Почти нормальная семья

– Мне нужны баллы, а не друзья, – могла я заявить, отказываясь пойти на вечеринку.

Казалось, я сама заключила себя в капсулу, оболочка которой с каждым днем становилась все прочнее. Все несовершенства надлежало скрыть при помощи усердия и успешности, хотя страха, что мое истинное «я» откроется, меньше от этого не становилось. Тем не менее я часто оказывалась в центре самых разных событий. Мне трудно было где-то находиться, не стараясь взять все под свой контроль, люди тянулись ко мне, стремились со мной познакомиться, однако единственным, кто действительно понимал меня, был Адам.

Сейчас он сидит у дверей зала суда и ждет. Скоро вызовут его. Моральные принципы Адама всегда были непоколебимы. То, что он мог солгать полиции, кажется почти немыслимым. Но я недооценивала значение семьи. Люди готовы отбросить все, что именуется этикой и моралью, чтобы защитить свою семью. Самые суровые принципы легко обращаются в пыль, когда требуется защитить собственного ребенка. Ложь, чувство вины и тайны. Сколько семей построено на этом фундаменте!

В ту минуту, когда на свет рождается новый человек, двое других людей превращаются в родителей. Любовь к нашим детям не знает законов и правил. Сегодня ночью мы с Адамом молча сидели в кухне за бутылкой красного вина.

– Не знаю, дорогая, получится ли у меня.

Я молю Бога, чтобы у него получилось. Странное чувство, но я складываю руки и молюсь Богу. В следующий момент в зал вызывают Адама.





92




Адам медленно проходит через зал. Пока председатель суда приветствует его и поясняет, где он должен сесть, Адам не сводит глаз со Стеллы.

Он садится на свидетельское место спиной к публике. Бородач рядом со мной смотрит на меня таким взглядом, каким смотрят на тяжелобольного.

Председатель суда передает слово Микаэлю.

– Здравствуйте, Адам, – говорит он. – Я понимаю, что все это для вас исключительно тяжело, поэтому я постараюсь не затягивать. Вы не могли бы рассказать суду, чем вы занимаетесь?

Адам все еще не спускает глаз со Стеллы.

– Я пастор в Шведской церкви.

Отвечая на вопросы Микаэля, он рассказывает, что много лет проработал пастором в тюрьме и теперь возглавляет один из крупнейших приходов города.

Его голос звучит немного неуверенно.

– Не могли бы вы кратко рассказать о своих взаимоотношениях со Стеллой? – просит Микаэль.

– Я люблю Стеллу. Она для меня все.

Сердце у меня сжимается. За все эти годы я не раз упрекала Адама в том, что наши отношения со Стеллой сложились не лучшим образом. Когда она была маленькой, я постоянно слышала, какой Адам замечательный папа и какое мне выпало счастье родить от него ребенка. Это была чистая правда. Адам всегда был и остается потрясающим отцом, я люблю его за это. И мне стыдно за ту зависть, которую я порой испытывала. Почему я так реагировала на свои неудачи со Стеллой, все дальше отдаляясь от нее? Я много работала, чтобы не пришлось заниматься нашими отношениями, целиком отдаваясь тому, что у меня получалось хорошо. Понятно, что это был самообман. Предательство по отношению к Стелле.

– Мы со Стеллой не всегда ладили, – продолжает Адам. – Бывало по-всякому. Периодами – очень тяжело.

Микаэль дает ему возможность развить свою мысль, и Адам чуть заметно опускает голову.

– Родительская роль – самая трудная. Конечно же, много раз я оказывался не прав. У меня было множество своих представлений и надежд, как все будет. Каким я буду отцом, какой Стелла будет дочерью. Как будут выглядеть наши отношения.

– Все вышло не так, как вам хотелось бы? – спрашивает Микаэль.

– Думаю, проблема не в том, что получилось, а в том, чего я ожидал. Мне трудно было принимать некоторые вещи, которые Стелла выбирала в жизни. Иногда забываешь, каково это – быть подростком.

Я смотрю на председателя суда. Вижу в глазах Йорана Лейона искорку понимания. У него тоже дети-подростки.

– Адам, – продолжает Микаэль, – не могли бы вы рассказать, что произошло в тот вечер пятницы?

Адам чуть-чуть оборачивается, чтобы видеть Стеллу. Я подаюсь вперед, чтобы увидеть выражение его лица.

Адам не произносит ни слова. Почему он молчит?

Разумеется, я должна была сообщить ему больше, но я боялась, что он не поймет или же его высокие моральные принципы станут преградой.

А что, если уже поздно? Если он изменит свои показания, возьмет все назад? Это будет катастрофа.

– В тот день я работал допоздна, – говорит он, растягивая слова.

Дрожащим голосом он рассказывает о похоронах молодого человека. Неделя выдалась тяжелая, и в пятницу Адам чувствовал себя усталым и подавленным. После работы он приготовил ужин, мы поиграли в игру на диване, а потом пошли спать.

– Вы знали, где в тот вечер была Стелла? – спрашивает Микаэль.

– Она сказала, что собирается встретиться с подругой, Аминой Бежич.

– Хорошо, – спокойно произносит Микаэль. – Стало быть, вы с женой легли до того, как Стелла вернулась домой?


– Точно так.

– Сколько было времени?

