Почти нормальная семья

Амина огляделась:

– У тебя есть минутка?

– Само собой!

Когда я принесла для нее лимонад и булочку с корицей, она немного расслабилась.

– Я чувствую себя как самая худшая подруга на свете.

– Почему? Что произошло?

Прищурившись, она оглядела сад и сообщила, что ждала с этим до последнего. Она не хотела быть плохой подругой, но страх взял верх. Ее тревожит Стелла.

– Эти парни из Ландскруны, с которыми она общается… Они – плохая компания. Занимаются черт-те чем. Курят и пьют.

– Пьют? Но вам же по четырнадцать лет.

– Знаю.

– Хорошо, что ты мне рассказала, Амина.

Она подалась вперед:

– Обещаешь ничего не говорить Стелле? Если она узнает, что это я… Обещай мне!

Само собой, я пообещала.

Как ни странно, я думала тогда не о Стелле. Больше всего я думала об Амине. Восхищалась ее мужеством, ее естественным стремлением поступать правильно.

– Я рада, что ты пришла ко мне, – сказала я.

Мы обнялись.

В последующую неделю мы с Адамом пытались серьезно поговорить со Стеллой. С этого момента в нашей жизни начался длительный и ужасный период. Чем больше мы пытались урезонить ее, тем больше Стелла отбивалась.

– Не лезьте в мою жизнь! С вами жить хуже, чем в тюрьме!

Когда осенью выяснилось, что Стелла употребляет наркотики, мы с Адамом после долгих сомнений и мучений признали, что придется обратиться за профессиональной помощью.

Так мучительно было сидеть на встречах с директорами, учителями, медсестрами – не говоря уже обо всех социальных работниках и психологах. Никогда еще я не чувствовала себя такой уязвленной и униженной, утратившей человеческую ценность. Никакая неудача на свете не сравнится с осознанием своей родительской несостоятельности.

Микаэль Блумберг предложил мне выход и утешение.





102




Сидя в зале суда, я оборачиваюсь и снова вижу Александру. В ней мне чудятся черты моей собственной мамы. Все во мне сжимается, когда я думаю, какой неблагодарной она была по отношению к Амине.

Александра встречается со мной глазами. Она еще ничего не знает. Я уверена, что Амина ничего ей не рассказала.

С того момента, как она сообщила мне о том, что произошло, я четко дала ей понять: чем меньше людей знают о нашем плане, тем лучше.

Адам тоже не знает. И Стелла.

Придет время – они всё поймут.

Йенни Янсдоттер повышает голос, и ее острый дискант разрывает тишину зала:

– Стало быть, вы нарушили договоренность со Стеллой и продолжали встречаться с Кристофером Ольсеном?

Амина качает головой:

– Не совсем так.

Прокурор делает удивленное лицо:

– Разве не это вы только что сказали?


– После дня рождения Стеллы я встречалась с Крисом только один раз. В течение недели он несколько раз связывался со мной, но я отвечала, что мы не можем видеться. Он настаивал. Писал, что ему любопытно познакомиться со мной поближе, потому что у нас с ним может что-то получиться.

– Так вы согласились с ним встретиться?

– Я и правда хотела послать его подальше. И согласилась встретиться с ним не для того, чтобы завязывать какие-то отношения или типа того. Просто чтобы от него отделаться. Клянусь. – Она берет новый платок и сморкается. – В пятницу он снова написал мне. На самом деле я договорилась встретиться со Стеллой. Я не хотела общаться с Крисом.

– Но все же согласились?

– Он написал, что приготовил мне сюрприз. Хотел приехать и забрать меня на лимузине. Я сказала, что мой папа отправит его в нокаут, если он появится у нашего дома. Но он не сдавался. И в конце концов мы решили, что он заберет меня у боулинга.

– И он приехал на лимузине?

– Нет, он был на своей машине. Там произошла накладка с бронированием.

Стелла не сводит глаз с Амины. Что из этого ей известно?

– И все это случилось в тот вечер, когда Кристофер Ольсен был убит? – спрашивает Янсдоттер.

– Да.

– Что вы делали потом, Амина? Когда Крис Ольсен забрал вас на своей машине?

– Мы поехали к морю. Точно не знаю, как называется это место, но оттуда, по крайней мере, хорошо был виден Барсебэк. И АЭС. Мы сидели на траве, у Криса была с собой корзинка с вином, хлебом и разными сортами сыра.

Амина замолкает.

– Продолжайте, – говорит ей прокурор.

– Мы ели, пили вино. Посмотрели на закат, а потом…

Амина снова сбивается. Журналист, сидящий впереди меня, роняет ручку – звук разносится по всему залу, когда она ударяется об пол. Стелла оборачивается и смотрит в зал. Глядит на меня потемневшими глазами.

– И что дальше? – спрашивает Янсдоттер. – Что произошло потом?

Микаэль кладет ладонь на руку Стелле, желая успокоить ее.

– Потом он поцеловал меня, – шепчет Амина. – Мы стали целоваться.





103




Работать с Микаэлем Блумбергом – это просто мечта. Один из лучших адвокатов в стране. Я понимала, что придется много ездить и ночевать по отелям, но Адам тогда всей душой поддержал меня, к тому же это был шанс, который я не могла упустить.

Как бы все сложилось, если бы я тогда отказалась от предложения Микаэля? Понимаю, что бесполезно об этом размышлять, но уж очень трудно удержаться.

Когда Амина рассказывает суду о Кристофере Ольсене – как она не могла ему противостоять, как увлеклась и даже чувствовала себя влюбленной, хотя на самом деле все объяснялось совсем иными причинами, мне легко узнать в этой истории себя.

Возможно, иногда достаточно того, чтобы тебя заметили и оценили, – и уже можно вообразить, что ты влюбилась. Когда тебя видят такой, какая ты есть, любят за сам факт твоего существования, а не за твои действия. Именно это в свое время заставило меня привязаться к Адаму. Его умение естественным образом воспринимать меня отдельно от моих достижений. Одним взглядом он сумел уловить мою душу!

Пятнадцать лет спустя то же самое сделал Микаэль Блумберг.



Мои отношения с Микаэлем развивались, в то время как общаться с Адамом становилось все труднее. Тот мужчина, в которого я однажды влюбилась, – романтический идеалист с большим сердцем, – похоже, перестал существовать. Я слишком часто отсутствовала, чтобы понять, как это произошло, но постепенно Адам превратился в невротика с почти маниакальной потребностью все контролировать.

Адам представлял себе совсем иную жизнь, нежели та, в которой теперь застрял. Те образы будущего и своей семьи, которые он рисовал себе, оказались диаметрально противоположны реальности, и его нарастающая потребность в контроле была всего лишь отчаянной, но вполне объяснимой попыткой сохранить свои мечты. И если я понимала, что происходит, это еще не значит, что я собиралась с этим мириться.

Однажды вечером Адам нарушил все границы, выломав дверь в комнату Стеллы, когда почувствовал запах дыма. Я прилетела из Броммы последним рейсом и оказалась в нашей кухне около полуночи – уставшая до смерти.

– Ты не можешь лишить Стеллу права совершить собственные ошибки. Полагаю, ты и сам когда-то был подростком? Ты нарушаешь неприкосновенность ее частной жизни.

Адам бродил туда-сюда, что-то мрачно бормоча себе под нос. Увидев его таким, я приняла решение.

– Я люблю тебя, – сказала я, обняв его за шею. – Я постараюсь проводить больше времени дома, с вами.

– Прости, – проговорил Адам. – Это я во всем виноват. Тебе нет необходимости…

Усилием воли я подавила чувство вины.