Питомник

— Да, это очень образно, — кивнул корреспондент, — а как ваши дети отдыхают?

— Мы предпочитаем активный отдых на свежем воздухе, спортивные занятия, подвижные игры. Я же говорю, в здоровом теле здоровый дух.

— Скажите, с кем-нибудь из детей я могу побеседовать? Мне бы хотелось задать несколько вопросов вашей младшей дочери. Кажется, ее зовут Люся?

— Почему именно ей?

— Она девочка, к тому же младшая и, вероятно, наиболее ранима. Мне интересно узнать, как она чувствует себя в такой большой семье, как к ней относятся другие дети.

— Люся чувствует себя отлично, — отчеканила Изольда, — отношения между всеми детьми в нашем коллективе ровные, товарищеские, — она пробуравила переносицу корреспондента совершенно ледяным взглядом, затем демонстративно посмотрела на часы и резко встала. — Какие-нибудь еще вопросы?

— Вопросов много, — вздохнул корреспондент, — но я вижу, у вас больше нет времени. Спасибо, — он выключил диктофон, убрал в сумку.

Изольда проводила его до железных ворот и, открыв их, спросила с маргариновой улыбкой:

— В какой вы остановились гостинице?

— Она называется «Ор-рленок».

— Телефон там есть?

— Да, конечно… Однако я не помню его наизусть, где-то записан, сейчас посмотрю, — он принялся рыться в сумке, потом в карманах, наконец пожал плечами:

— От жары я становлюсь рассеянным, все забываю, вот, кажется, забыл визитку гостиницы, там был записан телефонный номер. Но у меня есть моя визитка, — он протянул ей карточку, на которой по-французски было написано: «Пьер Жермон». Хозяйке хватило школьных знаний, чтобы разобрать французское слово «корреспондент», название журнала «Лез анфан», Париж меленько, внизу, там, где обычно помещается адрес.





* * *


— Простите, вы не могли бы открыть окно? — откашлявшись, попросил Илья Никитич начальника районного отделения милиции.

— Не открывается. Забито, — ответил начальник, закуривая очередную сигарету.

— Ну, тогда хотя бы включите этот агрегат, — Бородин кивнул на огромный пыльный вентилятор.

— Сломан, — начальник выпустил дым из ноздрей.

— Как же вы работаете в таком прокуренном помещении? — покачал головой Бородин. — Совершенно нечем дышать.

— Вам нехорошо? — пухлые губы майора растянулись в улыбке. — Конечно, в вашем возрасте много сложностей со здоровьем.

— Ладно, Иван Романович, — вздохнул Бородин, — я понимаю, больше всего вам хотелось бы, чтобы я ушел и оставил вас в покое. У вас серьезные неприятности, но вовсе не из-за меня.

— Разумеется, не из-за вас… — майор замер, глядя выпуклыми глазами сквозь Бородина, сделал несколько жадных нервных затяжек, наконец с выразительным вздохом произнес:

— Это вряд ли можно назвать неприятностями. Это беда, настоящая беда. Очень жалко парня, молодой, вся жизнь впереди, осталась беременная жена, совсем девчонка, едва исполнилось восемнадцать. И как она справится одна с ребенком, в наше-то сложное время, не представляю.

— Извините, — вкрадчиво произнес Илья Никитич, — когда вы в последний раз звонили в больницу?

— Некогда мне звонить, — махнул рукой майор, — да и зачем? И так все ясно. Ребята пришли, доложили… Кошмар, бедный парень! Ну, мы, конечно, поможем с похоронами и оформим все, как положено, геройски погиб при исполнении, и все такое, хотя, между нами, никакого исполнения там не было. Дежурство у него кончилось как раз утром, домой шел, может, и выпил малость, после ночи, чтоб расслабиться. С кем не бывает? Но, разумеется, мы все оформим, как положено, чтобы жене хотя бы пенсию выплачивали.

— Да, с вашей стороны это чрезвычайно благородно, Иван Романович. Скажите, а о чем беседовал с вами младший лейтенант Телечкин сегодня утром?

— Утром? — выпуклые глаза майора тревожно забегали. — Ах, ну да, он заходил ко мне, буквально за час до несчастного случая.

— За час до чего, простите? — Бородин слегка приподнял брови.

— До того, как попал под машину, переходя проезжую часть на красный свет, — по слогам отчеканил майор, загасил сигарету и тут же закурил следующую.

— Ах, ну да, конечно, — Илья Никитич отвернулся от дыма, искоса взглянул на майора и точно так же, по слогам, отчеканил:

— Будьте добры, Иван Романович, постарайтесь припомнить, о чем вы беседовали с младшим лейтенантом Телечкиным сегодня утром в вашем кабинете?

— Можно узнать, зачем вам это? — майор откашлялся и оттянул ворот рубашки, как будто он душил его.

— Если позволите, я объясню чуть позже. Так вы можете мне ответить или нет?

— Я, честно говоря, сейчас уже и не помню. День был тяжелый, все из головы вылетело. Я ведь на земле сижу, в дерьме копаюсь. У меня на участке каждый третий подросток наркоман. И еще рынок на моей территории. Тут вам карманники, кукольники, кидалы, в общем дерьма хватает. Когда только будет в стране порядок?

— И не говорите, — Бородин вздохнул, выдержал сочувственную паузу и елейным голосом спросил:


— Иван Романович, значит, вы не запомнили ни слова из разговора, который длился двадцать пять минут? Вы вызвали Телечкина или он явился к вам по собственной инициативе?

