокских крейсеров в июле 1904 года. Грузить уголь в Тихом океане с борта другого судна было не реально по погодным условиям. Несмотря на большой международный резонанс, это все же было кратковременное и не достаточно эффективное воздействие.

Вопрос увеличения времени нахождения наших рейдеров у вражеского Тихоокеанского побережья можно было решить вахтовой службой в тех водах наших больших пароходов-крейсеров. Обладая гораздо большей автономностью и сменяя друг друга для необходимого ремонта и бункеровки хоть во Владивостоке, хоть на островах Рюкю, они могли организовать постоянные дозоры на основных судоходных трассах.

В качестве угольной станции для подобной, фактически автономной экспедиции, предлагалось использовать Порт Лойда на островах Бонин, к югу от Токийского залива, куда можно было отправить несколько пароходов с углем и прочими видами снабжения из того же Сайгона. Однако в этом случае признавалось, что действия одних вспомогательных крейсеров на восточных подходах к внутреннему японскому морю и Токийскому заливу были слишком рискованны.

К тому же крейсерство у Тихоокеанского побережья, из-за огромной протяженности коммуникаций не могло перекрыть полностью движение судов этими маршрутами. К тому же оно не оказывало почти никакого влияния на снабжение японских армий в Маньчжурии и на подвоз сырья и промышленной продукции из Европы через порты острова Кюсю и Симоносекский пролив, где шел основной грузопоток, а следовательно, и на ход войны в целом влияло не слишком сильно, при значительном риске всей операции и огромных затратах. Поэтому этот вариант признавался менее целесообразным.

Существенно усилить давление на японские войсковые коммуникации между метрополией и портами Кореи и Китая было возможно лишь при резком сокращении расстояния до них, то есть при оккупации Цусимы. При всей, кажущейся невероятности этой идеи, её реализация сулила колоссальные преимущества. Одновременно прерывалась прямая телеграфная связь японских армий в Корее и Маньчжурии с метрополией, осуществлявшаяся по кабелям, шедшим через этот остров, а пути подвоза снабжения оказывались под ударом не только крейсеров, но также и наших легких сил, в том числе миноносцев и даже возможно подводных лодок. Более того, при базировании передовых отрядов флота на Цусиму становились досягаемыми даже такие крупные пункты снабжения армии маршала Оямы, как Чемульпо, Порт-Артур и Дальний.

В то же время сразу возникала проблема снабжения столь удаленного гарнизона. Однако в этом случае безопасность наших коммуникаций довольно надежно могла быть обеспечена при контролировании северо-восточного корейского побережья вплоть до Гензана, что теперь было вполне реально, и при нейтрализации японской базы Майдзуру в заливе Вакаса.

Ни в Корее, ни в заливе Вакаса крупных сил японского флота никогда раньше постоянно не базировалось, поэтому нейтрализация этих пунктов внезапным ударом или даже овладение ими (как предлагалось в случае с Гензаном) было вполне выполнимо. Однако требовалась основательная разведка и подготовка.

Даже в случае, если Цусиму в итоге придется оставить, подобный рейд нанесет непоправимый ущерб имиджу Японской империи. Но при этом необходимо провести полноценную организованную эвакуацию, чтобы это не было похоже на бегство и разгром.

Отложив штабные выкладки, Рожественский начал раскладывать на столе большую карту, прилагавшуюся к записке и склеенную из нескольких, так как ни одной подходящей, охватывавшей весь предполагаемый театр боевых действий, просто не было. Но на столе она не поместилась, и ее пришлось расстилать на полу. Масштаб мысли штабных стратегов и охватываемые войной территории впечатляли! Снова взявшись за записи и вооружившись линейкой, Зиновий Петрович продолжил изучение, порой отходя от карты подальше, чтобы окинуть взглядом всю картину.

