Офицер. Слово чести

– Английский и французский в совершенстве, на немецком говорю бегло, – ответил я с задумчивым видом. – В Париже у меня даже домик был на окраине, но как чёрных понаехало, продал. Перед этим закопал семью чёрных, что без моего разрешения в нём жила. Да и деньги нужны были для поиска уродов, что дочь убили. А с языками… Надо же было чем-то занять себя, когда списали. Оказалось, предрасположенность к языкам у меня. Репетиторов потом нанял, даже акцент убрал. Жаль, с немецким не закончил.

– Ну вот видишь, сможешь ты свой шанс получить.

– Всё равно что-то не так. Те двое первых из лаборантов действительно ничего не смогли сделать?

– Насчёт одного я тебе уже сказал, маньяком стал, и мы за ним целый год наблюдали, пока не потеряли контакт с тем миром. А второй оборвал все концы и жил припеваючи. Никаких докладов и анализов. Сынком первого секретаря области стал, мажор хренов.

– Год? – ухватился я за оговорку.

– Ну да. У нас с два десятка миров под присмотром. Мы там якоря поставили. Но как только отправляем в мир «десантника», мы так добровольцев называем, год – и всё, мир уходит, и оборудование не может уцепиться за якоря. Мы больше его не видим.

– Понятно.

Размышляя, я мельком посмотрел на машину ДПС, что двигалась перед нами с сиреной и мигалками. У Степаныча хорошие связи, с таким кортежем мы двигались действительно быстро.

Предложение, конечно же, интересное, так что скатаемся и посмотрим. Если что не так, уйду в отрыв. Квартиру, дом и технику я продал, в квартире своей пока как квартирант жил, деньги увёл в заграничные банки, ведь я планировал покинуть страну, так что особо взять с меня нечего. Через пару лет, если я не дам о себе знать, деньги уйдут в фонд ветеранов. По завещанию.

Пока ехали, Степаныч и наш водитель посвящали меня в реалии пятьдесят девятого года. Показывали на планшете, что и как выглядит. Как люди одеваются, какие деньги, цены, ну и всё такое. Всё же в те времена я не жил, но информационную подборку сделали солидную, есть что изучать. Этим я и занимался всю дорогу, потом на месте, пока переодевали в больничную пижаму, и даже пока лежал на столе. Ну, а дальше началось. И ведь сработало оборудование. А я ведь был до последнего уверен, что это если не розыгрыш, то просто ерунда полная. А оно сработало.





* * *


Очнулся я почти сразу. Сердце громко бьётся, вот-вот вырвется из груди, весь в поту, даже простыня, которой я накрыт, и та намокла. Но первое, что меня удивило, это тишина. Никакого перестука колёс по рельсам. Да и лежал я на какой-то койке, но явно не в купе вагона, что шёл на Москву. Это что же, Ивана Белова, в которого я должен был вселиться, сняли с поезда и в больницу поместили? А это, судя по запахам, точно больница.

Я сомневался, что причиной попадания в больницу было грубое вселение моей души в тело Ивана, потому как всё болело, да и голова тоже. Причём травмы были физические. Как и боль.

Чтобы проверить, насколько я контролирую тело, я пошевелился, скрипнув койкой, и дотянулся… точно переселение, яйца и член на месте. Хм, и даже вполне целые. Живём. О, заработал! Теперь точно живём, главное опробовать на ком. Пальцы на месте, а ведь три под корень срезаны были, и у четвёртого фаланги не хватало, теперь тоже появились. Ура! Теперь всё на месте. Дальше, видя, что тело подчиняется всё легче и легче, стал ощупывать себя. На голове повязка, и ощущается шишка на темечке. Да ещё засохшая кровь на бинте. Такое впечатление, что Ивана хорошенько отоварили, а потом выбросили из вагона на полном ходу. Не поломался, но синяков наставил множество, судя по ощущениям.

