Особа королевских ролей

Бабулечка, я ее боюсь, она меня ненавидит. Портит вещи, недавно вроде случайно на мое новое платье опрокинула банку с краской.

Я сижу, глажу внучку по голове, не знаю, что и сказать. Никита итог подвел:

— Или к себе монстра забирай, или девай ее куда хочешь.

Ну, не выкинешь же подростка на помойку! Вероника поселилась у меня. Никита, Алевтина и Элечка скоро улетели жить за границу. В Россию не приезжают, я к ним иногда летаю. В день своего восемнадцатилетия Вероника потребовала разменять квартиру приемных родителей, объявила:

— Я удочерена по закону, уравнена в правах с Эльвирой. Мне положена часть жилья. Отдайте.

Я сообщила обо всем Никите, сын прислал адвоката. Огромные апартаменты, в которых когда-то счастливо жила моя большая семья, ушли в чужие руки. Взамен мы получили пару квартир. Одна трехкомнатная, другая двушка. Первую оформили на Элечку, вторую на Нику. Та от меня съехала. Одно время она звонила, приезжала. Потом исчезла, что с ней сейчас, я не знаю.

— Чем занимается Вероника? — поинтересовался я.

Кизякова поморщилась.

— Честно говоря, я не знаю. Она училась в институте печати и рекламы, получила диплом. Потом стала писать в интернете. Думаю, статьи ей приносят доход, у Ники новая машина, недешевая одежда. Всякий раз, когда она совершала дорогую покупку, писала мне смс.

Екатерина взяла со стола мобильный и поводила пальцем по экрану.

— Лучше посмотрите сами. Я нашу переписку, несмотря на разорванные отношения, не удалила. Это очень старые сообщения.

Педагог протянула мне сотовый. Я взял трубку и начал читать текст:

— Бабушка, как дела?

— Спасибо. Хорошо.

— У тебя ничего не болит?

— Нет. Я здорова.

— Прекрасная новость. Я тоже хочу тебя порадовать. Посылаю фото. Это туфли.

— Красивые. Дорогие, наверное.

— Очень! Думаю, Эля, которую ты больше всех на свете любишь, столько за год не зарабатывает.

— Я к своим внучкам отношусь одинаково. Но ты права, Элечка не получает большую зарплату.

— Ты меня не поздравишь?

— С чем?

— С прекрасной покупкой.

— Туфли красивые, носи на здоровье.

— Похоже, ты не рада.

— Чему?

— Тому, что я могу позволить себе роскошную обувь.

— Я рада твоим успехам. Вот только не знаю, где ты работаешь. Может, назовешь место?

Переписка оборвалась, я вернул трубку собеседнице.

— Стоило мне задать ей конкретный вопрос, как Ника прекращала общение, — вздохнула Екатерина Семеновна, — и она права, упрекая меня в равнодушии. Я не люблю Нику. Изо всех сил старалась хорошо к ней относиться, игрушки покупала, баловала. После того как она на Элечку напала, к себе ее забрала, учителей ей нанимала, одевала, обувала, в институт устроила. Надо отметить, что после той истории с ножом Вероника поумнела. Она поняла, что доводить людей до крайности нельзя. Мы-то ей просто говорили раньше:

— Ника, держи себя в руках, не надо бить детей.

А потом переводили в другую школу. Вот у хулиганки и закрепилось в голове, что она может творить, что хочет, ничего ей плохого не сделают, нотацию прочитают да отправят в другое место учиться. Она окончательно распоясалась и ударила Элю ножом. Небось полагала: дураки все глотают и это мне простят. Но все иначе обернулось. Ника притихла, а потом стала на людях из себя невесть что изображать. Раньше девчонка легко могла нецензурно браниться, теперь морщилась, услышав слово «дурак». Поменяла одежду, стала носить элегантные вещи. Производила на посторонних наилучшее впечатление, ну прямо особа королевских кровей. Я сначала обрадовалась: приемная внучка за ум взялась. Но вскоре мне стало ясно, что ничего не изменилось, кроме внешнего вида. Сущность ее осталась прежней. Ника мою заботу воспринимала как нечто естественное. Она, как и раньше, жила по принципу: дайте мне всего и побольше. Хочу самую лучшую одежду, наивкуснейшую конфету, дорогие сережки. Часто она спрашивала: «Как Эля живет, ей купили машину?» Вероника радовалась, когда слышала: «Нет», и очень расстроилась в тот день, когда я сказала: «Да». Но я все равно успокоилась, решила, что она со мной не церемонится, а перед посторонними белую розу изображает. Ну и пусть. Это же лучше, чем драться, браниться, с ножом на людей кидаться. Да, она лицемерка, но мы все такие. Мало кто может подлецу в глаза заявить:

— Ты мерзавец.