Так продолжалось еще около часа, после чего, немного поразмыслив, командующий занялся составлением приказа для капитана первого ранга Ливена, мичмана Ростамовича и предварительного плана мероприятий, по разведке и блокированию Майдзуру и оккупации Гензана, с последующей атакой Цусимы. Закончив работу с документами уже далеко за полночь и сразу отправив их в штаб с нарочным с приказом немедленно принять к исполнению, Рожественский наконец лег отдыхать. Но в отличие от похода, не в легкое парусиновое кресло на мостике броненосца, а в постель в своей каюте, что обеспечивало, хотя и краткий, но все же полноценный отдых.

Подводники появились у Рожественского уже через день после его визита, представив на рассмотрение обширный список необходимых запчастей и оборудования. В ходе дальнейшего обсуждения пришли к выводу, что самым надежным и быстрым способом получить все это является закупка в САСШ. Нашему атташе в Сан-Франциско тут же отбили телеграмму со списком, а госпитальное судно «Орел» получило приказ готовиться к срочному переходу через океан. Спустя трое суток «Белый Орел» покинул бухту Золотой Рог и через Курильские острова ушел на восток.

Не менее насыщенным для нового наместника, да и для всех в крепости, выдался и следующий день, и вся неделя, и еще несколько следующих. Город быстро привык жить на осадном положении, которое было введено вскоре после прибытия второй эскадры. Некоторые неудобства вполне компенсировались существенным осложнением работы японским шпионам. Об их арестах по городу ходили настоящие легенды, вплоть до откровенных небылиц.

Кроме того, осадное положение позволило существенно упростить некоторые юридические процедуры, связанные с угрозой обороноспособности крепости. Так, всего за неделю было арестовано и отправлено на исправительные работы в Сучанские угольные копи четверо интендантов, пойманных на воровстве, и двое купцов, желавших нажиться на поставках гнилого провианта и материалов для ремонта кораблей флоту. Кроме них набралось еще два вагона прочей «шпаны», кормившейся в мутной воде и мешавшейся под ногами.

После этих арестов цены на продукты упали аж на треть, а необходимые для гарнизона и флота взрыватели, котельные трубки и даже листовая сталь, правда в ограниченном количестве, нашлись на складах порта и железнодорожных складах Никольск-Уссурийска. К тому же совершенно неожиданно выяснилось, что почти все недостающее оборудование для ввода в строй второй электростанции уже доставлено, так же как и электрические лебедки для снарядных мастерских.

Также отыскались дополнительные комплекты армейской и морской формы и сапоги, что позволило наконец полностью обмундировать личный состав флота, изрядно истаскавший в угольных авралах и боях свою одежду и обувь. Медикаменты, шанцевый инструмент, взрывчатка для горных работ и переснаряжения снарядов и прочие полезные вещи находились порой в самых неожиданных местах, так что отпала надобность в их срочной доставке по железной дороге из европейской части страны.

Весь Владивосток жил теперь только для флота. На работы в порт нанимали все новые и новые бригады, формируемые вокруг опытных мастеровых, постоянно прибывавших из Питера, Севастополя и Нижнего Новгорода. С ремонтировавшихся кораблей круглые сутки доносился грохот кувалд и клепальников, визг лебедок и перестук чеканщиков. Броненосцы и крейсера стояли облепленные баржами, кранами и понтонами со всех сторон. Буксиры и катера сновали между всем этим как муравьи.

Резко и основательно перетряхнули «береговое болото», отправив в отставку часть комендантов сигнальных постов, явно не справлявшихся со своими обязанностями. Времени на раскачку и поучения не было. Вновь назначенных и тех, что остались, всемерно стимулировали к расширению контролируемой территории и обеспечению надежной и быстрой связи. Увеличивались гарнизоны вдоль всего русского Дальневосточного побережья.