Раз уж тело Ивана стало моим, теперь я отождествлял его с собой. Так вот, на мне было что-то вроде ночнушки на голое тело, как у женщин, вроде белое – снаружи ночь, особо и не разберешь. Темнота за окном, поэтому так и тихо, все спят. Однако контуры предметов я видел отчётливо. Зрение, похоже, неплохое, утром узнаю точно. У другой стены – думаю, это действительно палата, – ещё одна койка, на которой кто-то сопит. Я же продолжил ощупывание, и тут вдруг наткнулся на усы на своём лице. Охренеть, откуда усы? Фото Ивана мне из поезда показывали, хоть и смазанное слегка, но точно не было у него такой растительности под носом, да и сам я эти трамплины для вшей не люблю. Да что там, терпеть не могу. Так это что, не Иван? И в чьё тело я попал? Хм, некоторое облегчение я всё же испытал: значит, не придётся убивать Ивана, его душу, ведь я должен был занять его место. Ну, а в том, что я занял тело не знаю кого, уже моей вины нет. Дело случая. Совесть это здорово успокаивало.

Аккуратно опустился на подушку. Голова немного кружилась, но состояние в общем было удовлетворительное. Вставать я бы не рискнул, но сидеть мог. И вот, снова устроившись на перьевой подушке, продолжил рассуждать. Теперь я был уверен, что это тело не Ивана. Тот был коротко, по-армейски стрижен, а у моего – кудри чуть длиннее, да и моложе я теперь, кажется. Ивану двадцать пять было, этому телу на пару лет точно меньше, а может, и того моложе. Голова свежая, никаких воспоминаний от прошлого владельца тела, так что придётся приспосабливаться и изображать амнезию. Я мысленно вернулся к моменту, когда меня были должны отправить в параллельный мир. Я не винил Степаныча и его подчинённых, что я попал в другое тело, а возможно, и в другое время. Когда начался отсчёт, лабораторию взял штурмом спецназ. ФСБ работало, судя по нашивкам. Пока ломали двери, создатель установки принялся что-то быстро делать с компом, но не закончил. Сергей Николаевич его застрелил, потом Степаныча, и стал зачищать всех, кто находился в помещении. За бронестеклом бесновались спецназовцы, всё видели, но ничего не смогли сделать. Меня убить не успел. Одна из пуль, пробив тело лаборанта, попала в блок оборудования, тот заискрил, сознание мигнуло, и я осознал себя в этом новом теле. Вот так мне повезло. Думаю, следующая пуля была бы моей. Он меня оставил напоследок по той причине, что я ремнями обездвижен был, поэтому сначала уничтожал тех, кто мог перемещаться. Я бы сам так же поступил. Похоже, этот Сергей Николаевич был так завязан в этом деле, что не побоялся пойти на зачистку, да ещё при свидетелях. А если он не дурак, то и здание с установкой заранее минировано, так что привет всем. У меня же, похоже, начинается новая жизнь.

Сам не верил, но получив результат, осознал. А ведь это всё по-настоящему. Придётся вживаться. Знать бы, куда я попал и в кого. Я ведь на пятьдесят девятый год готовился. Пусть той подготовки едва час, но хоть что-то, а тут самому всё придётся узнавать и познавать. А вот в кого я попал, узнаю только утром. Судя по усам, не ребёнок, одно это радует. Правда, усы так себе, редкая шёрстка, так что, видимо, парень молодой. Посмотрим.

С такими мыслями я и уснул.



Очнулся от звона – похоже, за дверью тазик уронили – и глухой ругани. Явно мужчина ругнулся, а потом шум стих. Сосед по палате тоже завозился, просыпаясь, койка с той стороны скрипнула. Снаружи уже посветлело, было раннее утро. Я же, откинув просохшую за ночь простыню, опустил босые ноги на деревянный, заметно холодный пол и стал осматривать себя. Ну точно не Иван, и всё тело в синяках. Скорее даже, один сплошной синяк. Это не с поезда скинули, били тело, причем серьёзно. Задрав рукава ночнушки, я изучил полосы на них. Кнутом, что ли, стегали? На руках понятно почему – закрывался.

