Обаятельное чудовище
Часть 37 из 56 Информация о книге
— Кукла моя. — Хвалил он, если ему нравилось. — Ты меня любишь? — Да, люблю. — Тебе нравится? — Да, папочка. Если вы спросите у жертв насилия, почему они не пытались что-то изменить в своем положении, то все они ответят вам по-разному. «Мне не поверят», «скажут, сама виновата», «мне страшно» и так далее. Общим будет одно — равнодушие. Всеобщее, мать его, равнодушие. Многим матерям легче поверить в то, что ребенок наговаривает на отчима, отца или родственника, чем принять эту ситуацию, защитить свое дитя и остаться в итоге одной. Обществу легче поверить, что женщина сама напросилась на насилие, ведь она оделась вульгарно, чтобы казаться доступной. Общество найдет тысячи причин, чтобы не раскрывать глаза на такую простую истину. Поэтому в тот момент я просто чувствовала, что моя жизнь кончена. Мне некому было довериться, некуда было бежать. Я мечтала научиться давать отпор и понимала, что недостойна теперь какого-нибудь хорошего парня, который, может быть, меня когда-нибудь полюбит. Нет, я не смирилась, я просто затаилась, ожидая, что это прекратится само собой, но… так ведь не бывает, правда? Я пыталась позвонить в интернат со школьного телефона, но мне сказали, что Ян уже выпустился из учреждения. Больше мне не к кому было обратиться, поэтому я пошла прямиком к директору. Откровенный разговор со школьной директрисой не привел к желаемому результату. «Как так? Благодетель и меценат насилует ребенка! Ах, ты неблагодарная детдомовка!» — вот и весь разговор. И никто так и не узнал, что Яков, уладив этот конфликт и забрав свою приемную дочь домой, жестоко избил ее тогда. — Хочешь вернуться в детдом? Да я тебя там купил! Возвращайся, и тебя продадут кому похуже! Пустят по кругу! — Орал он, пиная меня в живот. А уже через полчаса целовал, ласково просил раздвинуть ножки и засовывал в меня свои мерзкие пальцы. — Садись сверху. Наклонись. Давай, кукла, работай, сделай приятное папочке. Я так привыкла к его приказам, что уже сама заранее знала, что нужно делать, чтобы он остался доволен. — Я буду любить тебя долго и верно, — обещал приемный папаша в душной темноте моей детской комнаты. А я молилась лишь о том, чтобы сдохнуть поскорее. Вскоре меня перевели на домашнее обучение. Я даже не пыталась жаловаться приходящим учителям: знала, что за те деньги, которые платит им Кауффман, они будут молчать даже об массово убиенных младенцах. Не пыталась я больше связываться и с внешним миром. Телефон мне не давали, а прислуге и охранникам на воротах было приказано со мной не разговаривать. Инна тоже уже не делала вид, что играет роль доброй мамочки. Она просто не замечала меня. Как я узнала, с Кауффманом у них был взаимовыгодный союз. Яков получал с ее помощью возможность удочерить сиротку, а Инна, обеспечив ему ширму-прикрытие, получала деньги, которые регулярно отсылала своей матери, воспитывавшей ее сына от первого брака. Я иногда и сама видела этого мальчишку. Стаса. Обычно он подходил к воротам, когда Якова не было дома. Рослый парнишка, на пару лет старше меня, хорошо одетый, но вечно непричесанный. Я старалась смотреть в окно так, чтобы Стас не заметил, но он всегда смотрел прямо на меня. В его глазах были ненависть и зависть. Он не понимал, почему мать не может впустить его в дом. Почему лишь выносит ему деньги и дорогие гостинцы. Наверное, ему было не понять, почему вся эта роскошь достается какой-то детдомовке, а не ему. И мне было жаль, что он ничего не знает о том, как мне «повезло» оказаться в этом доме. Я слышала, как временами Инна с мужем ругались из-за Стаса. Яков не хотел видеть в доме ее избалованного сына, который тратит все его деньги на выпивку и наркотики, а Инна обзывала меня подстилкой, наличие которой в доме только из-за сына и терпит. Да, у этих двоих были странные отношения. И все, что я могла понять, так это то, что им обоим этот союз был крайне удобен. Сбежать у меня получилось только однажды. Через пару месяцев, воспользовавшись тем, что охранник отвлекся, я выбежала на улицу. Нет, я не побежала в полицию, не обратилась к соседям. Я поехала в интернат, чтобы узнать, где теперь живет Ян. Меня поймали прямо там. Яков вывел меня за шкирку прямо из кабинета директора. — Если ты еще раз сбежишь, твой друг-сучонок умрет. — Прошипел он. — И твоя мать умрет, и все, кого ты любишь, поняла? Я убью всех, а потом найду тебя и тоже убью. Ты сдохнешь, а я найду тебе симпатичную замену. Ты без меня никто, запомни, Марта. Он бил меня, унижал, а затем обещал, что будет любить долго и верно. Он показывал мне порно на компьютере, а потом связывал и делал со мной то же самое, что вытворяли люди на этой пленке. Он жестоко насиловал меня, лишая детства и веры в людей. И всегда приказывал смотреть ему в глаза. Со временем к моей замкнутости добавились агрессия и цинизм. Я изучала своего