Побег из Дома странных детей

— Это было не совсем так. — Она сползла вниз по сиденью, а ее голос понизился до шепота. — Думаю, что тебе лучше узнать правду, чем верить всяким слухам и домыслам. Так что слушай.

Мои способности начали проявляться, когда мне было десять лет. Я постоянно поджигала свою постель во сне, пока родители не забрали у меня все простыни и не заставили спать на голой металлической кровати в голой комнате, где не осталось ни одного воспламеняющегося предмета. Они считали меня пироманьяком и лгуньей. И то, что сама я ни разу не обожглась, убеждало их в собственной правоте. Но я не моглаобжечься, хотя тогда и сама этого не знала. Мне было десять лет, и я вообще ничего ни о чем не знала! Это очень страшно, когда тебе десять лет и у тебя проявляются способности, которых ты не понимаешь. Хотя подобный страх испытывают практически все странные дети, потому что лишь немногие из нас рождаются у странных родителей.

— Могу себе представить, — кивнул я.

— Вот и представь себе, что еще вчера я была простой, как рисовый пудинг, а сегодня вдруг ощутила странный зуд в ладонях. Они покраснели и распухли. И стали горячими… такими горячими, что я прибежала в продуктовую лавку и погрузила руки в корыто с мороженой треской! Когда рыба начала оттаивать и дурно пахнуть, лавочник меня прогнал и потребовал, чтобы моя мама заплатила за все, что я испортила. К этому времени мои ладони горели. Ото льда мне стало еще хуже! В конце концов они загорелись, и я полностью уверилась в том, что сошла с ума.

— А что подумали твои родители?

— Моя мать была очень суеверным человеком. Она решила, что я демон, явившийся в мир посредством ее лона, выбежала из дома и больше не вернулась. Старик подошел к решению проблемы иначе. Он избил меня и запер в моей комнате. Когда я попыталась прожечь дверь и сбежать, он привязал меня к кровати асбестовыми простынями. Я была связана много дней подряд. Изредка он лично меня кормил, потому что боялся развязать. И слава богу, потому что, стоило бы ему сделать это, я сожгла бы его до костей.

— Жаль, что ты этого не сделала, — кивнул я.

— Спасибо, Джейк. Но это ничем бы мне не помогло. Мои родители ужасные люди. Но если бы это было не так и я осталась бы с ними еще ненадолго, меня, вне всякого сомнения, разыскали бы пустоты. Я обязана жизнью двум людям — своей младшей сестре Джулии, которая однажды ночью меня освободила, что позволило мне сбежать из дома, и мисс Сапсан, которая нашла меня месяц спустя в бродячем цирке, где я работала огнеглотателем. — Эмма грустно улыбнулась. — Своим днем рождения я считаю день встречи с ней. Это была встреча с моей настоящей мамой.

У меня потеплело в груди. Слушая Эмму, я ощутил, что больше не одинок в своей растерянности. Эта девушка стала мне гораздо ближе, а кроме того, я узнал, что всем странным людям приходится пройти через период мучительной неуверенности. На долю всех странных людей выпало много испытаний. Но между нами было одно кричаще очевидное различие — мои родители все еще меня любили, и, несмотря на все существующие между нами проблемы, я тоже их по-своему любил. Мысль о том, что сейчас я причиняю им страдания, глухой болью отдавалась в груди.

Я пытался определить, чем я им обязан, сравнивая свои обязательства перед ними с чувством долга перед мисс Сапсан и дедушкой и мучительно-сладким чувством, которое я испытывал к Эмме и которое становилось крепче от каждого взгляда на нее. Чаша весов неизменно склонялась не в пользу родителей. Но я понимал, что если мне удастся уцелеть, все равно придется отвечать за принятое решение и за всю боль, которую я причинил близким людям.

Если…

Если.Это слово всегда возвращало меня в настоящее, потому что это еслиочень сильно зависело от того, сумею ли я сохранить голову на плечах. Когда я отвлекался, моя чувствительность ослабевала. Это еслитребовало моего полного присутствия и участия в настоящем.

Как бы ни пугало меня это если,оно позволяло мне не тронуться умом.

Мы приближались к Лондону. Деревушки сменились городками, которые в свою очередь сменились беспрестанной чередой предместий. Никто не знал, что ждет нас там, какие новые ужасы предстоит нам преодолеть.

Мой взгляд упал на заголовок в газете на коленях Эммы:

ВОЗДУШНЫЕ НАЛЕТЫ СОТРЯСАЮТ СТОЛИЦУ. СОТНИ ЖЕРТВ.



Я закрыл глаза и попытался избавиться от всех мыслей до единой.