Я приподнимаюсь на стуле.

Адам, умоляю тебя! Подумай о семье!

– Около одиннадцати, – отвечает он. – Я не смотрел на часы.

– Вы сразу же заснули?

– Нет, я пролежал без сна несколько часов.

– Несколько часов?

– Да.

Я быстро отпиваю глоток воды, но мне не удается хорошо завинтить крышку, я проливаю воду себе на колени и вытираю рукой. Бородач косится на меня.

– Вы не спали, когда Стелла вернулась домой в тот вечер? – спрашивает Микаэль.

Я еще больше подаюсь вперед. Адам поднимает подбородок, так что его пасторский воротничок сияет белизной невинности прямо в глаза суду.

– Я не спал, когда она вернулась, – отвечает он.

Голос звучит громче. Четко и ясно. Я откидываюсь на стул.

– Вам известно, сколько было времени? – спрашивает Микаэль.

– Было без четверти двенадцать. Я посмотрел на часы, когда услышал, что она пришла.

Одна из присяжных подносит руку ко рту. Остальные члены суда сидят молча, уставившись на Адама.

– И вы совершенно уверены, что было без четверти двенадцать? – спрашивает Микаэль.

– Совершенно уверен. Клянусь Богом.





93




– Как ты можешь быть так уверен? – спросила я Адама.

Это был его любимый конек: всегда во всем сомневаться. Но теперь для нюансов уже не оставалось места. Он принял решение.

– Все будет замечательно. Ты будешь лучшей мамой на свете.

Все мои опасения он просто отбрасывал. Мой страх, по мнению Адама, был совершенно естественным. Когда мы станем родителями, нам придется во многом перестроиться и наша жизнь изменится навсегда. Нет ничего странного в том, что я сомневаюсь и что мне не по себе.

Строго говоря, мы были слишком молоды, чтобы заводить детей. Я только что получила место помощника судьи, а Адам еще вовсю учился. Всего за полгода до этого мы жили в студенческой квартире и проводили по нескольку вечеров в неделю в пабе или на шумных посиделках, но летом нам повезло – мы неожиданно нашли себе однокомнатную квартирку на Норра-Феладен. К тому же Адам был уверен, что управляющая компания согласится подыскать нам двухкомнатную, если у нас в семье случится прибавление.

– Я люблю тебя, – повторял Адам по нескольку раз в день, потом наклонялся и целовал растущий холмик у меня на животе. – И тебя, человечек, который там, внутри.

Постепенно шок от грядущих перемен прошел, сменившись болью в тазовых костях и отеками на ногах. В некоторые дни я вообще оставалась лежать в кровати, чувствуя себя самой большой неудачницей на свете.

Адам окружал меня заботой: поил киселем из шиповника, надевал мне компрессионные чулки, прикладывал к спине разогретые подушечки с рисом и массировал мне плечи. Хотя я и колебалась относительно момента – стоило ли нам заводить ребенка именно тогда, – но ни на секунду не усомнилась в том, что Адам самый лучший отец для моего ребенка.



Когда Стелла была маленькая, я довольно много работала. Порой я думала – возможно, со мной что-то не так или я устроена иначе, чем прочие молодые мамы, поскольку не могу перевести всю остальную жизнь в спящий режим и добывать энергию из того обстоятельства, что я стала матерью.

Без Адама все это было бы невозможно. Он всегда был рядом, всегда подставлял плечо. Мне он никогда и ни в чем не отказывал. Он поддерживал меня, чего бы это ни стоило.

Те победы, которые мне не суждено было одержать на семейном фронте, я вскоре начала одерживать на профессиональном. В возрасте двадцати девяти лет я стала адвокатом и была принята в адвокатское бюро, работавшее с большим размахом и имевшее представительства в трех крупнейших городах Швеции. Пока Адам учил Стеллу кататься на двухколесном велосипеде и заклеивал пластырем ее ободранные коленки, я моталась туда-сюда между высокопоставленными клиентами и читала деловые письма под детскую передачу с разогретой в микроволновке порцией еды на коленях. Вряд ли я была так уникальна в том, что для меня важна была и карьера, и семья. Хоть я и родилась без пениса.

Между тем вокруг меня было много других женщин, которые отказались от своих юношеских мечтаний и целей, чтобы реализовать себя в обслуживании, на кухне и в детской. Материнская самоотдача постоянно сталкивалась с моими эгоистическими стремлениями к успеху в других областях жизни, и, хотя я изо всех сил пыталась, мне так и не удалось стать идеальной матерью, соответствующей ожиданиям других, – такой матерью, какой, как мне тогда казалось, я сама мечтала быть. Одновременно я постоянно наблюдала мужчин с теми же недостатками, которые терзали и меня, – при этом они вовсе не считали себя плохими отцами.

Сердечные отношения, установившиеся между Адамом и Стеллой, поначалу меня очень радовали. Стелла была папиной дочкой. Я могла прийти домой поздно, когда голова забита статьями закона и прецедентами, и застать их уютно устроившимися в окружении подушек и читающими сказку на ночь. На всех перекрестках своей маленькой жизни Стелла держала папу за руку. Все было как в сказках Астрид Линдгрен, и по утрам мое сердце подпрыгивало от счастья, когда маленькие ножки нашей доченьки топали по полу спальни в направлении нашей кровати.