Обнаглевших в последние месяцы хунхузов, орудовавших восточнее Сучана вплоть до залива Владимира и далее по побережью, начали усиленно гонять по тайге и горам полицейские команды и казачьи эскадроны, что требовало постоянной подпитки людьми и припасами из гарнизона крепости. Все это стало возможным лишь благодаря резко возросшей интенсивности прибрежного каботажа.

Кроме того, постоянно требовались люди на земляные и другие работы при сооружении новых батарей и прочих военных объектов на берегах залива Петра Великого, куда брали в основном китайцев и корейцев, как более дешевую рабочую силу. Возводились так же дополнительные линии сухопутных укреплений, некоторые береговые батареи переносились на более подходящие места. Причем все перестраиваемые батареи, также как и возводимые вновь, комплектовались исключительно патронными пушками, выделяемыми флотом.

Вся старая береговая артиллерия сдавалась на хранение или отправлялась в отдаленные бухты для вооружения второстепенных батарей или противодесантных укреплений, так же строившихся в больших количествах. При их возведении часто использовали деревянные основания под орудия, что существенно сокращало затраты средств и времени.

Опытные бригады ухитрялись подготовить площадки под пушки всего за сутки. Конечно, после этого требовалось еще построить брустверы, укрытия и жилье для расчетов. Вырыть и оборудовать погреба, пути подачи боезапаса и командные пункты, но, при необходимости, даже без всего этого батарея уже могла стрелять, что было не маловажно в той тревожной обстановке, что царила в крепости, пока флот стоял на вынужденном приколе.

С максимальным соблюдением секретности силами экипажей разбираемых на запчасти кораблей и штрафников расширялась сеть сигнальных постов, покрывавших все дальние подступы к Владивостоку на островах и побережье, часть из которых (все новые островные) соединили с крепостью телеграфом. Из-за недостатка минеров, для обслуживания этих станций привлекались служащие почтового ведомства, мобилизованные на службу во флот.

В течение всего двух недель общее число сигнальных постов на побережье увеличилось с 32, бывших до прихода эскадры, до более чем полутора сотен. Причем между всеми постами на берегах Амурского, Уссурийского, Посьетского заливов, бухты Америка и далее на восток была проложена телефонная и телеграфная связь, оборудованы коммутаторы, соединенные проводами со штабом.

Интенсивные тренировки минеров, обслуживавших станции беспроволочного телеграфа, не прекращались с приходом в базу ни на один день. Введенные еще в походе на Второй тихоокеанской эскадре дни радио теперь распространились на всю крепость Владивосток и даже на залив Посьет и бухту Ольги, где также было начато сооружение береговых укреплений, организованы новые угольные склады, расширены старые и развернуты довольно мощные радиостанции, доставленные с Балтики и Черного моря.

Поскольку не прекращавшиеся в бухте Новик ни днем, ни ночью ремонтные работы не позволяли организовать нормальный отдых для экипажей, на берегу острова Русский был разбит временный лагерь, а штаб разместился на борту «Урала». На этом крейсере также были оборудованы учебные классы для занятий моряков с эскадры и мобилизованных связистов из береговой обороны крепости.

Все занятия радио-телеграфистов, как ветеранов, так и вновь набранных уже в базе, проводились с соблюдением максимальной секретности. Отрабатывались операции как приема и передачи телеграмм, с определением примерного пеленга на передатчик, так и их быстрой шифровки и дешифровки. Разрабатывались новые шифры и коды. Для ускорения обработки телеграмм упрощались уже имевшиеся.

Активные строительные работы, направленные на укрепление крепости с моря, проводились при широком использовании армейских частей, отправлявшихся целыми батальонами и даже полками в отдаленные бухты для саперных работ на длительное время. Это позволило незаметно для японской агентуры организовать учебные лагеря в бухтах Стрелок и Восток, где войска обучались высадке с судов на необорудованный берег и в портах, взаимодействию с корабельной артиллерией и сооружению временных пристаней. Разрабатывались оптимальные варианты погрузки-разгрузки снаряжения и снабжения на пароходы. Для этих целей использовались 2 трофейных судна и вооруженный двумя 75-миллиметровками транспорт «Алеут», являвшийся одновременно судном снабжения учебных частей.