Сосед, повозившись, сел, удивлённо наблюдая, как я, оттянув ворот, одним глаз изучаю свою безволосую хилую грудь, тоже всю в разводах синяков. Дышалось тяжело, думаю, рёбра не поломаны, а вот насчёт трещин не скажу.

– Ожил? – охнул тот. – А врачи думали, что не очнёшься. Три дня в кровати пролежал беспамятный.

Я же, отставив своё изучение, с интересом посмотрел на соседа, молодого парня лет двадцати. Тоже с усами. У них тут поветрие, что ли? Если усов нет, то не мужчина? Тот, заметив мой пристальный взгляд, спохватился:

– Извините, что не представился. Корнет Бельский, прохожу службу в третьем драгунском Новороссийском Е. И. В. великой княгини Елены Владимировны полку. Отправился на охоту, да видишь, неприятность какая случилось. Я, Бельский, упал с коня! Расскажешь кому, не поверят, а в результате – перелом ноги.

Он откинул простыню, и я увидел загипсованную ногу. После этого корнет вопросительно посмотрел на меня. А мне и сказать нечего. Всё вокруг было такое… Даже и не поймёшь, какой год, но то что царские времена, уже ясно. То есть явно не пятьдесят девятый год и тут не Советский Союз. Будем вживаться. Да прямо сейчас и начнём.

– Простите, я не могу представиться, я… – я сделал драматическую паузу, – не помню, кто я, где нахожусь и какой сейчас год. Может, кто расскажет, кто я такой?

– Ох ты, батюшки, – разволновался корнет и, дотянувшись, взял костыль непривычной мне формы и запрыгал к двери. Открыв дверь, он покричал санитара и, не дожидаясь ответа, вернулся. А когда заглянул санитар, пожилой мужик за пятьдесят, в застиранном халате поверх старой формы, корнет велел ему: – Позови Андрея Константиновича, скажи, подпоручик Волков очнулся. И поторопись.

– Слушаюсь, ваше благородие, – кивнул тот и, бросив на меня быстрый взгляд, закрыл дверь.

Проанализировав произошедшее, я решил поинтересоваться:

– Скажите…

– Сергей Николаевич.

Мысленно подивившись тому, что имя и отчество корнета такие же, как у бывшего соратника Степаныча, я продолжил:

– Скажите, Сергей Николаевич, что со мной случилось? Кто я и где я? Какое сейчас время?

Видимо, с последнего вопроса тот и решил начать отвечать:

– Без Андрея Константиновича, конечно, нежелательно, а он хороший врач, вон мне как гипс наложил, но я всё же отвечу. Сейчас май. Третье мая тысяча девятьсот четырнадцатого года. Мы находимся в больнице города Калиш, он рядом с германской границей расположен. Сам я тут случайно оказался. На охоту был приглашён, но что с вами случилось, мне известно, ваши сослуживцы рассказали, вчера приходили. Вы подпоручик Волков, Игорь Михайлович, дворянин, прошлой осенью закончили Константиновское артиллерийское училище в столице, прибыли в сто двадцать второй пехотный Тамбовский полк, одна часть которого расположилась тут у Калиша, а другая составляет гарнизон города. Насколько я знаю, вы числитесь за одной из батарей артбригады. Три дня назад вы вечером верхом отправились в Калиш, в одиночку, и на вас напали бандиты. Не убили только потому, что их спугнул солдат-посыльный. Так он вас как были, обнажённого, в свою шинель завернул и привёз в больницу. В госпиталь ехать далеко, эта земская больница ближе оказалась. Бандиты не только коня увели, форму сняли, документы забрали, но и оружие и вашу шашку.


– Да-а, дела, – задумчиво протянул я. – Сергей Николаевич, я мог бы вас попросить об услуге?

– Да, конечно, говорите.

– Не стоит врачам знать, что у меня с памятью плохо. Исправить они вряд ли смогут, а я надеюсь, что чуть позже она восстановится. Всё же я офицер и не хотел бы, чтобы меня списали. Скажу, что нападения не помню, а вылечившись, покину стены больницы.