Часть вторая





Если бы кто-то наблюдал за этим поездом, который с шипением вполз на вокзал и, выпустив облако пара, остановился у перрона, он не заметил бы в нем ничего странного. Самые обычные кондукторы и носильщики сражались с задвижками и распахивали двери вагонов. Самые обычные люди, мужчины и женщины, некоторые из них в военной форме, высыпали на платформу и исчезали в бурлящей толпе. Не привлекала к себе внимания и компания из восьми детей, которые настороженно вышли из вагона первого класса и замерли, удивленно моргая в тусклом освещении вокзала, оглушенные обрушившимся на них шумом и чадом.

В другой день к любой группе таких растерянных и одиноких с виду детей, как эти, обязательно подошел бы кто-нибудь из неравнодушных взрослых и поинтересовался бы, все ли у них в порядке, не нуждаются ли они в помощи и где их родители. Но сегодня платформа изобиловала сотнями детей, и все они выглядели растерянными и одинокими. Поэтому никто не обратил внимания на маленькую девочку с рассыпавшимися по плечам каштановыми волосами и в застегнутых на пуговицы ботинках, как и на тот факт, что эти ботинки не вполне касались платформы. Никто не заметил круглолицего паренька в кепке и пчелу, которая вылетела из его рта, окунулась в прокопченный дымом воздух и поспешно нырнула обратно.

Ничей взгляд не задержался на пареньке с темными кругами под глазами и глиняном человечке, который выглянул из кармана его рубашки и тут же был затолкан обратно. А также на мальчике, изысканно одетом в облепленный грязью, но хорошо сшитый костюм и раздавленный цилиндр, мальчике с осунувшимся и измученным от недосыпа лицом. Он так боялся собственных снов, что уже несколько дней не ложился спать.

Равнодушные взгляды прохожих лишь мельком скользили по крупной девочке в пальто и простом платье, девочке, сложенной, как кирпичная стена, и прижимающей к груди чемодан почти такой же огромный, как и она сама. Никто из окружающих людей и догадаться не мог о том, насколько тяжел этот чемодан, что в нем лежит, а также почему одна его стенка испещрена крохотными отверстиями. Ускользнул от их внимания и юноша, чьи шарф и куртка с капюшоном полностью скрывали от взглядов его кожу, несмотря на то что сентябрь только начался и было еще довольно тепло.

Был с ними и американский мальчик совершенно обычной внешности, тем более не заслуживающей чьего-либо внимания. Его нормальность была настолько очевидной, что прохожие его не замечали, несмотря на то что он внимательно разглядывал толпу, приподнявшись на цыпочки и вращая головой, как часовой на посту. Рядом с ним стояла девочка, она стиснула ладони, чтобы скрыть язычок пламени, упорно выбивавшийся из-под ногтя ее мизинца, что иногда случалось, когда ее что-то удручало. Она попыталась потрясти пальцем, как делают люди, туша спичку, а затем подула на него. Это не помогло, и она сунула его в рот, выпустив из носа струйку дыма. Но это тоже осталось незамеченным.

Одним словом, никто не стал присматриваться к детям из вагона первого класса этого утреннего поезда достаточно внимательно, чтобы заметить в них хоть что-нибудь странное. Впрочем, это было даже к лучшему.





Глава восьмая




Эмма ткнула меня локтем.

— Ну что?

— Мне нужна еще минута, — ответил я.

Бронвин поставила чемодан на платформу, и теперь я стоял на нем, возвышаясь над толпой и обшаривая взглядом подвижное море лиц. Длинная платформа кишела детьми. Они выстроились в шеренги, которые извивались, как амебы под микроскопом, скрываясь в заволакивающей вокзал дымке. Черным поездам, шипящим по обе стороны платформы, явно не терпелось заглотнуть всех этих испуганных детишек.


Я чувствовал спиной взгляды друзей, пристально наблюдавших за мной. Они считали, что я должен знать, не притаились ли в этой бескрайней людской массе охотящиеся на нас чудовища. Они считали, что для распознания их присутствия мне достаточно просто оглядеться и прислушаться к смутному ощущению в животе. Обычно приближение пуст о ты сопровождалось мучительной тошнотой, но в таком гигантском пространстве предостережение могло прозвучать тихо и мимолетно, оставшись незамеченным.

— Твари знают о том, что мы идем к ним?

Бронвин произнесла это очень тихо, из опасения привлечь внимание нормальных людей или, хуже того, тварей. В городе у них повсюду были уши, во всяком случае, так нам всегда внушали.

— Мы убили всех тварей, которые могли знать о наших намерениях, — гордо заявил Хью. — А если точнее, то их убил я.

— Что означает только то, что теперь нас будут искать еще старательнее, — отозвался Миллард. — И теперь им уже мало отобрать у нас птицу. Теперь им нужно отомстить.

— Именно поэтому нам нельзя здесь задерживаться, — вмешалась Эмма, хлопая меня по ноге. — Ты скоро?