По распоряжению Рожественского, вооружение получили все транспорты Владивостокского порта и даже оба буксира, пришедшие с эскадрой. При этом калибр 47 мм был минимальным и являлся не более чем второстепенным, а пароходы более 3500 тонн имели уже от двух до трех шестидюймовок или стодвадцаток.

Причем командующий лично контролировал эти работы, выполняемые самими экипажами судов. Орудия брали с выведенных пока из боевого состава больших броненосных крейсеров и «Суворова» с «Ослябей», но частично комплектовали береговыми или вновь прибывшими расчетами, так как опытные комендоры были нужны для восполнения потерь на действующей эскадре.


Возражения некоторых офицеров по поводу фактического вынужденного разграбления этих четырех кораблей Рожественский отмел категорическим распоряжением обеспечить ремонт и перевооружение действующего состава флота и судов обеспечения в кратчайшие сроки и любыми способами. А поскольку прибывающих по железной дороге пополнений и материалов было для этого явно недостаточно, вопрос был закрыт. Хотя в столицу ушло несколько «кляуз» на самодурство нового наместника императора, слишком много о себе возомнившего.

Не оставил Рожественский без внимания и еще один, только зарождавшийся вид оружия. Посетив Владивостокскую крепостную воздухороту, он долго беседовал с ее командиром капитаном военного ведомства Постниковым, а также его заместителями лейтенантами Алексеевым и Большовым, пообещав содействие со своей стороны в любых вопросах.

При этом Зиновий Петрович восхитился способности русского человека делать из неподходящих и негодных вещей вполне работоспособные и отвечающие своему назначению приборы и конструкции. На неотложные нужды воздухоплавателей было выделено 25 000 рублей из «призовых денег». Кроме того, по его приказу изысканы необходимые для производства газа 780 пудов кислоты и 4 ведра кюновского лака для ремонта оболочек шаров.

На вооружении роты на тот момент состояли три сферических шара в 400–500 кубов, изготовленные во Владивостоке, еще два таких же шара были доставлены из Севастополя летом 1904 года, а к осени прибыли еще три германских аэростата объемом по 700 кубических метров. Для обслуживания шаров рота была укомплектована приборами и газоделательным заводом, доставленными также из севастопольского парка.

Самым свежим пополнением были 4 немецких змейковых аэростата системы «Персиваль-Зигсфельд», прозванные обслугой за свою специфическую форму «колбасой», со всем необходимым оборудованием и приборами с крейсера «Русь» и еще 2 шара, не успевшие в Порт-Артур.

Вооружение и оснащение содержалось в образцовом порядке, что было очень не просто из-за нехватки помещений. Кроме того, приписанные к роте пароходы «Колыма» и «Камчадал» были недостаточно оборудованы для базирования аэростатов. На них не было никаких механических приспособлений для подъема и спуска шаров. Все выполнялось с помощью ручных лебедок, а потому очень медленно. Не хватало людей.

После визита командующего воздухорота начала быстро расширяться, вскоре переформировавшись в воздухоплавательный парк, который обосновался на острове Русском. Рядом с береговой батареей у мыса Вятлина оборудовали полигон с ангарами и мастерскими, где постоянно проводили учения и тренировки палубных команд, поднимавших аэростаты без экипажей.

Регулярные учения, проводимые как заместителем командира роты Большовым, безусловно, одним из самых подготовленных русских морских воздухоплавателей, так и лейтенантом Алексеевым и мичманом Дорожинским, в тесном взаимодействии с флотским командованием, позволили значительно повысить уровень подготовки аэронаблюдателей – старослужащих роты, вполне освоившихся со спецификой местных погодных условий. А также обучить несколько новых квалифицированных экипажей аэронаблюдателей.

