Обаятельное чудовище

Я оборачиваюсь и жму его руку.

— Привет.

Мы стоим в дверях.

— Ты, наверное, еще не ложился? — Продолжает подначивать парень.

— Нет, я как раз выспался. — Окидываю его хмурым взглядом.

— Здесь, в кабинете? — Смеется он.

Я устало улыбаюсь и отворачиваюсь.

— Нет. Дома.

Нас отвлекает шум голосов и смех. Девушки поздравляют друг друга и фотографируются. Начинается массовая селфи-вакханалия: участницы курса снимают на телефоны себя, подруг, еду на столе и друг друга на фоне еды. Дашка подзывает сидевшую с края Марту и заставляет ее попробовать кекс с кремом.

— Эй, привет! — Восклицает она, заметив нас. Машет рукой. — Парни, заходите, угощайтесь!

И как-то все это не по мне. Все эти восторги, обнимашки, приторные ми-ми-ми. И свалить бы самое время. Но вездесущий Ярик опять подталкивает меня вперед, и приходится войти внутрь. Я неохотно шагаю, приближаясь. Прячу руки в карманы, пытаясь избежать участия в селфи-групповухе и угощения диетическими кексами.

Но Дашка в своем репертуаре:

— На, пробуй! — Тычет мне под нос пирожным.

— Да не ем я сладкое. — Кривлю лицом.

— А это вкусно… — Раздается голос Марты. — Ммм!

Самое время мне поднять на нее взгляд и заметить ее присутствие в комнате. Что я и делаю, и… мой желудок тут же сворачивается комком и опускается ниже. Губы Марты перепачканы кремом. Она кусает пирожное еще раз, и на ее верхней губе остается большая капля густого ванильного крема. И она ее… о, боже… она медленно слизывает ее языком…

— Пробуй, давай! — Приказывает Дашка, все еще водя пирожным перед моим лицом.

— Да не хочу я.

— У нас тут кофе горячий. Считай, что это твой завтрак. — Не сдается она.

— Не будь букой, Тим. — Просит Марта. — Это реально нереально вкусно!

И я, завороженный движениями ее губ и языка, зависаю, как завирусованный компьютер. Несколько секунд торможу, пытаясь заставить себя вернуться в рабочее состояние, но, к сожалению, единственное, что осталось рабочим в моем организме, это подрагивающее в штанах мужское естество. Но, увы, не его пробуждение возвращает меня сейчас на грешную землю, а Дашкино «неосторожное» движение, которым она вымазывает мое лицо кремом.



— Ой! — Морщится Ласточкина. — Прости. Сейчас найдем салфетку.

Она даже не пытается скрыть смех.

Ярику плевать: он уже мирно точит пирожное в метре от меня. И только я остаюсь стоять, надуваясь от злости, под общее хихиканье и фотографирование — с кремом на губах и под носом. И даже вдохнуть боюсь: вдруг этот крем заберется мне в нос.

— Стой. Сейчас. — Улыбается Марта, когда я уже готов психануть.

Она подходит ко мне близко-близко, встает на носочки и пальцем стирает сладкий крем у меня из-под носа. Лицо ее в этот момент такое умиротворенное, спокойное, нежное. Одно из редких мгновений, когда девушка полностью открыта, и ее глаза не светятся печальной решительностью. Мне хочется дернуть головой — к чему эти телячьи нежности? Обойдусь без ее помощи! Но я немею. Двинуться не могу — почти парализован ее красотой.

Смотрю, хлопаю глазами и не понимаю, откуда у нее власть над моим телом?

— А вот салфетка… — Замирает Дашка.

Как раз в тот самый момент, когда Марта, недолго думая, опускает палец, испачканный кремом, себе в рот. Она облизывает сначала один палец, затем второй, затем снова тянется ко мне, стирает остатки крема с моих губ и снова облизывает кончик пальца. Господи, да она смеется, даже не понимая, как сексуально выглядит ее чертова забота! Не понимая, что у меня внутри все сейчас переворачивается от этого зрелища!