– Хм, хорошо, как пожелаете, Игорь Михайлович, я промолчу.

– Благодарю.

Врач появляться не спешил, видимо ещё спал. Пока поднимут, пока подойдёт… Пользуясь возможностью, я расспрашивал своего соседа о том, куда попал. О себе не спрашивал, всё, что он знал, уже выдал, он даже мой возраст не знал. Сказал, что даже по виду не определить, сколько мне лет, такой я пятнистый. Может, двадцать: если в прошлом году из училища выпустился, то девятнадцать-двадцать должно быть.

Потихонечку я информацию вытягивал, и старался ее систематизировать. Однако разговор как-то всё больше скатывался на девочек и спиртное: местные панночки корнета восхищали. Так что сфера его интересов мне была понятна: девки да пьянки. В общем, не особо интересный собеседник, но пару раз нужную информацию я от него получил, жаль он не умел сосредоточиться на нужной теме.

Только через час после того, как санитар был направлен за врачом, тот соизволил прибыть. В принципе, понять его тоже можно, раз очнулся, жить будет, куда спешить? Тут, как я понимаю, ритм жизни вообще неспешный. Андрей Константинович был молод, лет тридцати, при этом он оказался единственным врачом в больнице. Да и больница не так и велика, построена на пожертвования купцов. Врач был весел и его сопровождал тот самый санитар. Женщин в медперсонале я пока не обнаружил.

Сверкая улыбкой и расточая аромат, по нему сразу становилось ясно, что завтракал он кофе с булочками и вареньем, кажется вишнёвым, Андрей Константинович осмотрел меня, велел лечь, а потом встать. Я встал и даже прошёлся по комнате. Самочувствие, конечно, так себе, в голове нарастала пульсирующая боль в дополнение к лёгкому головокружению, однако ходить я мог. Описав симптомы врачу, я лёг на койку, после чего тот сообщил, что через пару недель меня уже можно будет выписать, ну и если я пожелаю, то меня могут перевести в военный госпиталь. Только дорога до него займёт порядка тридцати километров. Я задумался и поинтересовался, даст ли он мне направление на пару месяцев для излечения дома, на что легко получил согласие. Останется только подтвердить отпуск в штабе той части, где я теперь служу.

После этого начался уже нормальный опрос, – внешний осмотр был окончен. Тут я и ошарашил врача небольшой амнезией. Мол, всё помню, дом, училище, поезд, а как прибыл в часть, своих сослуживцев, да и что произошло – как отрезало. Ну, и надеюсь, что за время восстановления, отдыха и лечения память восстановится. Андрей Константинович одобрил мои намерения и тоже понадеялся на это. Прежде чем уйти, он сообщил, что сослуживцы прислали мне смену формы и мои вещи – то есть вещи бывшего хозяина тела. Насчёт восстановления документов вопрос решался в штабе полка. В общем, все мне сочувствовали. Но была одна тонкость. Волков, хозяин тела, в город отправился в самоволку, да и изрядно пьян был, что и позволило его так легко скрутить. И за это придётся, видимо, отвечать мне. Если командование полка, куда временно для усиления входит батарея, вообще не замнёт дела, решив, что я и так наказан.

Когда врач ушёл, осмотрев и опросив корнета, мой сосед только головой покачал:

– Ох, и горазды же вы лгать, Игорь Михайлович. Я бы не смог, воспитание не позволяет.

– А я не помню. Да и лжи-то было не так много, часть я просто умолчал, так что, мне кажется, нормально. А пока отдохну, а то что-то после осмотра голова разболелась да комната перед глазами кружится.

