Нож

– Хм… – Харри покрутил в руках чашку. – Скажите, Гленне, вы так думаете о Боре, потому что сами на его месте поступили бы точно так же?

Офицер военной полиции пожал плечами:

– У меня нет иллюзий. Все мы люди и выбираем путь наименьшего сопротивления. Но не я был на его месте.

– И что?

– А то, что я сужу других так же строго, как судил бы и себя. Может быть, Бор тоже терзался угрызениями совести. Для командира терять своих людей очень тяжело. В общем, после этого случая Бор изменился.

– Значит, вы думаете, что Бор изнасиловал и убил свою переводчицу, однако сломался он по другой причине – потому что его сержанта захватил талибан?

Гленне пожал плечами:

– Как я уже говорил, мне не дали расследовать это дело, поэтому все, чем я располагаю, – это гипотезы.

– И какова же наиболее убедительная из них?

– Изнасилование было прикрытием, преступник хотел, чтобы все выглядело как убийство на сексуальной почве. Это заставило бы полицию искать в первую очередь среди обычных подозреваемых, извращенцев. А их в Кабуле очень немного.

– Прикрытием для чего?

– Для того, что задумал Бор на самом деле. Ему непременно надо было кого-нибудь убить.

– Кого-нибудь?

– У Бора, как вы помните, не было на счету ни одного убийства. А для спецназовцев это большая проблема.

– Серьезно? Неужели они настолько кровожадные?

– Да нет, но… как бы вам объяснить? – Гленне покачал головой. – Спецназовцев старой школы, тех, что пришли из школы десантников, готовили к длительным операциям по сбору информации за линией фронта. Что в этом случае самое важное? Терпение и выносливость. Они были, образно выражаясь, бегунами на длинные дистанции, понятно? А теперь возьмем Бора. Фокус сместился на антитеррористические операции в городских условиях. И если продолжать аналогию со спортсменами, то новые спецназовцы – это хоккеисты. Понимаете? И вот в этой новой среде поползли слухи о том, что Бор был… – Гленне скривился, как будто ему не нравился вкус слова, готового слететь с его языка.

– Трусом? – подсказал Харри.

– Бессильным. Подумайте, какой стыд. Ты командир и при этом девственник. Девственник не потому, что у тебя не было шанса, ведь, несмотря ни на что, в спецназе есть солдаты, ни разу не оказывавшиеся в ситуации, когда им пришлось бы убить. Девственник потому, что ты не воспользовался ситуацией, когда было нужно. Понимаете?

Харри кивнул.

– Как опытный человек, давно находящийся в игре, Бор знал, что первое убийство – самое сложное, – продолжал Гленне. – После первой пролитой крови станет легче. Намного легче. И он выбрал совсем простую жертву. Женщину, которая не станет сопротивляться, которая полностью ему доверяет и не заподозрит неладное. Ненавидимая хазарейка, шиитка в суннитской стране. У многих мог быть мотив ее убить. А потом Бор, возможно, вошел во вкус. Убийство – это совершенно особое переживание. Лучше, чем секс.

– Правда?

– Так говорят. Спросите спецназовцев. Только попросите их ответить совершенно честно.

Двое мужчин некоторое время смотрели в глаза друг другу, а потом Гленне перевел взгляд на Кайю:

– До сих пор это были просто мысли, которые вертелись у меня в голове. Но если Бор признался жене, что он убил Хелу…

– Халу.

– …то можете рассчитывать на мою помощь. – Гленне допил свой кофе. – Ну ладно, я пошел. Коннолли не дремлет, мне надо тренироваться.



– Ну? – спросила Кайя, когда они с Харри вышли на улицу. – Что скажешь о Гленне?

– Думаю, он бьет слишком далеко, потому что не просчитывает кручение.

– Смешно.

– Это метафора. Гленне делает далекоидущие выводы, основываясь лишь на траектории шарика, не анализируя движения ракетки противника.

– Подобная тарабарщина должна убедить меня, что ты разбираешься в настольном теннисе?

Харри пожал плечами:

– В подвале дома Эйстейна стоял столик для пинг-понга. Мы торчали там с десятилетнего возраста. Он, я и Треска. Играли под музыку группы «Кинг Кримзон». Когда нам стукнуло шестнадцать, мы лучше разбирались в кручении шарика и прогрессивном роке, чем в девочках, можно так сказать. Мы… – Харри внезапно замолчал, и лицо его искривила гримаса.