— Откуда вам известно, сколько длился разговор? — майор покраснел и чуть повысил голос.

— Мне ничего не известно, — Илья Никитич широко улыбнулся, — я назвал эту цифру случайно, однако вижу по вашему лицу, что угадал.

— Вы умеете читать по лицам? — усмехнулся майор.

— Иногда, — скромно признался Бородин и тоже усмехнулся, — однако, Иван Романович, не надо быть психологом, чтобы заметить, как не хочется вам рассказывать об утреннем разговоре с младшим лейтенантом.

Взгляд майора стал осмысленным и злым, вытаращенные глаза уставились Бородину в переносицу, губы сжались, на лбу выступили бисерины пота.

— А вам не кажется, товарищ старший следователь, — произнес он тихо и вкрадчиво, — что вы лезете не в свое дело?

— Не кажется, — покачал головой Бородин, — потому, что я задаю вам вопросы, связанные с тем делом, которым сейчас занимаюсь по долгу службы. Поверьте, мной движет отнюдь не праздное любопытство. А что касается утренней беседы с младшим лейтенантом, то, должен признаться, мне значительно важнее было увидеть вашу реакцию, чем узнать, о чем вы с Телечкиным говорили. Ладно, не буду вас напрягать, Иван Романович. Время позднее, вы устали, я тоже. Можно взглянуть на копию заключения о смерти гражданина Рюрикова?

— Это вы о том бомже, который сожительницу зарезал? — майор прищурился. — Я и так помню. Алкогольная интоксикация.

— И все-таки я хотел бы взглянуть на документ. Если, конечно, вас не затруднит.

— Да ради Бога, — майор с треском открыл один из ящиков письменного стола, покопался в нем, вытянул стандартную серую папку, открыл, вытащил заключение о смерти.

— Вы позволите мне взять это с собой?

— Разумеется. Еще могу быть чем-нибудь полезен, товарищ следователь?

— В общем, нет, — Илья Никитич поднялся, — всего доброго, товарищ майор. А в больницу, где лежит ваш сотрудник Николай Телечкин, вы все-таки потрудитесь позвонить, ну, если совсем уж нет времени, поручите кому-нибудь. На всякий случай.

— А что, есть какие-то новости? — откровенно зевнув, поинтересовался майор. — Днем сказали, состояние тяжелое.

Но Бородин не успел ответить, потому что за дверью послышался грохот и отчаянный женский крик:

— Пусти, сказала! Что ты меня хватаешь? Я сама пришла, не убегу!

— А я говорю, нельзя туда! — ревел в ответ возмущенный бас. — Щас здесь ночевать останешься, по хулиганке!

— Ага, разбежался! Останусь! Где начальник?

— Не лезь, дура! Сказал, нету его! Вали отсюда, пока я добрый!

— Что-о? — протяжно пропела женщина. — Ты добрый? Да ты любому глотку перегрызешь!

Скандал подкатывал все ближе, майор встал, распахнул дверь. На пороге застыла лысая женщина в разодранном платье, рядом, вцепившись ей в локоть, стоял маленький, худенький капитан.

— Вот! — выкрикнула женщина. — Так и знала, что ты врешь! Есть начальник! На месте он! — И тут же запричитала совсем другим голосом, тоненьким, жалобным:

— Я, гражданин начальник, сама пришла, показания хочу дать чистосердечные, я своими глазами видела, как вашего лейтенантика подрезали.

— Что ты мелешь, дура, — прошипел майор еле слышно, — вон отсюда, сию минуту!

— Ну я же рассказать хочу! Я свидетель! — растерянно пробормотала женщина.

— Вон! — повторил майор и попытался закрыть дверь. — Колесников, убери ее!

— Так, минуточку, — подал голос Илья Никитич, — человек пришел дать показания. В чем дело? Почему вы ее выгоняете?

— Ну, знаете, — взревел майор, — всему есть предел, товарищ старший следователь. Вы превышаете свои полномочия. В конце концов, я здесь начальник и не позволю…

— Иван Романович, — Бородин печально покачал головой, — действительно, предел есть всему. То, что вы собираетесь хоронить младшего лейтенанта и даже не удосужились выяснить, как он себя чувствует, это ладно. Но вам, начальнику отделения, до сих пор не известно, что на вашей территории, с вашим сотрудником, произошел вовсе не несчастный случай…

— А что? — рявкнул майор. — Что с ним произошло? Просветите меня, будьте так любезны!

— Покушение на убийство. Ножевое ранение, — отрывисто произнес Бородин. — Где я могу побеседовать со свидетелем?

— Колесников, проводи в седьмой кабинет! — майор глядел на Бородина с такой ненавистью, что глаза его почти дымились. Илья Никитич любезно улыбнулся.

— А вы кто такой будете? — спросила женщина, когда они остались вдвоем в крошечной комнате с ободранным письменным столом, зарешеченным окошком и таким же огромным вентилятором, как в кабинете начальника.

Бородин представился и попросил женщину предъявить какой-нибудь документ.

— Нету, — вздохнула она, — был паспорт, но я его посеяла. А может, сперли. Новый сделать не могу, денег нет на штраф. Да вы так запишите, Бочарова Марина Геннадьевна, семьдесят второго года.

Бородин слегка приподнял брови, услышав дату рождения. Он думал, ей не меньше пятидесяти.

— Что, выгляжу старше? — она растянула в улыбке щербатый рот. — Это Тверская, гражданин следователь. Ну и зона, конечно.