В этом я тоже солгал, чувствовал я себя не так уж плохо, просто общаться с таким идеалистом не хотелось. Не ври, не убей, не возжелай жену ближнего своего… может, ещё не дышать? Тоже мне, нашёл святошу. Устроившись на койке, я потрогал крестик на шее. Как сглазил: после завтрака с жидкой каши, пришёл поп, да ещё местный, а ведь есть ещё полковой. От этого я быстро отделался: сообщил, что голова раскалывается, и тот убыл. Я же вызвал санитара с бритвенными принадлежностями и сбрил это недоразумение под носом. Причёску пока не ровнял, бинт мешал. Расплатиться за бритьё мне было нечем, пообещал чуть позже это сделать. Однако тут сосед помог, дал копейку, это стандартная такса за бритьё, а меня ещё и побрили, убрав лёгкую щетину.

После обеда ко мне прибыл местный жандарм. Тут он от меня ничего не смог добиться, только пребывал в удивлении, что я держусь с ним подчёркнуто вежливо, а не фыркаю, как корнет или другие из офицерской касты. Даже руку пожал на прощание и поблагодарил. Сосед от этого совсем скривился, однако мне было всё равно, я получил от поручика то, что хотел, а именно, информацию о нападении. Не он вёл это дело, чуть позже стоит ожидать прихода полицейских, но интересовался и всей информацией владел.

Вот что он мне сообщил. Я понимаю, почему жандармы заинтересовались этим делом: нападение на русского офицера, да ещё поляками, могло принять политический аспект. Так вот, со слов того посыльного, а солдат из пограничников был, тут в городе, кроме штаба пехотного полка, где я теперь буду проходить службу, также находился штаб отряда пограничной бригады, нападавших было шестеро. Он издали понял, в чём дело, и стрельнул в воздух, ну те и испарились, тоже конно были, да ещё с бричкой. Ну, а когда подскакал, обнаружил обнажённое тело. Причём опознал, Игорь ему навстречу попался за час до этого происшествия. Взвалил в седло, укутав в шинель, холодно всё же, и вот отвёз до города, до которого пару километров оставалось. Со слов солдата, троих он хорошо запомнил, узнать сможет, если покажут, а описать вряд ли. Дело о нападении заведено, ищут. Это пока всё. Главное, я узнал данные солдата, пояснил, что хочу поблагодарить его. Когда поручик ушёл, я, под бурчание соседа, задумался. Что мне делать?

Непростой вопрос. Ну, воевать буду, это не обсуждается, для того и сделал вид, что годен к службе при лёгкой степени амнезии: Родина для меня не пустой звук, это же русские, свои. Точную дату объявления войны я не помню, но вроде в августе, значит, пара месяцев у меня есть. Неделю-другую проведу в больнице, пока займусь собой и телом, чтобы хоть немного привести в кондицию. А то, извините, дрищ натуральный. Так вот, два месяца у меня есть, посещу столицу и зачищу тех, кто виноват в провале войны. Да-да, я хоть и далёк от всей этой истории, но прочитал книжку про эту войну, и там автор довольно толково раскладывал, кто в чём виноват. Необходимо срубить голову этой гидре, из-за которой наши и терпели поражение за поражением, если проще, избавиться от засилья генералов, для которых неоспоримое право на существование имеет артиллерия, стреляющая ядрами, а оружие пехотинца – копьё. А уж если это копьё ещё и стреляющее, так совсем хорошо. Именно Ник Ник, дядя императора Российского, виновен в развале армии, кражах и вообще во всём. Всё делалось с его одобрения, а под такой крышей можно творить что угодно. Уберу его, пока он не стал Главнокомандующим, его ставленников, и вернусь сюда в полк, чтобы начать войну от границы. Посмотрим, как в результате она пойдет. Будут ли изменения. От корнета же узнал, что история тут идёт пока так же, император, как и у нас, Николай Второй, остальные политические аспекты тоже схожи, так что война не за горами.

Сам отлынивать не буду, встречу войну на своём посту, хотя к артиллерии отношение косвенное имею, а точнее, совсем не имею никакого отношения. Но надеюсь, смогу что-то сделать. Там уже по факту будет видно. Может, в пулемётчики переведусь? Тоже вполне наша специализация, артиллеристов. А пока же недостаточно информации. Буду собирать.