— Вкусно? — Интересуется Ярик, покашливая.

Марта берет из рук Ласточкиной салфетку, вытирает ею пальцы, откладывает в сторону, а затем подносит к моему рту пирожное:

— Кусай.

Я понимаю, как это выглядит. Я все осознаю. И если это часть игры, то должен подыгрывать, чтобы побыстрее затащить ее в постель. Но также я понимаю, что ничего такого у нее и в мыслях нет. Вижу это по ее лицу, по веселому взгляду. И разум кричит мне: «Не делай этого. Не ешь у нее с рук. Ты пропал!»

Но я безвольно наклоняюсь к ее руке и… открываю рот.

Я кусаю гребаное пирожное, которое терпеть не могу — и все ради ее улыбки. Вот она. Искренняя, яркая, широкая. Зубки — белее фарфора, за ними мелькает розовый язычок. Пухлые губки, растянувшиеся в красивую плавную линию. Все, что я так сильно хочу целовать. Вся та сладость, которой никак не получается напиться, сколько бы ни старался.

Все такое беззащитное, теплое…родное… Все в ее лице. Даже эти покрасневшие и слегка припухшие от недосыпа веки, эти большие честные глаза с идеальными дугами бровей, эти покрытые румянцем щеки. Все, от чего буйно едет крыша. Все, что делает меня кем-то другим — каким-то новым мной. Колдовское, неземное, завораживающе таинственное.

— Так, ребята, кто-то еще хочет пирожных? — Спрашивает Дашка.


И я пробуждаюсь ото сна. Иду к кофейному аппарату, наливаю кофе, добавляю сахар и несу чашку Марте.

— Держи.

— А, спасибо. — Говорит она.

Спешно вытирает уголки рта салфеткой, садится на край стола и принимает чашку из моих рук.

— Сахара нормально?

— Да. — Кивает она, попробовав.

Сидит и болтает ногами, точно ребенок.

— Я запомнил, что ты кладешь пол-ложки. — Мой голос предает меня.

— Правда? — Ее удивление тоже искреннее.

У Марты сегодня хорошее настроение.

— Угу. — Стою рядом, не зная, может, лучше сесть.

— Через два дня открываемся уже со всеми нововведениями. — Напоминает Марта.

— Об этом я и хотел с тобой поговорить.

Смотрит на меня внимательно. Ее ноги перестают качаться.

— Говори.

— У нас хороший ди-джей, правда. — Прокашливаюсь, сцепляю руки в замок. — Талантливый.

— Мне вчера посоветовали кое-кого покруче.

— Давай хоть раз сделаем по-моему, Марта? Проси, что хочешь.

— Что хочу? — Ее глаза смеются.

Похоже, ей вообще было плевать на ди-джея, и она не собиралась его увольнять. Но за мое предложение зацепилась с интересом.

— Да. — Отвечаю я.

Я сажусь рядом, и теперь наши бедра тесно прижаты друг к другу. Моя кожа горит, ведь я чувствую ее жар даже через ткань одежды. Смотрю, как она вздыхает, и мое желание становится похоже на цунами — оно словно гигантская волна, утягивающая меня на глубину и забирающая дыхание.

— Ну… Не знаю… Ты можешь не курить больше в кабинете? — Вдруг спрашивает она.

— Да я могу вообще бросить. — Говорю я.

Идиот. Козел. Придурок.

Тряпка…

Что ты мелешь, вообще?

Но блин… На ее лице в этот момент расцветает такая улыбка, что я внезапно слышу, как разбивается мое сердце.

Кх-х-х!

— Вообще? Насовсем?

— Вообще. — Подтверждаю решительно.

— Идет.

Мы пожимаем руки.

Вашу мать…

Я — тот конченый осел, который сидит с девочкой из своих грязных фантазий, улыбается ей, смущаясь, и в придачу качает ногами, как гребаный третьеклашка.