Мое внимание рассеялось, и я потерял место в толпе, до которого успел дойти. Пришлось начать сначала.

— Еще одну минуту, — попросил я.

Лично меня больше беспокоила возможность встречи с пустотами. Я убил уже двух, и каждая встреча с ними едва не стоила мне жизни. До сих пор оставаться в живых мне позволяло везение, но это не могло продолжаться бесконечно долго. Удача могла в любую минуту мне изменить. Поэтому я твердо решил не подпустить к себе больше ни одну пуст о ту. Я должен был делать все от меня зависящее, чтобы издалека замечать их приближение и полностью исключать возможность столкновения. Разумеется, бегство, в отличие от драки, славы мне не прибавило бы, но я не искал славы. Я просто хотел выжить.

Настоящая опасность заключалась не в заполнивших платформу фигурах людей, но в тенях между ними, в темноте по краям перрона. Именно на них я сосредоточил свое внимание. Я впервые таким образом забрасывал свое восприятие в толпу, и мне показалось, что я отделяюсь от тела. Я ощупывал самые дальние уголки в поисках опасности и думал о том, что всего несколько дней назад это было бы мне не по силам. Моя способность управлять восприятием, как прожектором, явилась для меня полной неожиданностью.

Я задавался вопросом, что еще мне предстоит узнать о самом себе.

— Все в порядке, — произнес я, спрыгивая с чемодана. — Пустот здесь нет.

— Это я и сам мог тебе сказать, — пробурчал Енох. — Если бы они здесь были, они уже давно съели бы нас!

Эмма отвела меня в сторону.

— Чтобы дать нам шанс на победу, ты должен делать это быстрее.

Это было все равно что требовать от человека, который только что научился плавать, выступления на Олимпийских играх.

— Я делаю все, что могу, — ответил я.

Эмма кивнула.

— Я знаю. — Она обернулась к остальным и щелкнула пальцами, привлекая их внимание. — Пойдемте вон к тому телефону-автомату, — предложила она, показывая на высокую красную будку на другой стороне платформы — та едва виднелась за мечущейся вокруг толпой.

— Кому будем звонить? — поинтересовался Хью.

— Странная собака сказала, что все лондонские петли взломаны, а имбрины похищены, — пояснила Эмма. — Но мы же не можем поверить ей на слово, как ты считаешь?

— Во временную петлю можно позвонить? — ошарашенно спросил я. — По телефону?

Миллард пояснил, что Совет имбрин поддерживал телефонную связь, хотя пользоваться ею можно было только в пределах города.

— Она устроена хитро, с учетом всех временных перепадов, — усмехнулся он. — То, что мы живем во временных петлях, не означает, что мы застряли в каменном веке!

Эмма взяла меня за руку и велела всем остальным сделать то же самое.

— Сейчас нам жизненно важно держаться вместе, — напомнила она. — Лондон огромен, и здесь нет бюро находок для странных детей.

Взявшись за руки, мы начали пробираться сквозь толпу. Наша извивающаяся шеренга слегка приподнималась по центру, где, напоминая астронавта, шагающего по лунной поверхности, парила Оливия.

— Ты похудела? — спросила ее Бронвин. — Тебе нужны туфли потяжелее, птичка.

— Я становлюсь легче, если плотно не поем, — пояснила Оливия.

— Ты считаешь, что поела недостаточно плотно? Мы только что налопались от пуза!

— Только не я, — возразила Оливия. — У них не оказалось пирогов с мясом.

— Для беженки ты ужасно переборчива, — проворчал Енох. — Как бы то ни было, поскольку Гораций спустил все наши деньги, чтобы поесть, нам необходимо вначале украсть еду или найти имбрину, которая нам что-нибудь приготовит.

— Деньги у нас еще есть, — возразил Гораций, звеня монетами в кармане. — Хотя на пироги с мясом их не хватит. Но мы могли бы позволить себе картошку в мундирах.

— Если я съем еще одну картошку в мундире, я сама превращусь в картошку, — заныла Оливия.

— Милая, это невозможно, — заметила Бронвин.

— Почему? Мисс Сапсан может превращаться в птицу!

Мальчик, мимо которого мы в этот момент проходили, обернулся и изумленно уставился на нас. Бронвин возмущенно шикнула на Оливию. Правила строго запрещали упоминать о наших тайнах в присутствии нормальных людей, даже если то, о чем шла речь, звучало так фантастично, что в это никто не поверил бы.

Мы протолкались сквозь еще одну группу детей и оказались рядом с телефонной будкой. В нее могли поместиться только три человека, поэтому внутрь вошли Эмма, Миллард и Гораций, а все остальные столпились у двери. Эмма сняла трубку, а Гораций извлек из кармана последние несколько монет. Миллард принялся листать увесистую телефонную книгу, болтавшуюся на толстом шнуре.