* * *


Шёл я лёгкой походкой, ощущая за поясом тяжесть старого потёртого «нагана». Тот был прикрыт полой пиджака. Мне его временно дали, потом нужно будет вернуть.

Я прогуливался вечером по улочке Калиша, тут довольно злачные места, посматривал на солдата, что шёл метрах в пятидесяти от меня. Это был тот самый пограничник, что спас Волкова. Лицо у него было сосредоточено, а глаза перебегали по лицам и фигурам прохожих, особенно завсегдатаев трактиров: он выискивал тех, кто напал на подпоручика. Полицейские ясно дали понять, что работали точно местные. Есть подозрение на сына здешнего купца, но солдат его не опознал. Так что, если и в этот раз не выгорит, а мы уже в третий раз так прогуливаемся, буду брать купчонка и потрошить его.

Месть – это лишь для отвода глаз. Истинная же причина – это бедственное положение Волкова, а теперь и моё, в финансовом плане. Волков оказался, несмотря на возраст, выпивохой, бабником и картёжником. Как в нём всё это совмещалось, не знаю, но он был нищ, как последний бомж, даже проиграл десять своих зарплат наперёд и был должен половине офицеров полка и в своей батарее, где служил. До такой степени, что денег ему уже не давали. Волков, к моему удивлению, ещё и педантом был, и долги в блокнот записывал. Что отдал – тоже. Я его каракули разбирал потом весь день, ведя подсчёт. Полторы тысячи тот задолжал. Цены местные я знаю, так что появилось желание придавить гада за такой сюрприз. К счастью, он уже и так мёртв, как я уже говорил, откликов памяти или души прежнего хозяина тела не было, так что, считай, в расчёте. Офицеры, узнав об амнезии, заволновались, вдруг не отдам, но я показал блокнот ходокам, что там всё записано. В результате я видел единственный способ достать деньги и расплатиться с долгами – это ограбить. Семья у меня теперь большая, как смог выяснить, вот только от финансового потока отец Игоря отрезал, когда тот выцыганил у него две тысячи под разными предлогами. Так что идея неплоха: найти тех, кто напал на Волкова. Ну и заодно отомщу. Жаль, банк не ограбишь, одно отделение Русско-Восточного банка тут было. Сразу поймут, откуда у меня деньги взялись.

В больнице я пролежал десять дней. Повреждения оказались не такими уж серьёзными. Большее опасение вызвала амнезия. В Калиш даже военный врач из армейского госпиталя приезжал, осматривал меня. Он и утвердил прошение об отпуске на лечение, продублировав его в штаб полка, через канцелярию которого я теперь прохожу. Бинты сняли, швы тоже, лишь шрам остался, но и он подживал. Пришлось фуражку или шляпу постоянно носить, чтобы не демонстрировать его. Потом и заметен не будет, особенно когда сбритые волосы отрастут. Да и следы на лице пока яркие: сильно пожелтевшие синяки и разбитая губа, – на теле-то синяки одежда скрывает. Странно, что зубы все целы, похоже вовремя солдатик спугнул бандитов. Хм, следы кнута наводят на размышления. Может, мстил кто Волкову за что-то? Это тоже нужно выяснить, оставлять врагов за спиной не стоит.

Ко мне приходили сослуживцы, трое. О моей беде с потерей памяти уже знали, поэтому и выдали всю необходимую мне информацию. С остальными познакомлюсь чуть позже. Даже мой непосредственный командир приезжал, командир батареи капитан Гуров. Кстати, в этой батарее только мы двое офицеры, а вооружение состоит из восьми «трёхдюймовок», лёгких пехотных орудий калибра семьдесят шесть и два миллиметра. Некомплект на батарее командного состава явный, там четверо минимум должно быть. Кстати, тут же узнал, отчего Волков в город попёрся. А ему первого мая девятнадцать исполнилось, закатил банкет, хорошо все нажрались, ну а у него зачесалось, вот в город вечером и поехал. За женской лаской. Ну, а что вышло, уже известно.