Мы просто молча вежливо разорвем с ним отношения.

Екатерина горько вздохнула.

— Ох, зря я радовалась. Начали мне люди звонить. Ника им обещала привезти из-за границы, где с родителями и любимой сестренкой живет, кому что: лекарства, вещи и т. д. Деньги брала в евро. Всем показывала «Инстаграм» Эли, говорила:

— Видите? Певица Кизякова. Она в опере выступает. Это сестричка моя любимая.

И ей верили.


Когда я узнала, какую сумму предстоит отдать, чуть в обморок не упала. А народ злой, обещал меня в суд потащить. Я позвонила сыну, тот адвоката мне нанял, он объяснил:

— Бабушка долги внучки платить не обязана. Меняйте номер телефона. Если кто на дом приедет, сразу меня зовите, с полицией мигом прибуду.

Ника тогда уже в своей квартире жила. Через неделю мошенница примчалась ко мне с выговором:

— Ты телефон поменяла? Почему номер мне не сообщила?

Тут у меня терпение лопнуло.

— Вероника! Ты можешь сколько угодно корчить из себя особу королевских кровей. Но никогда ею не станешь! Ты особа королевских ролей! Изображаешь из себя невесть кого, чашку держишь, оттопырив мизинец. А на самом деле являешься мошенницей, воровкой и негодяйкой. Забудь дорогу в мой дом. И новый номер не получишь. Не желаю из-за твоих долгов ругань в свой адрес выслушивать.

Она выскочила за дверь и обернулась:

— Я особа королевских ролей? Верно. Моя очередная роль будет такой удачной, что ты от злости сдохнешь.

Кизякова поморщилась.

— На том и расстались.

— Вы не пытались найти ее кровных родителей? — поинтересовался я.

В глазах Екатерины Семеновны промелькнула тень.

— Я же говорила: она подкидыш. Никаких сведений о том, кто ее произвел на свет, мы не нашли.

Я изобразил виноватый вид.

— Простите, забыл.

Дверь открылась, в аудиторию влетел юноша с портфелем.

— Здрасте, Екатерина Семеновна! — закричал он. — Я тут свой телефон не оставил?

— Добрый день, Филипп, — сухо ответила педагог, — ты поздоровался со мной.

— Конечно, — сказал юноша, — мы сегодня еще не виделись.

— Значит, с Иваном Павловичем вы уже встречались, — резюмировала дама.

— Это кто? — спросил паренек.

— Мужчина, который сидит в аудитории, — объяснила Кизякова.

— Я вообще его не знаю, — отмахнулся ученик.

— Друг мой, здороваться надо со всеми, — тоном самой умной совы завела педагог. — Входя в комнату, нужно сказать: «Здравствуйте, простите, если помешал вашей беседе, но я пришел на занятия».

Филипп чихнул.

— С какой стати с тем, кого я не знаю, здороваться? Я ж на улице мимо людей спокойно прохожу, каждому «привет» не говорю.

— Фил, — заорали из коридора, — ты где? Нашли трубку!

Юноша убежал.

— Вот вам племя младое, незнакомое, — процитировала классика Кизякова. — И что с Россией станется, когда такие, как Филипп, нас заменят? Ни ума, ни воспитания, ни желания то и другое получить.

Зазвенел звонок.

— Прошу простить, — сказала Екатерина Семеновна, — у меня консультация.

Я откланялся и направился к выходу.





Глава 23




Закрыв за собой дверь, я, громко топая, дошел до лестницы, но не стал спускаться по ступенькам. Очень тихо, на цыпочках, я вернулся к аудитории и замер у двери. Интуиция меня не подвела. Госпожа Кизякова опять беседовала по телефону: