Один день, одна ночь

– Мудаки посторонние, наркоманы. Они в первую попавшуюся квартиру с дурьей башки позвонили, дедок открыл. Они его зарезали, забрали пенсию, четыре тысячи рублей. И еще именные часы. Он на Втором часовом заводе всю жизнь работал, его, когда на пенсию провожали, наградили. С этими часами мы их взяли. И все дела.

Маня помолчала.

– Как же вы живете? Там зарезали, здесь по голове дали, тут отравили! И так каждый день?

Он пожал плечами:

– Как могу, так и живу. И не придумывайте, не каждый день, слава богу.

Маня вздохнула и уставилась в бампер стоящей впереди машины.

Да уж. Ее жизненный опыт не имеет ничего общего с его опытом!.. Какой там Гунар Оттович, умерший почти в девяносто лет от огорчения! Горе и чувство вины до сих пор не дают ей покоя, а он как же, этот капитан? У него бывает чувство вины? И горе от того, что не справился, не нашел придурков, зарезавших старика со Второго часового завода, хотя придурков он как раз и нашел! Или ему наплевать?

На все и на всех наплевать?.. И этот старик, и Толик Кулагин для него просто работа? Сборка часов на конвейере?

– Ну а у вас? – вдруг спросил Мишаков. – У вас какие вопросы главные?

– В каком смысле?

– Ну, на которые вы не знаете, как отвечать! Вы же знаменитость. Вам то и дело небось вопросы задают!

– Задают, – согласилась Маня. – Как вы начали писать и где вы берете сюжеты, вот самые дурацкие. Хуже не придумаешь.

– Я вас не об этом спрашиваю.

Маня улыбнулась.

– Я поняла, поняла!.. – Она подумала немного. – Наверное, у меня самый трудный вопрос такой же, как и у вас, – зачем? Зачем я все это делаю? Зачем пишу?

– И зачем?

– Я без этого не могу. И объяснить не могу! Но если я не пишу, то начинаю болеть, на самом деле, не смейтесь!

– Я и не смеюсь.

– У меня температура поднимается, слабость возникает и всякое такое. А если не получается писать, это еще хуже. Хоть на край света беги. У меня подруга есть, Марина, а у нее домик в деревне, и она меня туда пускает. Вот я в деревню уезжаю и сижу там. Никого не могу ни видеть, ни слышать. Всех ненавижу, особенно себя.

– Ну, это ясно.

Он сказал это так, что она сразу поверила: ему на самом деле ясно, как она ненавидит себя, когда не может писать!

– Иногда мне хочется открутить себе голову, – задумчиво продолжала Маня, – и пожить хоть какое-то время без головы. Я все время придумываю, постоянно, каждую секунду. Я или пишу, или придумываю, или сплю.

– Так с ума сойдешь.

– То-то и оно.

Мишаков вдруг спохватился:

– Слушайте, а куда мы едем?

– Как – куда? Ко мне домой, на Покровку. Вы сказали, ваша машина там осталась...

– А Гудков где живет?

Кажется, она не сразу сообразила, кто такой Гудков.

– Артем? – Она ткнула рукой куда-то в сторону солнца, которое валилось за дома. Длинные пальца без маникюра почти задели капитана по носу. – Во-он там, на Фадеева. Здесь близко, а что?

– Езжайте на Фадеева.

Мане стало смешно. Он так распоряжается, как будто она шофер!..

– Ну, хорошо. А что мы там будем делать?

– Вы ничего не будете делать, высадите меня и поедете домой.

– А вы?

– А я поговорю с Гудковым.

– Можно мне с вами?


– Нет.

Маня пожала плечами, затормозила на светофоре, смахнула с носа темные очки и нацепила обыкновенные.

Странное дело. Она должна спорить и напрашиваться к Гудкову. Иначе и быть не может! Насколько капитан успел заметить, ее очень интересует то, что не имеет к ней никакого касательства, а то, что имеет, она тщательно скрывает от всех.

Непростая такая... писательница.

– Вы бы позвонили кавалеру, – сказал он, опять начиная раздражаться. – Передали бы от меня привет и пригласили домой к ужину. Не дай бог, он на самом деле расследование затеет!.. Я тогда...

Маня его перебила:

– Знаю, знаю! Вы закатаете его в СИЗО!

– И три шкуры спущу.

– Ну, это вряд ли. Все, мы приехали. Подъезд, по-моему, во-он тот, угловой. Этаж третий. Номера квартиры я не помню.

Мишаков смотрел на нее. Маня деловито отстегнула ремень.

– Я вас провожу, – сообщила она, повернулась и потянула с заднего сиденья свой портфель. – Ну, правда, я не помню, какая квартира, что вы на меня смотрите!.. Я поднимусь и покажу.

Ее грудь под тонкой белой маечкой, когда она наклонилась и стала доставать портфель, оказалась в сантиметре от капитанового плеча, он даже назад подался, чтобы избежать столь ужасной опасности.

Маня ничего не заметила. Она выбралась наружу, потянулась – что ты будешь делать! – и сказала мечтательно, как барышня:

– Хорошо-то как, господи!.. Лето, такая красота... Вы любите лето?

– А?! Да, люблю.

– А еще что любите?

– Соленые огурцы, – буркнул капитан, хотя терпеть их не мог, – под водку.

– Круто, – оценила писательница.

Он должен ее прогнать, сказать, чтоб отправлялась домой, он сам все найдет прекрасно! В первый раз, что ли, искать по незнакомым подъездам чужие квартиры! Но он почему-то тянул, медлил, не прогонял ее.

Ему не хотелось с ней расставаться. И это его очень злило!

Не оглядываясь, Маня Поливанова пошла к подъезду, старательно обходя нарисованные разноцветными мелками на асфальте заячьи и кошачьи морды. Сергей поймал себя на том, что изучает ее ноги – очень длинные, как у манекенщицы из телевизора. И ставила она их как-то так, что круглая попка, обтянутая голубой джинсовой тканью, соблазнительно двигалась, и хотелось то ли шлепнуть ее, то ли ущипнуть по-гусарски.

А, черт побери всех баб на свете!.. И эту тоже!

Но черт ее не побрал.

Она дошла до угла, остановилась и оглянулась. Ремень портфеля упал с плеча, и она его поправила.

– Вы идете?

– Знаете что, – громко начал Сергей, сердясь изо всех сил. Он вдохнул, выдохнул и пошел к ней широкими шагами. – Детективного сериала не будет! Садитесь в машину и уезжайте домой...

Какой-то придурок позади него так резко затормозил, что завизжали колодки. Капитан с неудовольствием оглянулся. Чего тормозить со всей дури на тихой улочке, где и машин-то почти нет, только плотная тень от лип лежит на чахлых московских газонах, а дети мелками рисуют на асфальте всякие картинки?!

Хлопнула дверь, из затормозившей машины выскочила взъерошенная чернявая дамочка в сером деловом костюмчике и истошно завопила на всю округу:

– Маня! Манечка!

Капитан даже вздрогнул.

– Катька! Ты откуда взялась?! Я тебя весь день ищу!

Тут писательница с дамочкой бросились друг другу навстречу, как будто одна три года зимовала на полярной станции, а другая вела раскопки в Сахаре, и все это время они не виделись, разделенные морями, континентами и тысячами миль пути!..

– Манечка, что ты здесь делаешь?!

– Катька, представляешь, у нас в подъезде Кулагина убили! Помнишь его? Ну, ты должна помнить, я вас на «Радио России» когда-то знакомила! Ну, такой пузатый?.. Мы тогда приехали на передачу, а он уезжал! Помнишь?

По дамочкиному лицу было видно, что ничего она не помнит, но на всякий случай она ахнула.

– Он вчера ко мне приходил, а ночью его убили. Прямо у нас в подъезде.

– Маня, это ужасно.

– Ну конечно, ужасно. Это Сергей Мишаков, он занимается расследованием. Сергей, это Катя Митрофанова из нашего издательства.