Это позволило выделить часть сил для обеспечения наблюдения за подходами к заливу Петра Великого с моря. Был развернут передовой сигнальный пост, оснащенный аэростатом, газоделательным заводом и запасом газа в баллонах, а также станцией беспроволочного телеграфа, на острове Рикорда. А флот аэростатоносцев пополнился крейсером второго ранга «Урал», поставленным к стенке завода вне графика для проведения необходимых работ. Все носители аэростатов оснащались газоделательным оборудованием и запасом газа в баллонах, достаточным для наполнения шара.

Кроме того, по рекомендации воздухоплавателей поддержанной Рожественским, все аэростатоносцы в обязательном порядке должны были иметь обширные парусиновые тенты в корме. Эти легкие сооружения предназначались для укрытия готовых к подъему шаров от искр из дымовых труб, ветра и волн.

Для ускорения подъема и опускания шара устанавливались паровые или электрические лебедки и прочие приспособления для обслуживания аэростатов. Многие из них изготавливались впервые. Носители шаров должны были иметь также один запасной шар со всем положенным оснащением и достаточным запасом химикалий для заполнения его оболочки в случае потери основного аэростата.

Также началась серьезная разработка тактики применения пароходов-аэростатоносцев в составе эскадры при ведении морского боя, блокаде побережья или атаке на хорошо укрепленную береговую позицию. Кроме того, прорабатывались способы управления отрядами кораблей, действующих вне зоны видимости друг друга через аэростат-ретранслятор при невозможности радиосвязи в условиях активного противодействия противника.



Быстрому и успешному развитию воздухоплавания во Владивостоке очень способствовали специалисты, присланные из Маньчжурской армии от полковника Кованько и меценатская деятельность графа С.А. Строганова. Еще до прихода 2-й эскадры и Цусимской победы, он перечислил флоту 1 850 000 рублей золотом, из них 1 500 000 на крейсер «Русь», так и не добравшийся до театра боевых действий. После Цусимы он взял на себя все расходы по оснащению дальневосточных воздухоплавателей и отправил во Владивосток своего полномочного представителя, включенного в штаб Рожественского в качестве советника. На его средства в дальнейшем был закуплен новый газоделательный завод и дополнительное оборудование для организации воздухоплавательной базы Цусимских островов.



Каждый день проводились учения и тренировки части экипажей ремонтировавшихся броненосцев и крейсеров, ходивших в море на борту «Богатыря». Такая ротация сигнальных, минных и артиллерийских команд, на единственном тренирующемся крейсере и двух дежурных кораблях, позволила поддерживать высокую боеготовность экипажей. Комендоры с «Николая» тренировались на «Наварине» и «Ушакове», имевших такую же артиллерию среднего калибра.

Для учебных целей, подальше от города и лишних глаз, был организован еще один артиллерийский полигон на мысе Ахлестышева, где был сооружен макет береговой батареи с орудиями из сосновых бревен и их прислугой из соломенных чучел, одетых в списанные армейские мундиры. Стрельбы по буксируемым щитам сменялись учебными атаками береговых батарей с отработкой ведения огня новыми шрапнельными 75-мм снарядами. Боеприпасов не жалели, людей и пушек тоже.

Новые шрапнельные снаряды оказались чрезвычайно эффективными против открытых артиллерийских позиций. Уже при первых опытах выяснилось, что даже на максимальной дальности в 6,4 километра, которую обеспечивала 22-секундная трубка, при ведении огня в сравнительно безопасных условиях, позиции противника возможно, буквально засыпать шрапнельными пулями пятилинейного калибра.

Первые практические стрельбы шрапнелью состоялись 27 мая. «Богатырь», после двух пристрелочных галсов, уточнил дистанцию, используя свой главный калибр. После чего поставил «вражескую батарею» себе на траверз и открыл огонь из трехдюймовок с максимальной скорострельностью.