– Что с тобой? – спросила Кайя.

– Извини, я несу всякую чушь, я… – Он закрыл глаза. – Я болтаю, чтобы не проснуться.

– Не проснуться?

Харри сделал вдох:


– Я сплю. И пока я сплю, пока мне удается оставаться внутри сновидения, я могу продолжать искать убийцу. Но иногда, вот как сейчас, я выскальзываю из сна. Мне приходится сосредоточиться на том, чтобы спать, потому что если я проснусь…

– То что?

– Тогда я буду знать, что это правда. И сразу умру.

Харри прислушался. Шорох шин по асфальту. Рокот маленького водопада на реке Акерсельва.

– Похоже на то, что мой психотерапевт называет lucid dream, – донесся до него голос Кайи. – Осознанные сновидения – состояние, в котором человек понимает, что видит сон, и может его контролировать. Именно поэтому мы делаем все, что можем, чтобы оставаться там.

Харри помотал головой:

– Я ничего не контролирую. Я только хочу найти того, кто убил Ракель. А потом я проснусь. И умру.

– А почему бы не заснуть по-настоящему? – Она говорила мягким голосом. – Мне кажется, небольшой отдых пойдет тебе на пользу, Харри.

Он снова открыл глаза. Кайя подняла руку, очевидно намереваясь положить ее на плечо Харри, но вместо этого, поймав его взгляд, убрала с лица прядь волос.

Он кашлянул.

– Ты сказала, что нашла что-то в регистре недвижимости?

Кайя поморгала.

– Да, – произнесла она. – Загородный дом, официально зарегистрированный на Руара Бора. В Эггедале. Если верить картам «Гугла», туда можно добраться на машине за час сорок пять минут.

– Отлично. Я спрошу, может ли Бьёрн поехать со мной.

– А не лучше ли рассказать все Катрине – и пусть Бора объявят в розыск?

– Интересно, в связи с чем? Лишь потому, что жена Бора не видела собственными глазами, что он спал в комнате дочери той ночью? Но это же смешно!

– Тогда почему ты продолжаешь его искать?

Харри застегнул куртку и достал телефон.

– Потому что у меня есть шестое чувство, благодаря которому в этой стране было поймано множество преступников.

Ощущая на себе изумленный взгляд Кайи, Харри набрал номер Бьёрна.

– Ладно, я съезжу с тобой, – сказал Бьёрн после короткого раздумья.

– Спасибо.

– Теперь о другом, Харри. Та карта памяти…

– Да?

– Я отправил конверт от твоего имени Фройнду, стороннему эксперту по трехмерным технологиям. Я пока с ним не разговаривал, но послал тебе по электронной почте его контактные данные, так что можешь сам с ним пообщаться.

– Хм… Понимаю. Ты не хочешь, чтобы твое имя было замешано во все это.

– Харри, я ничего другого делать не умею. И если меня турнут из полиции…

– Я ведь уже сказал, что понимаю.

– Я сейчас должен думать в первую очередь не о себе, а о малыше и…

– Прекрати, Бьёрн, это не ты должен извиняться, а я – за то, что втягиваю тебя в это дерьмо.

Возникла пауза. Харри и впрямь чувствовал себя неловко.

– Ладно, – сказал Бьёрн. – Тогда я заеду за тобой.



В спину инспектору криминальной полиции Фелаху била струя воздуха от вентилятора, но рубашка все равно прилипала к его спине. Он ненавидел жару, ненавидел Кабул, ненавидел иностранцев, ненавидел свой взрывостойкий кабинет. Но больше всего он ненавидел ложь, которую ему приходилось выслушивать день за днем. Вроде той, что излагал сейчас сидевший перед ним неграмотный крестьянин-хазареец, занимавшийся производством опиума.

– Тебя привели ко мне, потому что на допросе ты заявил, будто можешь назвать нам имя убийцы, – сказал Фелах. – Иностранца.

– Только если вы меня пощадите, – ответил крестьянин.

Фелах рассматривал этого жалкого человека. Потертая шапка, которую хазареец сжимал обеими руками, хоть и не была паколем[35], но все же прикрывала его грязные волосы. Этот моливший о пощаде, ничего не знающий шиитский бандит наверняка считает замену смертного приговора длительным тюремным сроком проявлением милосердия. Осуждение на мучительную смерть – вот что это, и сам Фелах без колебаний выбрал бы быструю смерть через повешение.