Что касается личных вещей, то их принесли, ещё когда я без сознания был. Лошадь пропавшая казённая, служебная можно сказать, а вот всё остальное исчезнувшее принадлежало Волкову. Вещи, что принесли со съёмной квартиры, уместились в дорожный саквояж и чемоданчик. Больше ничего не было. Так что на второй день после того, как очнулся, я велел принести их мне и стал изучать. В саквояже нашлась повседневная форма и два комплекта нательного белья, слегка ношенное, но как раз по мне. Фуражка имелась, а вот сапог не было. Оказалось, у Волкова всего два комплекта формы было: парадная, которая пропала вместе с шинелью, когда к девицам ехал, и вот эта повседневная. Почему-то в единственном экземпляре, как и сапоги. С последними я вопрос решил, мне вместе с вещами передали двадцать рублей. Офицеры скинулись. Даже не знаю, чем отблагодарить. На эти деньги я выкупил у одного местного офицера заметно ношенные сапоги, но моего размера, и офицерскую ременную систему с пустой кобурой. Почти всё и ушло, полтора рубля осталось. Да, к сапогам прилагались портянки, чистые. Обзаведясь формой и обувью, я теперь мог покидать палату, накинув сверху больничный халат, и гулять по саду. Кобура, пусть и без оружия, это хорошо, но тут все с саблями или шашками ходили, и мне как артиллеристу положено её иметь. Раз потерял, должен сам приобрести. Но это дело будущего. Тут же в саквояже я обнаружил блокнот с долгами. В чемоданчике нашёлся походный несессер, бритвенные принадлежности, платков шесть штук с инициалами в уголке, мужской гражданский костюм с туфлями и шляпой, полотенце, кое-что из утвари, походный котелок, кружка, ложка и глубокая тарелка, явно всё пользованное, и не раз, плохо очищено.

Также были книги по теории артиллерии и разным расчётам, и всё такое. Вот это интересно, почитаю. Также имелась большая пачка писем. Из них я и узнал всю историю жизни Волкова. Ну, почти всю. Семья у него большая. Родители, три сестры, две младшие и старшая, что уже замужем, и брат, младший, шестнадцать лет ему. В гимназии учится. У родителей поместье под Москвой, небольшое, но отец хорошо заботится о нём, поэтому имеет стабильный доход. Однако не для оплаты шалостей старшего. Также хватало дядюшек и тётушек. Большая семья, что уж говорить. Даже дед с бабушкой живы. В Москве большинство живут, а в столице никого, думаю, из-за этого Игорь туда и удрал в училище, от заботы и внимания. В общем, нормально, нужно будет помириться и посмотреть, за кого я воевать буду. Тут даже фотокарточка хранилась всей семьи, включая Игоря в новенькой офицерской форме. Родители сидели на стульях с прямыми спинами, а дети стояли вокруг. Видимо, когда направился по назначению, Игорь навестил родных и сделали вот это совместное фото. В будущем выясним.

Первые три дня у меня шла акклиматизация, я просто гулял по больнице, выходя только в сад, учился ходить, телом овладевал: координация новая, Волков ниже меня на полголовы. Мелкий такой живчик. Лицо обычное, русское незапоминающееся, глаза зелёные, шатен. Потом лёгкие занятия пошли. Никаких силовых, сразу в голову отдаёт, лёгкая атлетика, ничего более. Тем более врач тоже не возражал, посмотрев за моими упражнениями. По недописанному письму Игоря родным я старательно учился писать, копируя его почерк, да еще пришлось изучить местную грамматику с её ятями и остальным. Причём этот не простой экзамен я, похоже, сдал. Ещё в больнице написал письмо родным, не длинное, на пару страничек, тем более я уже знал, что штаб полка отправил им сообщение. В письме я их успокаивал, мол, всё нормально, жив, легко отделался. Ну и так, мелкие новости сообщил для отвлечения внимания. Вроде получилось, но надо ещё тренироваться.