При этом крейсер держал высокую скорость хода, что в теории позволяло уклониться от ответного огня резким маневрированием. На скорости в 20 узлов, его хорошо натренированные расчеты достигли боевой скорострельности в 10 выстрелов в минуту на каждый трехдюймовый ствол, обеспечивая постоянное уверенное поражение мишени.

Проведенные перед стрельбами расчеты показывали, что при таком положении цели относительно крейсера дистанция до нее изменялась всего на 40 метров в минуту, что в течение трех минут не выходило за пределы эллипса рассеивания 75-мм Канэ размером примерно 105 на 120 метров на такой дальности. К тому же эти границы дополнительно расширялись рассеиванием самой шрапнели.

Все это позволяло, теоретически, не менять прицела орудий и установки трубки на снарядах, приготовленных заранее, еще при пристрелочных галсах, в течение двух-трех минут, стреляя с максимальной частотой. Благодаря чему на «вражеские позиции» с одного только бронепалубного крейсера обрушивалось по 60 шрапнельных снарядов в минуту, каждый из которых высыпал на головы орудийных расчетов по 184 пули диаметром в 12,7 мм. Все вместе это давало более 11 000 пуль в минуту. То есть снова теоретически приравнивалось к огню 18 пулеметов по одной батарее, причем сверху, откуда ее не могли защитить никакие брустверы. Но до первой стрельбы это все оставалось лишь невероятно привлекательной теорией.

После пятнадцати минут обстрела огонь прекратили и двинулись к берегу, где офицеры и комендоры своими глазами увидели результат. На позициях осталось чуть менее трети целых «японцев», а бревна-стволы были изрублены круглыми стальными пулями. Получалось, что в реальных боевых условиях за те пятнадцать минут, что велся огонь, орудийную прислугу буквально смело бы с позиций. Уцелевшие вряд ли смогли бы под таким ливнем пуль обслуживать пушки и, скорее всего, ушли бы в укрытия.

Результаты стрельб тут же засекретили, а Рожественский лично взял с каждого, кто был в тот день на полигоне, слово чести, что он никогда и никому до окончания войны не расскажет о том, что здесь увидел. Столь впечатляющий результат давал нам в руки серьезный козырь, о котором противнику знать пока не полагалось.

С этого дня тренировочную береговую батарею обслуживала постоянная специальная команда, получавшая двойное жалованье, но зато не имевшая выхода в город. А на старых броненосцах, по распоряжению штаба флота, начали готовить дополнительные позиции для установки трехдюймовок и уплотнять погреба для увеличения боезапаса этого калибра. В Петербург была отправлена телеграмма с запросом на дополнительные шрапнельные снаряды в больших количествах.

Орудия в бухте Парис и у мыса Ахлестышева грохотали теперь с утра до вечера. Стрельбы шрапнелью дополнились тренировочными стрельбами сегментными снарядами из тяжелых орудий. При условии предварительной пристрелки и с использованием половинного заряда для экономии ресурса стволов и получения более крутой траектории, восьми- и двенадцатидюймовые сегментные боеприпасы с шестнадцатисекундной трубкой, также считались теоретически довольно эффективными против открытых орудийных двориков на дистанциях до 25 кабельтовых.

Но из-за неточного срабатывания трубок подрывы зарядов происходили с большим разбросом по дальности, что резко снижало реальную эффективность. Попытки доработать взрыватели пока успехом не увенчались, так что сегментные снаряды решено было оставить на «черный день».

Увеличить дальность применения таких снарядов было возможно увеличением задержки по трубке, но это еще больше увеличивало разброс срабатывания по времени. А капитальные доработки, предложенные артиллеристами, оказались довольно трудоемкими и затратными, из-за чего их отложили на потом. В итоге эти боеприпасы считались лишь ограниченно пригодными для стрельбы по береговым целям, так как, помимо собственных изъянов, для их применения требовалось сблизиться с целью, что было возможно лишь при почти полном отсутствии противодействия со стороны противника.

