Почти нормальная семья

Ширин касается пальцами серебристой кнопки на ухе:

– Из-за родителей.

– Они этого хотели?

– Нет, наоборот. – Она наклоняет голову и проводит рукой по волосам. – Они хотели, чтобы я стала врачом. Дедушка был врачом, и мама с папой тоже врачи. Они рассматривают человека как биологическое существо. Не верят, что можно вылечить болезни, говоря о чувствах и прочих абстрактных вещах.

Она улыбается, хотя голос грустный, а глаза блестят.

– Так почему же ты стала психологом? В знак протеста?

– Не совсем. Наверняка бы я тоже стала врачом, если бы не мизофобия[27]. Как единственный ребенок, я была очень настроена на то, чтобы угождать своим родителям.

– Мизофобия?

Ширин кивает:

– Я ходила на когнитивно-поведенческую терапию.

– Помогло?

Ширин двусмысленно улыбается:

– Может, тебе попробовать лекарства?



На следующее утро приходит Винни-Пух. Он останавливается в дверях с настороженностью во взгляде. Эльза стоит рядом, обменивается с ним парой фраз, потом он заходит и раскладывает на столе свои папки и милый пенальчик.

– У меня тоже был такой в начальной школе, – поддразниваю его я.

Он смотрит на меня строгим учительским взглядом:

– Его выбирала моя дочь.

Видимо, для него это больная тема.

– Ну как тебе эта? – спрашивает он о книге «Над пропастью во ржи».

– Прочтешь в рецензии.

Винни-Пух улыбается.

– Но ты сказал, что она не такая депрессивная.

– А что, она оказалась депрессивной? Вообще-то, я читал ее много лет назад. Помню только, что она мне очень понравилась.

– Он заканчивает в психушке, – говорю я. – Иногда у меня возникает вопрос, можно ли в этом больном мире закончить как-то иначе. Самоубийство или психушка, – похоже, третьего не дано.

Щеки у Винни-Пуха краснеют.

– Не обязательно все должно быть именно так, – говорит он. – Жизнь бывает и легкой. Не обязательно все усложнять.

Я смотрю на него, широко раскрыв глаза. Он хочет сказать, что я сама виновата? Что у Эстер Гринвуд и Холдена Колфилда все могло бы сложиться проще, если бы они сделали другой выбор в жизни и сами бы все не усложняли?

– Что такое? – спрашивает Винни-Пух.

Я качаю головой. Даже не знаю, как передать словами свое раздражение.

– Хорошо, – говорит он. – Давай посмотрим на твою рецензию.

Пристально глядя на него, я спрашиваю:

– Что ты обо мне думаешь, Винни-Пух?

Щеки у него по-прежнему розовые, и теперь он морщится, словно у него где-то болит:

– Не понимаю тебя.

– Как и все остальные, – говорю я, – ты думаешь, что я виновата.

Он отводит глаза.


Мне следовало бы все ему рассказать. Постараться объяснить, как все вышло. Винни-Пух никогда бы этого не понял, но и осуждать бы не стал. Он выслушал бы и изо всех сил постарался бы отложить свою мораль и свои предрассудки.

– Ты хочешь узнать правду? – спрашиваю я.

Он по-прежнему не смотрит на меня.

– Скажи, ты хочешь узнать, как все было?

Он тяжело дышит.

Я терпеливо жду, даю ему время обдумать свой ответ. Наконец он оборачивается ко мне и качает головой:

– Нет, Стелла, я не хочу этого знать.





57




Строго говоря, я не собиралась никуда идти. После долгого и тяжелого дня на работе сама мысль о том, что надо вылезать из домашних штанов, мыть голову и краситься, вызвала у меня тошноту.

– Давай же, – сказала Амина, выставляя на стол маленькие бутылочки с водкой. – Давай хоть куда-нибудь сходим, раз у меня в кои-то веки нет завтра матча.

Более всего ее тянет в «Тегнерс», но она открыта к любым предложениям.

– Знаешь, чего тебе нужно? – Она протянула мне стопочку с водкой. – Кого-нибудь подцепить.

– Серьезно? Единственные парни, которые меня сейчас интересуют, – это Бен и Джерри[28].

С некоторым сомнением я повертела стопку в руках.

– Будем, – сказала Амина, и мы выпили.

Я пошла туда ради Амины. Ради дружбы и алкоголя. После двух бокалов сидра и нескольких стопочек, выпитых с уговорами, пульс участился, по телу разлилось тепло. Пью я обычно очень мало. Амина завела наш список песен «Party Like an Animal»[29] на Spotify[30], и в конце концов мы сели в такси, чтобы ехать в «Тегнерс».

Мигающие огни манили на переполненный танцпол. Каскады света обрушивались на нас со всех сторон, а басы отдавались в груди приятной вибрацией. Мы с Аминой зажигали, поставив сумочки на пол и размахивая руками над головой.

Откуда-то появились несколько парней из нашего бывшего класса – они оказались на удивление забавными. Пока я болтала с ними, Амина удалилась в сторону бара.

Через некоторое время, когда парни отправились куда-то дальше, я заметила, что она все еще не вернулась.

Я обнаружила ее в баре.

Она стояла на цыпочках. Ей всегда хотелось быть сантиметров на десять выше ростом. Глаза сияли, а губами она держала длинную соломинку, опущенную в ядовито-зеленый напиток. Рядом стоял парень в рубашке с узором «пейсли» и что-то без остановки говорил.

– Стало быть, вот где ты прячешься?

Амина вздрогнула. Парень резко замолчал и уставился на меня так, словно я испортила ему вечеринку. Это был этакий классический красавец с зачесанными назад волосами и голубыми глазами. Теперь я заметила, что он старый. Лет на десять старше нас.

– А кто этот дедуля? – спросила я, внимательно оглядывая его.

Амина застонала, но парень в пестрой рубашке непринужденно засмеялся:

– Ну не такой уж я и старый!

– Все относительно. Аль Пачино типа семьдесят пять. А Авраам дожил до ста семидесяти пяти.

– Авраам? – переспросил пестрый, одновременно делая знак бармену.

– Это из Библии, – сказала я. – Типа праотец всех религий.

Он заказал напиток и уставился на меня:

– Ты верующая?

– Нисколько. Это называется «общая эрудиция».

Он снова рассмеялся. Зубы казались слишком прямыми и белыми, чтобы быть настоящими.

– Прошу прощения за свою подругу, – проговорила Амина. – Она не привыкла пить.