А уже когда я выписался и снял комнату в Калише, мне корнет деньги ссудил, пятьдесят рублей, и я получил ответное письмо. В общем, обо мне беспокоились, ну и ожидали меня у себя. Я ведь известил их, что мне обещали время на излечение, но пока было рано выезжать. Я занял у корнета его второе оружие, тот самый «наган», на котором он учился стрелять, из-за чего тот был сильно изношенным, и усилил тренировки. Голова уже не болела, да и головокружения прекратились, поэтому я занялся поисками.

Посетил пограничников, их тут тоже не сильно уважали, мол, под таможенниками, фактически гражданскими ходят, но это другие, я такой фигни не показывал. Вежливость и внимание – это наше всё. Пара бутылок польской «Зубровки», местной водки, корзина с закусками – и вопрос решён, того солдатика мне выдали на три дня. Он в местных казармах проживал. Кстати, я его отблагодарил за спасение червонцем. То есть десять рублей выдал. Ну, и дальше с утра, когда он от казарм прибегал, мы гуляли по городу и солдат всматривался в лица прохожих. Особенно в тех местах, где всякая сволота собирается. Сам я эти шесть дней, с момента как покинул больницу, то и дело что занимался зарядкой, пробежками, пока трусцой, нормальным бегом рановато, да и делал это на рассвете, когда ещё только рассветало, чтобы не пугать очевидцев. Возвращался на квартиру, мылся и шёл гулять с солдатом. Кормил его я же, деньги утекали, но я не отчаивался, и, как показало дальнейшее, не зря.

– Ваше благородие, – подойдя, привлёк к себе внимание солдат. Говорил тихо.

– Увидел что? – так же тихо поинтересовался я, делая вид, что мы с ним совсем даже не знакомы.

Он был в своей форме, изображал праздношатающегося, увольнительная на кармане, а я делал вид, что простой гуляющий, не офицер, в гражданском костюме был. При солдате документы имелись, а мне не сделали новые. Точнее, дали справку из канцелярии полка об утере старых. Пока хватит, а дальше я или свои верну, или новые сделают, там уже сделали запрос, чтобы выслали бланк офицерского удостоверения. Надеюсь, форму и остальное, что сняли с Игоря, бандиты не уничтожили. Не проблема, возместят, своими жизнями в том числе, но хотелось бы всё же вернуть. Особенно шашку артиллериста, оружие, ну и сами документы. Остальное как получится. Как я уже говорил, вместе мы с погранцом не ходили, но держали на виду друг друга, а тут сам подошёл, вот и вот привлёк моё внимание.

– Та бричка, что у трактира стоит. Это она там была, ваше благородие. Узнал я её, да и коней те же. Вон пятно у правого на бабке белое. А возницу не узнаю. Может, и он, но далеко было, да и темнело быстро.

– Понял. Держи, – сунул я тому пять рублей и шепнул: – Свободен. Больше ты мне не нужен.

Тот лишь кивнул, я отучил его козырять мне, когда я в гражданке, и вскоре скрылся. Дело своё сделал, оплату честно заработал, так что пошёл прогуливать, увольнительная ещё не закончилась, а я, определив по солнцу, что до заката ещё часа четыре, обошёл трактир по соседней улице и стал наблюдать за бричкой с другой стороны. При этом старался не привлекать внимания. Та недолго простояла, я с интересом изучил того, кто в неё сел. Это был парень, по мне – достаточно молодой, лет тридцати, с тонкими щегольскими усиками, ну и возница его куда-то повёз. Я же быстро остановил пустой экипаж – повезло, мимо проезжал – и велел вознице ехать за бричкой, пояснив, что по ноге мне проехалась и я горю праведным гневом. Слова подобрал, видимо, правильные, так как возница тут же стал меня отговаривать. Мол, плохой тот человек, бандит, хотя официально считается директором трактира и зятем довольно обеспеченного купца, только жену и тестя в кулаке держит и всем заправляет. В общем, информацию выдал именно ту, что мне требовалась. А из трактира молодчик катил к дому, где и проживал с женой и тестем. Видать, ужинать. Очевидно, в трактире кормёжка не нравится.