Для определения эффективности десятидюймовых боеприпасов была задействована саперная батарея. Стоявшие на ее вооружении пушки были идентичны по баллистике тем, что стояли в башнях броненосцев береговой обороны. Ее опытные стрельбы показали значительное разрушительное действие фугасных снарядов, заметно превосходивших по производимому эффекту даже двенадцатидюймовые. Сегментные и чугунные снаряды также были признаны лишь ограниченно годными к использованию против берега, причем только с использованием уменьшенного заряда.

Помимо тренировочных стрельб «Богатыря», «Нахимова» и «Наварина» на полигонных пушках испытывались новые переснаряженные снаряды с начинкой из аммонала, пороха и пироксилина. Взрыватели применялись только старого типа, слегка доработанные в артиллерийских мастерских, что давало почти гарантированный разрыв даже при падении в воду. Перешли на заряды из бездымного пороха для всех моделей орудий, как на кораблях, так и на берегу.

Предполагавшееся в начале использование для новых скорострельных шестидюймовок начавших поступать тонкостенных мощных бомб Рудницкого осуществить не удалось, так как они не были рассчитаны на такие начальные скорости, и потому стрельба ими была не безопасна. При шестом испытательном выстреле бомба взорвалась на выходе из ствола, полностью выведя орудие из строя. Находившийся в этот момент в укрытии расчет не пострадал.

Использование подобных снарядов в орудиях старых моделей с зарядом из бездымного пороха признали возможным и даже весьма желательным. Благодаря высокому процентному содержания взрывчатки, эти боеприпасы обладали гораздо более мощным разрушающим действием.

В итоге всех опытов пришли к мнению, что на данный момент наиболее подходящим вариантом для скорострельных орудий являются «новые» переснаряженные порохом бронебойные снаряды с модернизированными донными взрывателями системы Бринка, в которых замена бойка и еще кое-какие доработки принципиально повысили надежность срабатывания после пробития даже тонкой брони. Все фугасные боеприпасы получили гораздо более чувствительные старые донные взрыватели Барановского и также пороховой разрывной заряд. Проверка оставшихся старых взрывателей с Черного моря показала брак примерно в тридцать процентов, вероятно, из-за ненадлежащего хранения.

От пироксилиновых снарядов вынуждены были отказаться совсем, так как в них изначально мощная, но очень чувствительная и химически активная взрывчатка, даже флегматизированная до влажности 12–20 %, хотя и давала силу взрыва, большую чем пороховой заряд, но, вступая в реакцию с металлом корпуса снаряда, уже не обеспечивала приемлемую безопасность, грозя самопроизвольной детонацией, а контактируя с атмосферным воздухом, наоборот, быстро разлагалась и теряла свою разрывную силу.

Однако отмечалось, что оба типа имеющихся снарядов для скорострельной артиллерии являются скорее двумя вариантами бронепробивающих боеприпасов с прочным корпусом и недостаточным бризантным действием для фугасов. В этой связи считалось, что при бомбардировке береговых объектов снаряды скорострельных пушек будут недостаточно эффективны.

Бомбы завода Рудницкого подходили для разрушения укреплений и поражения небронированных целей гораздо лучше. Все поступавшие в крепость такие снаряды не медленно отправлялись в погреба кораблей, имевших старую нескорострельную артиллерию. Но их было еще чрезвычайно мало. К тому же часть привезенного «извели» на опытных и тренировочных стрельбах.

Через плутонги «Богатыря», а частично «Наварина» и «Нахимова», прошли все комендоры действующего флота. При столь интенсивном использовании к 4 июня все шестидюймовки крейсера уже были расстреляны до упора, и его вывели в резерв для замены артиллерии. Из-за задержек поставок, пришлось использовать пушки «Александра», уже частично раскомплектованного сначала для ремонта приводов его башен, а потом для восстановления боеспособности «Орла» и «Бородино».