мучителя, искала слабые звенья в его характере, все больше убеждалась в том, что способна прекратить все это. Любым способом. Когда-нибудь. Нужно только выбрать момент. Себя убить у меня не хватило решимости, но однажды мне даже удалось приставить нож к горлу Якова. Он вывернул мне кисть, выхватил его и прислонил лезвием к моей шее. А потом долго насиловал, придавливая холодный металл все плотнее к тому месту, где под моей кожей билась упругая венка. — Ты любишь меня, кукла. Поэтому ты здесь. Ты моя… — пыхтел он, наблюдая, как краснеет кожа на моей шее под холодным лезвием. Его заводили мои слезы. Они давали ему больше сил. И я понимала, что не убегу. Что не могу поставить жизнь Яна или своей непутевой мамы под угрозу. Все это повторялось еще много-много раз. Снова и снова. Бесконечно. Наверное, такие моменты должны исчисляться не годами, а целыми жизнями. Прежде, чем я твердо решила убить Якова, прошло долгих четыре года-вечности и моих бесконечных попыток сделать так, чтобы чудовище мне, наконец-то, полностью доверилось. * * * — Да? — Я отвечаю на звонок, словно пробудившись от долгого сна. Наталья уже в доме, она в дальней комнате — ухаживает за Яковом. На улице уже смеркается, а я все также сижу на диване посреди гостиной и гипнотизирую взглядом пустой камин. Перед тем, как утонуть в воспоминаниях, я пыталась посчитать, сколько месяцев не заходила в ту самую комнату на третьем этаже. И гадала, что же со мной будет, если войду туда снова. — Привет, Киса. — Смеется голос Тима. Он как глоток свежего воздуха в духоте вечернего города. — А, это ты… — Мое лицо невольно захватывает глупая улыбка. Этот парень — он как из другой жизни, которой не должно существовать в моей одинокой вселенной. — Ты не пришла сегодня. Все нормально? — Прости. — Я оглядываю пустую гостиную. — Была занята… — А сейчас ты свободна? Выгляни в окно. Я встаю и подхожу к окну. Отодвигаю плотную штору. Теперь, когда старого забора нет, и ничто не напоминает о стенах, которые казались мне когда-то непреодолимым препятствием, вся улица передо мной как на ладони. Я вижу Тима, сидящего на байке, и улыбаюсь. Фара бросает свет на асфальт и выхватывает из темноты припаркованный рядом Ducati. — Как ты умудрился? — Улыбаюсь я. — И мой мотоцикл притаранил, и свой. — А, может, я немного волшебник? — Усмехается он. — Выходи, давай! Я сбрасываю звонок, накидываю куртку и бегу к выходу. Запираю дверь и окунаюсь в вечернюю прохладу. Тим пересаживается с моей Honda на свой байк и добавляет газу, дразня меня. — Погоняем? — Предлагает парень, надевая шлем. — Вряд ли ты за мной угонишься. — Смеюсь я, принимая вызов. У меня был лучший учитель в мире. Тим замучается глотать за мной пыль. — Вперед, гаргулья! — Бросает Левицкий, срывая мотоцикл с места. Я делаю то же самое, и мы летим по ленте дороги, обгоняя друг друга и позволяя ветру обнимать нас со всех сторон. Скорость очень быстро дает мне знакомое облегчение. Вот именно так я каталась каждый вечер и каждую ночь, едва купила этот байк. Мне тогда казалось, что моему прошлому ни за что меня не догнать. — Э-гей! — Сигналит мне Тим. И показывает палец вверх. — Да-а-а! — От счастья визжу я. Мы летим вперед, не ощущая груза проблем, и я снова это чувствую: никаких бед просто не существует, все начинается сначала прямо сейчас! 25 Тим Я: «Как-то неправильно все вчера закончилось. Нужно было увезти тебя к себе» Марта: «С какой целью?» Я: «Повторить начатое еще утром» Марта: «С чего ты решил, что я захочу повторения?» Я: «Тебе понравилось, я знаю» Марта: «Ты себе льстишь!» — Эй, меня кто-нибудь, вообще, слушает? — Взрывается Дашка. Она разводит руками в неистовом возмущении. Смотрит по очереди то на меня, то на Марту. — Да что с вами такое? Прячу телефон в карман, гаргулья делает то же самое. Оба внимательно уставляемся на Ласточкину. — Сегодня клуб открывается в новом формате, так? — С серьезным видом говорит Марта и прокашливается. — С дресс-кодом все ясно. Идем дальше по списку? Боже, как же она хороша! Мы до двух ночи вчера гоняли по городу, а Марта даже не выглядит усталой или не выспавшейся. Глаза у нее ясные, на щеках играет румянец, волосы мягкими темными волнами лежат на плечах. А то как она прикусывает нижнюю губу… Черт, эффект от этого зрелища не снять даже ледяным душем! От него не поможет, кажется, ни поход к горячей соседке, ни визит к любительнице острых ощущений из аптеки, ни услуги королевы оральных ласк Лолы. Мое возбуждение настолько сильное, что, если я сейчас встану, это станет слишком очевидным для всех присутствующих на нашем мини-совещании. — Про дресс-код мы говорили десять минут назад! — Вскипает Дашка. Она разочарованно качает головой. — Что решаем насчет кандидатуры на должность арт-директора? — А кто там у нас? — мурлычет Марта прохладным голоском. И облизывает языком свои влажные пухлые губки. Матерь божья…